Царь Петр I и Киево-Печерская лавра

СОБЫТИЕ ПЕРВОЕ

Лето 1706 года, как свидетельствуют тогдашние письменные источники, выдалось довольно урожайным в Украине, особенно — на Левобережье. Россия, а точнее, тогдашняя Московия, уже седьмой год истекала кровью в изнурительной Северной войне (1700—1721) со Швецией, конца которой не было видно. Дальнейшее ее ведение требовало немало денег и, разумеется, — продовольствия, прежде всего — хлеба.

Нищая Московия не могла обеспечить себя всем необходимым. Взор царя, падкий на чужое добро, обратился тогда к еще не совсем покоренной Малороссии — Украине, которой управлял гетман Иван Мазепа, где у работящего народа был хлеб. Его излишки сбывались на рынках Запада, Крыма и Черноморья, оставляя для Московии малость, да и ту — за деньги. В один июльский день того года Петр I, увидев такой источник, заехал в Киево-Печерскую лавру с многочисленной свитой под предлогом «поклониться святым мощам угодников Христовых».

Нетерпеливо отбыв церковные ритуалы, царь объявил архимандриту Лавры Иоасафу Кроковскому «со братией всей» свою царскую просьбу, которая звучала военным приказом: дать бесплатно на российское войско столько-то денег, а пшеницы и ржи 20000 пудов. И не меньше! Монахи, зная хорошо беспощадные повадки «царя-батюшки», разошлись на подчиненные Лавре села и хутора исполнять его волю. Впоследствии Московия получила готовую муку и крупы, со скотом в придачу. Сложнее было относительно денег, так как у Лавры были свои немалые расходы на строительство, ремонты, книгопечатание, школьное обучение в лаврских селах, покупку хозяйственных вещей и тому подобное. Поэтому кое-как задобрили царских приспешников «малой толикой» наличности, понимая временность их снисходительности.

После введения царем в Московии и в Украине в 1704 году денежной реформы — десятичной системы монетного счета, вся старая иностранная монета была изъята из обращения, а новой для Украины еще маловато вычеканили. Недаром современник тех событий, наш выдающийся казацкий летописец Самийло Величко записал следующее: «Царь после баталии Полтавской зо Шведом монету старовечную Полскую зо всей Малой России, то есть леви, орлянки, чвертки, полталярки, орти, тимфи, шостаки, чехи, осмаки и лядскии зо всей Малой России вывел и выгубил», т.е. переплавил.

Стоит запомнить, что во время упомянутых посещений царем Лавры он сумел оставить там своих монахов — агентов, которые тайно надзирали за жизнью и общением украинского большинства лаврского монашества.

Ввиду обесценивания новых денег Петра I, и веря утойчивости иностранных золотых и серебряных монет, о которых и вспоминал С.Величко, Духовный собор Лавры счел нужным копить в дальнейшем тайно своего рода «НЗ» именно из них: таляров, дукатов, флоринов, красных золотых и драгоценных знаков отличия. Местом для секретного «банка» выбрали нишу свода под церковными хорами Успенского собора. Кроме архимандритов, в последующие годы «тайну тайн», остерегаясь Петровых агентов, знали только три самых верных монаха. Монахи из года в год собирали сокровище из качественных золотых и серебряных монет в оловянных кувшинах и деревянных бочках, оставляя каждый раз «ревизионные» записки архимандритам.

«Сокровище-банк» должен бы служить Лавре на нужды каких-то «черных дней», прирастая ежегодно... Но случилось непредвиденное. Где-то посредине ХVIII века Киев и Лавру наведала чума, монахи-хранители клада вдруг умерли, не доверив тайну никому... Сокровище осталось без владельца...

26 ноября 1898 года в Успенском соборе Лавры решили ремонтировать пол «хоров». Плотники сняли старый настил и начали вынимать лишний щебень. Произошла настоящая сенсация. Из-под чугунной крышки ниши вытянули пять очень тяжелых сосудов, наполненных доверху золотыми и серебряными монетами, золотыми украшениями как со времен Петра I, так и с более ранних и несколько позднейших. Прежде всего, сокровище взвесили: золота в монетах и изделиях — почти полтора пуда (20 кг) и серебра 17 пудов (275 кг)!

Сокровище имело огромную историко-нумизматическую и культурную ценность, особенно золотые червонцы начала династии Романовых и уникальный золотой медальон византийских императоров, сторонников христианства (306—361 гг. н.э.) Константина Великого и Констанция II, монеты польских королей, золотые дукаты из Венеции ХIII века и тому подобное. Телеграф и газеты разнесли весть о сокровище на целый мир, вызвав ажиотаж в среде нумизматов и в музеях Европы. Все хотели что-то или все купить. Святейший синод РПЦ приказал Лавре продать все сокровище в Эрмитаж за смехотворно малую сумму на то время — 65 тыс. руб. ассигнациями, не спросив даже мнения у кого-то из историков Украины-Малороссии. Так в который раз богатство из нашей земли стало не нашим!..

СОБЫТИЕ ВТОРОЕ

Мы уже помним, каким образом московские агенты-монахи оказались в Лавре со времени Петра I. Наконец, наступил их «звездный час»...

В 1708 году царь-«реформатор» внедрил в своих владениях гражданский шрифт. После этого начались в Украине безумные гонения на украинские старинные печатные книги. Особенно свирепствовал Святейший синод РПЦ, всячески «изживая рознь в языке и обрядах», не принимая во внимание историческую или церковную ценность украинских печатных книг и рукописей. Приказы в монастыри и церкви Украины шли и шли, но последствия были довольно ничтожные: украинское сознательное монашество и духовенство как можно больше утаивало, уберегало от уничтожения родную, старинную историю народа.

Новая волна напастей на монастыри, церкви-хранительницы памятников нашей истории, словесности усилилась вскоре после драмы в Батурине и под Полтавой в 1709 году. Крупнейшее собрание украинских памятников древности: летописей, универсалов, диариушей, переписки, грамот, произведений художественных и богословских и т.д., — находилось издавна в «Древлехранилище», говоря современным языком — архивах Лавры, пожалуй, от самых Княжеских времен... Москва не раз посягала на те сокровища нашей духовности, истории, но преградой были ловкость и хитрость украинского монашества, отсылавшего в Синод различный хлам или старые московские печатные книги...

...В ночь с 21 на 22 апреля 1718 года киевлян разбудил тревожный набат церковных колоколов. Над всей Лаврой пылало сплошное зарево. Горела вся ее застройка, даже весь верх Успенского собора, где хранился едва ли не древнейший архив, и где утром, когда угас огонь, ветер разносил большие кучи пепла... Собор внутри не выгорел, там не было «бумаг»...

Никто не пытался даже выяснить причину пожара, обнаружить возможных зачинщиков трагедии. В апреле 1719 года архимандрит Иоанникий Сенютович, сославшись на опустошительный пожар, молил у Петра I денежной помощи на ремонт Лавры, восстановление ее. 16 октября 1720 года царь выделил из государственных средств целых ...5 тыс. руб., не догадываясь о спрятанном на «хорах» собора огромном сокровище.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

В 1948—1950 годах мне пришлось отбывать наказание в «особом Минлаге» Инты, где весной политзаключенные намеревались прибегнуть к массовому восстанию.

Группу зачинщиков «крамолы» вместе со мной подвергли новому аресту и следствию в 1950 г. Из меня пытались «выбить» место хранилища архива организации, но я все отрицал: «не знаю, не слышал»... Меня подвергали нечеловеческим пыткам, бросив окровавленного в камеру № 2 внутренней тюрьмы УМГБ «Минлага».

В камере был только один узник, Киселев Алексей Михайлович (1903— 1951), который до сентября 1933 г. занимал в Харькове, тогда еще столице УССР, достаточно высокую должность — Управляющего делами Совнаркома. Правил он там с 20-х годов, благодаря близкой дружбе с Николаем Скрипником, который в 1933 г. покончил с собой... Именно за эту дружбу Киселеву «дали» сначала пять лет лагерей, после этого добавили еще столько же, а в 1950 г. посадили в третий раз как «шпиона США»... Он, узник с немалым опытом, понял, что я не могу быть заброшенным к нему провокатором, и мы начали после изнурительных ночных допросов (днем спать не давали!) прибегать к различным воспоминаниям и тому подобное.

А.Киселев поражал меня своей общей культурой, эрудицией, а главное — знанием многих событий в Украине. А знал он все и вся, в частности писателей, артистов, был сам заядлым «театроманом».

Во время одного «сеанса» его воспоминаний пошла речь о Киево-Печерской лавре. И он рассказал об упомянутом мной. Когда же я спросил его, откуда он узнал все, то услышал нечто, похоже на небольшой детектив. Когда в 1930 году в Харькове шел процесс над «Союзом освобождения Украины», — говорил Алексей Михайлович, — то до Скрипника дошел слух от кого-то, что в Киеве ГПУ нашло очень ценный архив близкого земляка Тараса Шевченко, историка и священника Петра Лебединцева (Лебединца) (1819—1896).

Скрипнику не надо было много говорить, если там речь шла о Т.Шевченко, и он поехал в Киев. Пользуясь своим высоким политическим и правительственным положением, он вырвал архив из когтей ГПУ, привез все в Харьков. А.Киселев читал те бумаги в тетрадях вместе со Скрипником. Среди прочего были записки кого-то из предков Лебединца с ХVII века, очевидно, священника, который принимал таинство исповедей от монахов, которые по приказу с Петербурга участвовали в поджоге Киево-Печерской лавры в апреле 1718 г. Негодяи ревностно каялись на исповедях в тех неискупимых грехах... Сам П.Лебединец не мог даже мечтать о публикации покаянных записок вопреки церковным канонам, да еще и подвергал себя немалой опасности. Но хранил и хранил... пока не попали они в руки Скрипника. Вместе с Киселевым... Как говорил Скрипник Киселеву, записки из архива Лебединцева были переданы Михаилу Грушевскому, и дальнейшей судьбы их он не мог знать, так как наступили еще более опасные времена для всех троих...

Кстати, П.Лебединцев, будучи священником Христорождеcтвенской церкви на Подоле в Киеве, в мае 1861 г. отправлял в ней панихиду над покойным Т.Шевченко когда того привезли с Петербурга.

По лагерным слухам, Киселева в 1951 г. расстреляли в Инте. В 70-х гг. я слышал, что якобы его брат работал в Киеве в Институте украинской литературы АН УССР. Я пытался завязать контакты с ним, написав письма к Н.Г. Жулинскому в начале 80-х годов, но ответа не получил. И не очень удивляюсь этому...