Человек маленького роста

Отпуск делает жизнь людей более публичной, выносит ее на улицу, как на большую сцену, открытую для наблюдений и сравнений и очень редко — для аплодисментов. При ярком свете дня привычки, формирующиеся в стенах собственных домов, выглядят не очень привлекательными. Ибо мало кто из нас следует золотому правилу классического английского джентльмена: «Вести себя в уединении так же, как на приеме у королевы». Из самоуважения. А может, из-за того, что это единственный способ иметь действительно благородные манеры и привычки.

Не очень хорошо порой выглядят со стороны взаимоотношения между детьми и взрослыми. Есть, конечно, родители, признающие в ребенке человека, уважающие его личность и достоинство. Но это для нашего общества не типично. Здесь мы находимся где-то в крепостническом средневековье, где родители — могущественные феодалы, а дети — жалкие подчиненные, лишенные каких-либо прав на собственные вкусы, на свободное время, на выбор занятий. Вот на берегу моря малыш, который сосредоточенно, восторженно пытается составить из разноцветной гальки нечто подобное мозаичному изображению рыбы. Когда осталось сделать только хвост, маме вдруг захотелось пойти куда-то в другое место; сыну было приказано немедленно собираться. Углубленный в работу «художник» не сразу и расслышал команду, что мгновенно спровоцировало повышение голоса, дерганье за руку. Одним толчком ноги рыба была разрушена. (Как знать, может в этот момент она уничтожила не изображение из гальки, а будущее своего сына?) Автор хватал камешки, отчаянно пытался как-то возобновить, спасти свое творение, но напрасно — какие возможности, какие права у крепостного?

Ярким индикатором тех моральных приоритетов, которые руководят жизнью семьи, являются игры детей друг с другом. Несколько девочек и мальчиков 10 — 12 лет играли в большом парке, прятались за деревьями, прыгали с больших камней. Один из них так неудачно перепрыгнул через забор, что упал на живот и долго лежал на земле, от боли не в состоянии подняться. Стайка же его товарищей побежала дальше, перескакивая через лежащего. Среди них не нашлось ни одного, даже девочки, кто бы остановился, спросил, что случилось, предложил помощь. Пробежали мимо, как звереныши на охоте.

Другое наблюдение. В крымский троллейбус вошло несколько парней-подростков. Здоровые, веселые, шумные; последним из их компании в салон зашел парень с красивым и грустным лицом. Он долго и тяжело поднимался по ступенькам, поскольку передвигался на костылях — его левая нога была отрезана выше колена. Еще ухудшал дело рюкзак за плечами. В салоне парень держался обособленно, никто из спутников не обращал на него внимания, хотя среди парней был очень похожий на него подросток, очевидно, младший брат. (Снова напрашивается сравнение со зверями, инстинктивно обходящими больных членов стаи.) На остановке калека вышел также последним; ни один из товарищей не взялся вынести его рюкзак, не поддержал на ступеньке. Подобное неестественное безразличие может воспитать в детях только атмосфера в семье, окружающая человека с момента рождения. И нетрудно представить, как эти дети и подростки помогают больным родственникам, бабушке, младшим братьям и сестрам. Взрослые сыновья и даже дочери редко замечают, что мать нездорова, бледна, что ей нужно полежать, отдохнуть. Очевидно, из-за того, что воспитание в детях простой человеческой жалости не всегда входит в педагогическую систему родителей, а семейные «моральные» заповеди часто начинаются и заканчиваются на том, чтобы накормить, одеть и «пристроить» своих детей.

Никто не имеет права обобщать свои впечатления, подобные только что описанным. Ведь человек более склонен замечать темные оттенки на поверхности жизни, а не светлые. Может потому, что светлое считаем нормой, а черное — только отклонением. Хотелось сказать одно: корни той жестокости, которая порой омрачает человеческие взаимоотношения, чаще всего культивируем мы сами.