Как мы не стали частью «единого народа»

«Ласуйте малят, пригощайте дорослих!» — большой разноцветный щит с изображением симпатичного малыша и этой надписью пару лет украшал собой подход с улицы к дому на Русановском массиве в Киеве, куда наша семья переехала в 1967 году. Это была — представьте себе — не одиночная в те времена реклама (экономическая реформа, социалистический рынок, новые хозяйственные отношения, самая социально-экономически эффективная пятилетка.). Таким образом рекламировались абсолютно не насыщенные самой передовой идеологией, абстрактно-общечеловеческие новые конфеты кондитерской фабрики имени Карла Маркса. И рекламировались они — как и другие изделия этой фабрики на других щитах — на украинском языке (правда, иногда весьма корявом, что побуждает меня сегодня, вспоминая тот эпизод своего детства, заподозрить наличие у автора этой надписи то ли педофильских, то ли людоедских тайно-подсознательных психологических установок).

«ВТОРАЯ УКРАИНИЗАЦИЯ» ШЕСТИДЕСЯТЫХ: НЕРАВНАЯ БОРЬБА С ИМПЕРИЕЙ

«Города Украины, особенно Центральной и Восточной, никогда не были украинскими — читайте Булгакова!». Такое утверждение можно было услышать и 30, и 20, и 10 лет назад из уст не только «нотариально заверенных» украинофобов, но и части русскоязычных, даже и украиноязычных, интеллигентов. Конечно, читать Булгакова можно и считаться с его впечатлениями стоит, но при этом не надо забывать, что его сестра пела в хоре киевской «Просвіти»...

На самом деле города подроссийской Украины, прежде всего на Надднепрянщине и на Подолье, но не исключая Одессу и Харьков, оказывали в годы Национальной революции 1917—21 гг. серьезную поддержку украинским силам. Здесь шли очень интересные культурные процессы, создавались украинские гимназии, театры, издательства, из этих городов Действенная армия УНР брала старшинские кадры, значительная часть которых имела вовсе не украинские фамилии. На Восточной Галичине происходили похожие процессы. Одним словом — города Украины были в те времена только частично неукраинскими (эта неукраинскость стала следствием прежде всего долговременной имперско-колониальной политики Романовых и Габсбургов) и имели неплохой потенциал украинизации. Этот потенциал в известной степени реализовывался на протяжении 1920 годов и даже в начале 1930-х в Советской Украине. Дальше процессы были силой остановлены, однако их инерция продолжалась долго: член-корреспондент НАНУ физик Владимир Литовченко в своих воспоминаниях отмечает, что в довоенном Киеве в публичной сфере доминировал украинский язык, и даже те, кто дома говорил на русском или идиш, на людях пытались говорить на украинском; однако сразу после войны ситуация изменилась- города Украины опять стали центрами имперского великодержавия, русификации и денационализации украинцев.

Но с конца 1950-х и в 1960-х, когда произошла частичная десталинизация, урбанистическая украинская культура частично начинает возобновляться. Из лагерей и ссылок возвращаются уцелевшие интеллигенты, репрессированные с 1929-го по 1953-й. Впервые за всю историю ЦК КПУ начинают возглавлять этнические украинцы, часть из которых, чья юность пришлась на времена «Расстрелянного Возрождения», имеет определенный сантимент к украинской культуре. Союз писателей УССР в 1959 году возглавляет Олесь Гончар, чьи взгляды резонировали с идеями национал-коммунизма двадцатых. А в середине 1960-х молодой тогда Иван Дзюба написал и послал руководителям УССР написанную так же с позиций украинского национал-коммунизма книгу «Интернационализм или русификация?». Сын первого секретаря ЦК КПУ Петра Шелеста позже вспоминал, что его отец иногда просто-таки матерился, читая эту книгу, но не мог не согласиться хотя бы с частью приведенных в ней фактов. Поэтому неудивительно, что в столице появились рекламные щиты на украинском языке. А еще в те времена киевские милиционеры, получив соответствующие инструкции, из оборудованных громкоговорителями будок на оживленных перекрестках в центре города учтиво обращались к прохожим: «Громадянко, ви перейшли вулицю у недозволеному місці, підійдіть, будь ласка, до мене», — и даже в ЦК КПУ на телефонные звонки, как рассказывали мне люди старшего возраста, отвечали на украинском языке.

Были и удивительные детские книги как украинских авторов, так и переводные. Тогда переиздали в четырех томах произведения Николая Трублаини, который первым (и не последним ли) в украинской литературе со знанием дела и на хорошем языке писал об Арктике, о жизни ее народов и приключениях моряков и полярников. Появились в переводе Ольги Сенюк две первые книжки Астрид Линдгрен о Карлсоне, причем они поразительно идеологически отличались от русскоязычного перевода: русский Карлсон лакомится по-советскому «какао» и «плюшками», а вот украинский — «горячим шоколадом» и «булочками с корицей», как и надлежит настоящему европейцу...

Ну а образованная молодежь в те годы зачитывалась, кроме стихотворений Лины Костенко, Николая Винграновского, Ивана Драча и целой плеяды других молодых поэтов, еще и «Розповідями про неспокій» Юрия Смолича, «Неопалимою купиною» Юрия Колисниченко и Сергея Плачинды и «Чашею Амріти» Олеся Бердника. Оно и неудивительно: ведь Смолич рассказывал об украинской культуре 1920-х и начала 1930-х, о ее главных, почти неизвестных общественности фигурах; в конце книги автор обещал во второй части «Розповідей...» написать о самом Винниченко! А «Неопалима Купина» рассказывала о Роксолане, Лисавете Гулевичевне, Феофане Прокопиевиче, Максиме Березовском и Артеме Веделе — о неизвестных почти никому, кроме специалистов, деятелях времен казацкой Украины. И, наконец, фантастическая феерия Бердника выводила читателя не в холодный диалектико-материалистический космос, а во Вселенную культур, среди которых украинская занимала почтенное место, не хуже других.

Кроме того, одна за другой появлялись книги расстрелянных в 1930-х поэтов и прозаиков, которые совмещали революционный пафос, модернистскую манеру письма и сугубо урбанистическое виденье мироздания.

В тот же период феноменальная по объемам работа была осуществлена издательством УСЭ, управляемым поэтом и академиком Николаем Бажаном: 17-томная «Украинская Советская Энциклопедия» (1959—1965 гг.), трехтомный «Украинский Энциклопедический Словарь» (1964—1967 гг.), 26-томная  «История городов и сел Украинской ССР» (1967—1974 гг.), шеститомная «История украинского искусства» (1966—1968 гг.) и целый ряд энциклопедических словарей по разным отраслям знаний. Даже больше: в Киеве на украинском языке вышла первая в мире трехтомная «Энциклопедия кибернетики» (1973 год). Разумеется, во всех этих изданиях хватало идеологического хлама, но несравненно больше было объективного знания, нередко вынужденно замаскированного под «критику буржуазной идеологии».

И, наконец, во второй половине 1960-х в Киеве появились первые украинские (и украиноязычные!) рок-группы — «Березень», «Дзвони», «Еней» и несколько других.

Рассказ о культурной жизни столицы УССР второй половины 1960-х (о том, что я сам хорошо помню) можно продолжить, и там будет еще немало интересного и малоизвестного тем, кто родился и вырос позже. Но можно ли из сказанного сделать вывод, что Киев в те времена был в культурном смысле украинским городом, что урбанистическая культура в республике была либо украинской, либо преимущественно украинской? Совсем нет.

Так как параллельно развивались значительно более мощные процессы деукраинизации всей Украины, прежде всего Восточной, Центральной и Южной (через систему образования, телевидение, прессу, службу юношей в армии и т. п.) и унификация ее городов на всесоюзный манер, тот самый сакраментальный «общий аршин».

Ведь, не будем забывать, в 1961 году была принята новая программа КПСС, которая торжественно провозгласила «беспощадную борьбу с национальной ограниченностью» и курс на «последующее сближение наций и достижение их полного единства». Кроме того, программа КПСС поставила задачу «постоянного обмена кадрами между нациями». А до этого, в 1959 году, Верховный Совет УССР на выполнение постановления пленума ЦК КПСС изменил образовательное законодательство, упразднив обязательное изучение украинского языка в школах Украины с русским языком обучения. Следовательно, определенное время продолжалась неравная борьба двух культур: общесоветской, которая была едва замаскированной формой бытия имперско-российской культуры, и украинской советской (с немногочисленными вкраплениями замаскированной цитатами из Маркса-Ленина, если не откровенно антисоветской, то несоветской украинской культуры). На первый взгляд, эта борьба в историческом смысле выглядела безнадежной, но она была — и порой украинская городская культура даже контрнаступала, выходя на новые горизонты.

СОВЕТСКАЯ СИСТЕМА ПРОТИВ УКРАИНСКОГО ГОРОДА

Некоторые вещи здесь даже не зависели от чьей-то злой воли — просто действовала Система. Скажем, когда речь шла о массовом жилищном строительстве: типичные проекты, стандартные строительные материалы, одинаковые для всего Союза нормы и т. п. Все это стало одной из причин трагедии в результате Ташкентского землетрясения 1966 года: новое строительство в столице Узбекистана велось без учета повышенной сейсмической опасности, по общесоюзным стандартам. Из трагедии номинально были сделанные выводы, специалисты разработали специальные проекты домов для опасных зон, но... в 1988 году землетрясение в Спитаке (Армения) опять засвидетельствовало, что Система с ее унификацией никуда не делась.

Поэтому если и было что-то украинское в градостроении 1960-х, то это орнаменты и панно в национальном стиле на некоторых жилых домах, школах, детских садиках и даже на крытых полупавильонах междугородных автобусных остановок. Иногда это были настоящие художественные произведения, которые продолжали традиции модернизма 1920-х; скажем, одну из автобусных остановок в Донецкой области оформляла Алла Горская.

Но в 1970-х все это решительно прекратили под предлогом «сокращения расходов».

Так же свели в начале 1970-х до минимума украинский язык и культуру на «украинском» телевидении, то есть на УТ. В 1960-х там была достаточно целостная языковая политика: даже российские фильмы по большей части дублировались, скажем, Йоганн Вайс в «Щите и мече» говорил на «щиром» украинском. Но свои фильмы тоже озвучивались на родном языке: даже многосерийная шпионская лента киевского производства «Ночь перед рассветом» была представлена зрителям. И, конечное же, славные «За двумя зайцами» на украинском телевидении шли так, как были отсняты в оригинале: все актеры говорили на украинском языке, и «городской» суржик Голохвостого-Голохвастова в этом контексте был особенно смешным. Но вскоре едва ли не единственными, хотя бы по языку, украинскими программами на УТ остались те, которые были посвящены селу и «На добраніч, діти» — обе с ярко выраженным, даже подчеркнутым неурбанистическим, рустикальным антуражем.

Но опять-таки даже в свои наиболее «украинизированные» годы УТ не могло соревноваться со всесоюзным ТВ ни по качеству передач, ни по «свежести» транслируемых фильмов (если речь не шла о продукте студии имени Довженко или «Укртелефильма»), ни по влиянию на зрителя. Слишком неравными были силы. И дело было не только в идеологии, но и в финансовых ресурсах...

А финансы контролировал сакраментальный «союзный центр». И в этом плане великодержавная идеология и финансовая политика дополняли друг друга. Так, долгое время Москва не разрешала стоить или реставрировать театры в УССР. Многолетний руководитель украинского отделения Стройбанка СССР Григорий Хмельницкий в воспоминаниях писал: «Ровенский драматический театр мы профинансировали, сославшись на то, что предыдущий, скажем так, сгорел. Реставрацию Львовской оперы оформили как защиту от разрушения подземной рекой». Киевский же дворец «Украина» в конце 1960-х строили почти нелегально, поскольку союзные ведомства дали разрешение только на киноконцертный «сарай» емкостью 2000 мест; не выдержав доносов и давления со стороны московских ревизоров, один из руководителей строительства бросился с моста в Днепр, другой умер от инфаркта. Казалось бы, где логика? Ведь в этом дворце позже собирались компартийные съезды, в нем Брежнев выступал перед номенклатурой Украины... Но, похоже, банальная украинофобия в кругу вождей СССР нередко побеждала даже рациональные рассуждения. Хотя — с другой стороны — была во всем этом и определенная логика: оттеснить все украинское на периферию, в село, а в городах — запереть в интеллигентские гетто, где бы творили в духе соцреализма лояльные художники, которые не имели бы значительного влияния на общество, но вместе с тем удостоверяли бы своим существованием «расцвет социалистической по содержанию, национальной по форме» культуры.

В 1970-х командой Щербицкого — Маланчука осуществлялась принудительная рустикализация, «окрестьянивание» украинской культуры, ее вытеснение из городов и превращение их в советско-российские, когда для украинца урбанистическая культура представала как что-то в корне чужое, когда «своим» оставался только аграрный мир, идеализированное село и соответствующие нормы культуры профессиональной, искусства, политики и т. п. Украинское оставалось только как определенный ритуал, как норма жизни колхозного крестьянства и гуманитарно-интеллигентского гетто. Когда на XXV съезде КПУ первый секретарь ее ЦК Владимир Щербицкий, который заменил на этом посту несговорчивого Шелеста, выступил на русском (тем самым вернувшись к практике сталинских времен), все последующие ораторы, даже председатели колхозов из Винниччины или Львовщины, тоже немедленно перешли на русский язык. Все, кроме Олеся Гончара, который уже несколько лет не возглавлял Союз писателей и ни на что не мог реально повлиять.

Реализация этих идеологических установок имела следствием то, что студия имени Довженко и «Укртелефильм» шаг за шагом перешли на революционно-патриотическую, военно-приключенческую и абстрактно-городскую проблематику; урбанистика в художественной литературе и гуманитаристике не толерировалась; журнал «Всесвіт», который был своеобразным окном в мировую культуру не только для украинцев, превратился в одно из пропагандистских орудий партии, а украинские рок-группы вынуждены были стать «вокально-инструментальными ансамблями» и либо перейти на русский язык, либо сосредоточиться на народных (то есть крестьянских) песнях. Впрочем, и последнее не слишком толерировалось, а трагическая судьба Владимира Ивасюка, который своим творчеством наглядно доказал, что искренним украинцем можно быть и в джинсах, стала предостережением для многих талантов.

Расчет был весьма грамотным: крестьянская нация неспособна стабильно существовать долгое время, она теряет свои культурные достижения, ее наиболее талантливые представители меняют свою национальную идентичность, чтобы сделать карьеру. Поэтому в таком состоянии украинская нация оставалась бы не больше, чем «нацией сержантов» (Василь Стус), — с перспективой растворения через несколько десятилетий в «едином советском народе», который, в свою очередь, представлял собой новейшую модификацию конструируемого во времена самодержавия «триединого русского народа». Именно этой цели служили директива коллегии Минобразования УССР о «совершенствовании» изучения русского языка в школах республики 1978 года и постановление ЦК КПСС 1983 года об усилении изучения русского языка в школах и выплате 16 % надбавки к зарплате учителям русского языка и литературы.

Украинофобия «верхов» не могла не отразиться на украинофобии «низов», то есть городского плебейства Украины, в том числе украинского происхождения. Первая волна арестов «шестидесятников» в 1965-66 гг. срезонировала в этих низах стремлением избавиться от всех «родимых пятен» украинского (сельского или пригородного) происхождения, представить себя как «настоящих городских». При этом доходило до нападений «пролетарских» по происхождению подростков, которые между собой говорили на калечимом русском, на украиноязычных детей интеллигенции; «сельским» еще разрешалось говорить «по-своему», а вот литературный украинский язык киевская (и, конечно же, не только киевская) «патриотическая» шпана не терпела. Не из этой ли шпаны потом выросли «крутые ребята» 1990-х, а затем — и некоторые олигархи 2000-х с их презрением ко всему украинскому? И не новые ли генерации такой шпаны выращивают сегодня в некоторых регионах номинально независимой Украины?

Надо сказать, что определенная часть украинской интеллигенции молча согласилась с политикой вытеснения всего удельно украинского из городов не потому, что капитулировала перед властью, а по другим, более весомым причинам. Ведь советская урбанистически-промышленная культура с ее установками подчинения природы, ее стремлениями «социального насилия» окружающей среды объективно противостояла потребностям органического развития Украины. Побег этой части гуманитарной интеллигенции в «причудливые миры» реально никогда не существующего, идеализированного села был своеобразным протестом против почти полного подчинения городской жизни интересам имперского ВПК, предназначенного для агрессивного усмирения всего мира. Последнее способствовало формированию в урбанистической среде массового типа человека, свободного от этнокультурных табу, обремененного только вопросами выгоды, чужой естественному и историко-культурному пространству Украины, но вместе с тем чрезвычайно активной и даже экспансивно-агрессивной в плане подчинения внешнего мира.

Новая попытка спонтанной украинизации городов Украины, воссоздания и создания основ украинской урбанистической культуры началась с конца 1980-х, когда «социалистическая перестройка» переросла в попытку осуществления национально-демократической революции. Но масштабы деукраинизации оказались настолько угрожающими, что решить неотложные задачи в этом плане удалось только частично. Даже больше: быстро выяснилось, что Украина урбанистическая настолько деформирована, что параллельно с ее «национализацией» следует проводить и не менее решительную «десоветизацию». Но это уже другая тема.