Холмщина и Южное Подляшье в 1938 году: «Як хто нівечить Божого храму...»

В польско-украинской истории ХХ века много трагических моментов, требующих взаимного осмысления и уважения. Среди «сложных вопросов», ставших предметом широких польско-украинских дискуссий, можем назвать прежде всего польско-украинские конфликты на Волыни (1943 г.) и операцию «Висла». В этом году есть повод вспомнить о трагических событиях 1938 года, когда на Холмщине и Южном Подляшье состоялась спланированная акция разрушения православных храмов. Стоит о ней вспомнить также и потому, что эти события малоизвестны широкому кругу украинского общества.

Разрушение Православных церквей на Холмщине и Южном Подляшье проходило в рамках полонизационной акции, которая была фактически радикальной и агрессивной ассимиляцией украинского населения. Реализовалась она в двух направлениях: во-первых, направлялась на обращение в католицизм — «конверсия вероисповедания и обрядов нелатинских на вероисповедание и обряд римско-католический»; во-вторых, полонизация православия путем введения польского языка в литургическую и повседневную жизнь Православной церкви в Польше. «Руководителем Координационной акции на бывшей Холмщине» стал генерал Брунон Ольбрихт, который собственно и сформулировал основные принципы полонизационной акции, в целом базировавшиеся на идее, что все православные Холмщины — это русифицированные поляки. Население Холмщины и Южного Подляшья фактически было разделено на три категории: 1) те, кто был «безразличен к православной церкви» и кого можно убедить стать католиком; 2) привязанные к Православию, которые не являются сознательными украинцами; 3) «национально сознательные украинцы». Для каждой из этих групп были предусмотрены специальные мероприятия: для первой — обращение в католицизм, для второй — введение польского языка в православное богослужение, для третьей — изоляция (как отмечалось в главных указаниях относительно полонизации Холщины, «...влияние этой группы украинцев необходимо всеми возможными средствами затруднять и высмеивать, и не допустить проникновения центробежных влияний, идущих из Восточной Малопольши и Волыни»).

Одним из официальных аргументов тогдашней польской власти относительно необходимости разрушения православных святынь было то, что во многих местностях, в которых нет православных, существуют ненужные церкви, построенные во времена российской оккупации Польши, поэтому их необходимо уничтожить, чтобы не напоминать период неволи. Однако историки, занимающиеся исследованием этих трагических событий, утверждают, что на самом деле эта акция была направлена прежде всего против украинского населения.

Политика II Речи Посполитой относительно украинского населения становится значительно жестче со второй половины 30-х годов прошлого века. Историки обращают внимание на происходящую определенную эволюцию польского государства в межвоенный период: «Государственный интерес, — пишет Григорий Куприянович, — однозначно отождествлялся с интересом польской нации. В национальной политике состоялся окончательный переход от концепции государственной ассимиляции к национальной ассимиляции. Считалось, что государство должно следить за ходом национальных процессов и содействовать увеличению потенциала польской нации. Начала преобладать точка зрения, согласно которой наиболее результативным способом обеспечения единства общества является религиозное единство». Польский историк Анджей Хойновский, анализируя концепции национальной политики правительств Речи Посполитой в межвоенный период, вспоминает о заявлениях, звучавших на конференции в Люблинской воеводской администрации в 1935 году. Тогда, в частности, прозвучали тезисы о том, что польское государство должно избавиться «от вредной для себя» толерантности, что нужно ликвидировать проблему украинского меньшинства или по крайней мере свести ее к мелочному вопросу. Предлагалось ограничить количество православных приходов, устранять украинцев с должностей лесников, учителей, государственной администрации, не допускать их членства в военизированных организациях.

В целом в польском общественном мнении того времени формировался стойкий стереотип украинца как «резуна» и «гайдамаки». А потому для поддержки акции полонизации и разрушения церквей использовалась проправительственная пресса, размещавшая статьи об «украинской опасности» на Холмщине — Православную церковь в Польше обвиняли в русификационной и украинизационной деятельности. В частности, в «Илюстрованом Тыгоднике Цодзенном» от 24 марта 1938 года можем прочитать, что «Собранные граждане города Холма и околицы утверждают, что: 1) Православная церковь на территории уезда стала рассадником иного, нежели польское, национального сознания. 2) Некоторые православные священники проводят среди православного польского населения или населения польского происхождения акцию убеждения, что оно не является польским. 3) В отношениях с этим населением они пользуются русским языком. 4) Проповеди и обучение религии проходят на русском языке. 5) Деятельность большинства православных священников вызывает раздор и тревожит до сего времени спокойное сосуществование всего населения уезда. Уезд является в подавляющем большинстве польским. В период борьбы с унией он предоставил доказательства того, что все население, даже без учета языка, которым оно пользуется, проявило чувство польской национальной принадлежности. Не выступая против православной религии, заявляем, что всеми силами, всей своей деятельностью не допустим того, чтобы Православная церковь была местом российской или украинской агитации, а православные священники ее представителями. Особенно будем противодействовать тому, чтобы православное население, говорящее на польском языке, русифицировалось православными священниками».

Акция началась весной 1938 года, как раз накануне Пасхи. Закрывали сначала церкви, действовавшие внештатно или неофициально. Хотя также были закрыты несколько официально существующих приходов. Случались поджоги храмов и запугивание православного населения. Своего апогея акция достигла в мае-июле 1938 года. Довольно часто уничтожали все оборудование храма, были также случаи осквернения святынь и кладбищ. Польская исследовательница Мирослава Папежинская-Турек пишет: «Итак, каковы были последствия этой акции? Уничтожены все объекты, которые давно планировалось разрушить, и даже больше. В этом смысле, с точки зрения государственной власти, акция имела успех. [...] В ходе разрушения не соблюдались никакие принципы или директивы. Разрушалось все, что казалось власти лишним, оставляя Православной церкви лишь абсолютный минимум». Местное население чаще всего не проявляло сопротивления, страшась присутствия полиции и войска. Однако есть показания, что в нескольких случаях православные стали на защиту своих святынь, но с ними довольно грубо расправлялись — били прикладами винтовок, травили собаками, арестовывали.

Вопрос разрушения церквей был поднят на заседаниях польского Сейма и сената. В частности, Степан Баран, политик Украинского национально-демократического объединения родом с Галичины, сам греко-католик, подготовил две интерпелляции к главе кабинета министров. Также другие украинские депутаты посвятили свои речи вопросу разрушения церквей на пленарном заседании Сейма: по этому делу высказывали свое мнение парламентарии Волынского украинского объединения Степан Скрипник и православный священник о. Мартын Волков. На заседании сената 14 июля вопрос разрушения церквей на Холмщине и Южном Подляшье затронули украинские сенаторы Николай Маслов и Остап Луцкий. В своем пастырском послании относительно разрушения православных церквей греко-католический львовский митрополит Андрей Шептицкий выразил возмущение этими событиями.

Акция 1938 года повлекла за собой негативную международную реакцию. О своем осуждении заявил собор русской Православной церкви в эмиграции, глава Православной церкви Болгарии даже вернул польские знаки отличия. Дипломатическими путями действовали традиционно православные государства. Активно протестовала русская и украинская эмиграция в Западной Европе и Соединенных Штатах и Канаде, формируя негативный образ Польши в прессе.

Удачную метафору в оценке событий представил Станислав Цат-Мацкевич в статье, опубликованной в газете «Слово» 31 июля 1938 года. Он пишет: «Сравнение с детьми постоянно всплывает. Я видел детей, построивших на железнодорожных путях пирамидку из камушков. Были ли это очень злые, очень испорченные дети? Нет — просто дети. Даже страшно подумать, что бы они могли совершить, если бы добрались до семафоров, стрелок, к какой катастрофе бы это привело. Поэтому такое разрушение православных храмов — это политика детей, добравшихся до семафоров и стрелок. Эти дети руководствуются благими намерениями. Они знают то, что знает каждый, — что было бы хорошо, если бы три миллиона православных приняли римский католицизм, так как он лучше свяжет их с Польшей. Но, как настоящие дети, берутся за дело наивно и разрушительно, стремясь починить — портят, уничтожают, разбивают. Мудрый столяр не делает мебель из мокрых досок. По делам национальной, религиозной ассимиляции нужно уметь ждать. Никого не обращают методом разрушения храмов. Наоборот, разжигают пламя страсти».

Историческое осмысление и заполнение пробелов в ходе акции разрушения Православных церквей на Холмщине и Южном Подляшье, несомненно, дает нам ключ к пониманию предпосылок дальнейших польско-украинских конфликтов во время Второй мировой войны. Историк Павел Борецкий пишет: «События с 1938 года углубили обиды между поляками и украинцами, вписались в ряд взаимных несправедливостей, берущих начало еще с эпохи Вазов. Вместе с тем консолидировали украинское меньшинство в Польше, не принимая во внимание религиозные отличия. Счет за политику правящей элиты межвоенного периода пришлось оплатить полякам — населению восточных земель — во время Второй мировой войны». Подобное мнение высказывает также Ришард Тожецки, утверждающий, что из-за ошибок властей лишь углубилась пропасть между украинцами и поляками.

Связь между акцией разрушения церквей в 1938 году и польско-украинским конфликтом на Волыни (1943 г.) проявилась и в дискуссиях польских политических и интеллектуальных кругов относительно принятия Сеймом Республики Польша постановления по случаю 70-й годовщины разрушения святынь на Холмщине и Люблинщине. Раздавались голоса, говорившие о принятие такого постановления как о «расчесывании ран». Горячие дискуссии имели место на заседании Сеймовой комиссии по культуре и средствам перевода в июле этого года. В прессе прозвучали также и довольно радикальные тезисы. Например, Конрад Ренкос в статье в «Тыгоднике Хелмском» пишет, что «вместо того, чтобы участвовать в дискуссии, скорее всего, преследующей цель отвлечь внимание от принципиального волынского вопроса, нужно укрепить дипломатическое давление на Киев, чтобы раз и навсегда отмежеваться от бандитов, за которыми недавно признаны ветеранские права».

С другой стороны, президент Республики Польша Лех Качиньский написал предисловие к книге историка Григория Куприяновича, посвященной трагическим событиям на Холмщине и Южном Подляшье. В нем он отмечает, что в 1938 году не отдавалась дань уважения естественному прибежищу, которым является каждый Дом Божий. А впоследствии выразил сожаление по поводу произошедшего.

В этом году в Холме состоялся ряд мероприятий по случаю 70-й годовщины разрушения православных святынь на Холщине и Южном Подляшье. Открыта также интернет-страница www.kholm1938.net, на которой размещены основные сведения о течении акции, свидетельства очевидцев, документы того времени, фрагменты исследований историков, а также ряд уникальных фотоснимков разрушенных церквей. Все это направлено на то, чтобы заполнить пробелы нашей общей с поляками истории. Это вовсе не «расчесывание ран», это скорее их заживление. Ведь есть еще живые свидетели тех событий, несущие трагический опыт на протяжении всей своей жизни. Собственно, их память и нуждается в уважении. Как пишет св. апостол Павел: «Если кто уничтожает Божий храм, того уничтожит Бог, потому что храм Божий свят, а храм этот — это вы!» (1 Кор. 3, 17).