Ностальгия

Сколько времени нужно государству, чтобы стать демократическим? Сколько веков должно пройти, чтобы государство действительно ценило превыше всего жизни своих граждан и было готово поступиться даже своим престижем и гордостью для спасения одного человека? Российская демократия только что прошла тяжелое испытание (Избавь нас Бог от такого) и — не выдержала.

Ностальгия власти по старым «добрым» методам была особенно заметна в первые часы после такой «успешной и блестящей» операции освобождения — микроскопический слой московской демократии испарился в одно мгновение. Даже в советские времена нечасто можно было наблюдать такую концентрацию лжи, как после славного «штурма» театрального центра, и такого бессмысленного и наивного сoкрытия информации, которую в принципе невозможно скрыть. Разве что за железным занавесом.

Вдруг в Москве все стало засекреченным — нельзя было информировать о действительном ходе атаки (есть немало различных вариантов), говорить о действительном состоянии заложников, о больницах, в которые их поразвозили, о причинах тотальной госпитализации людей; больницам и врачам запретили отвечать на вопросы родственников. Журналисты и высокие чиновники цитировали одобрительные зарубежные отзывы, радовались по поводу «высокого профессионализма» операции, тому, что ни один спецназовец не пострадал; врали, что все иностранцы по счастливой случайности уцелели. И это в то самое время, когда Россия, Москва, весь мир, затаив дыхание, хотели услышать вместо этой растерянной и одновременно нахальной болтовни только одно — сколько жертв? Вскоре объектом лжи сделалась именно эта информация — количество погибших постепенно росло и росло. Хотя в течение многих часов трудно было понять, по какой причине умирали люди, почему все освобожденные размещены в больницах. Неужели собирались скрыть факт применения газа?

Можно представить, как не хватало надежных советских методов нынешнему руководству России. Ведь в те «благословенные времена» легко можно было манипулировать обществом так, что никто — даже родственники погибших — не знал бы, что в действительности произошло. Да родственники и не спрашивали бы — «похоронки» им выдавали бы «компетентные органы», одновременно со взятием подписки о неразглашении «государственной тайны». Только темные страшные слухи и перепуганный шепот поползли бы по Союзу.

Неприятно вспоминать, как патетично кричали журналисты «Штурм, штурм, штурм», хотя тогда произошло нечто совсем иное — газовая атака, в том числе против своих — против мирных и невиновных, против детей и женщин. Миру было еще раз продемонстрировано, что для «спасения России» (слова г на Лужкова) «все позволено». Между тем мэр Москвы перепутал — в те страшные часы речь шла не о России (ей ничего не угрожало при любом финале операции), а о жизни сотен простых людей, преимущественно россиян.

Много было сказано о «высоком профессионализме» операции по освобождению заложников. Между тем, планируя газовую атаку, даже не позаботились проинформировать медиков, каким газом будут атаковать (есть, впрочем, данные, что и сами не знали); не учли физическое и психическое состояние заложников, не обеспечили массовую инъекцию «антидота» в первые минуты после «победы», не проинструктировали солдат о том, каким образом выносить пострадавших.

Лжи было озвучено на весь мир так много, что невольно возникает мысль: почему ее, эту ложь, нельзя было использовать для добра — во время переговоров с террористами? По-видимому, не найдется на земле человека, который бы осудил факт переговоров с террористами и любые обещания, одним словом, не совсем ортодоксальную дипломатию при подобных обстоятельствах. Ведь террористы, безусловно, рассчитывали на разговор с представителями администрации, правительства — с влиятельными людьми, а не с теми, от которых ничего не зависит. Кремль не захотел («не снизошел») разговаривать с террористами; или просто — не сумел?

Мы живем словно в конце времен. Ведь сейчас в мире методы, действия террористического и контртеррористического лагерей уже почти не отличаются. И люди скоро не будут знать, кого бояться больше — террористов или освободителей любой ценой? А впрочем, какая разница, из чьих рук получить скорую смерть, от чего умереть — от взрывчатки или газа?