О «фирме» Марко Вовчок

10 августа (28 июля по старому стилю) 1907 года умерла Марко Вовчок, знаковая фигура в украинском литературном процессе конца 50-х — начала 60-х гг. XIX ст. Умерла в далеком Нальчике (Кабардино- Балкария), вдалеке от Украины. Весть об этом вскоре докатилась до Киева, и в газете «Рада» была помещена в качестве некролога статья Сергея Ефремова «Марко Вовчок» (1907. — №№ 206—208, 210—211).

В «Литературно-научном вестнике» (1907, т. 39) поместил свой некролог Иван Франко («Марія Маркович (Марко Вовчок). Посмертна згадка»).

Два некролога, но какие они разные и по объему, и по тональности, и по спектру идейных акцентов и художественных наблюдений.

Статья И. Франко была сплошь позитивной, даже, так сказать, наполненной пиететом к личности Марко Вовчок. Еще в 1903 году он искренне откликнулся на ее рассказ «Чортова пригода», опубликованный в 1902 г. в «Киевской старине» (октябрь, 1902 г. — С. 141—156). По его мнению, это произведение наиболее интересное из всех произведений за 1902 год. В нем писательница проявила талант юмориста национальной окраски типа Гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Наибольшей похвалы Марко Вовчок удостоена за язык произведения, «блестящий, чистый и богатый, как у давнего и всем нам известного Марко Вовчок».

Второй ценностью отзыва И. Франка является постановка вопроса об авторстве «Народных рассказов» Марко Вовчок. Художественная интуиция и чутье глубокого интерпретатора литературы дали ему смелость заявить о своем несогласии с утверждениями таких авторитетов, как П. Кулиш и О. Огоновский. Опираясь на «теорию» П. Кулиша, высказанную в его письме от 1889 года, О. Огоновский в т. III своей «Історії літератури руської» (1891) говорил про общность авторства «Народных рассказов»: Мария «рисувала картинки з суспільного побуту на Україні, котрі ачей сам Опанас прикрашував барвами чудовими». И. Франко далек от принятия такого предположения по нескольким причинам. Во-первых, из-за категоричности суждений Кулиша, воспринятых и переданных О. Огоновским. Известны его критические замечания по поводу чрезмерной амбициозности и мизантропии Кулиша (рецензия на сборники П. Кулиша «Хуторна поезія» — 1882, «Хуторні недогарки» — 1902). Во-вторых, категоричность Кулиша, по мнению И. Франко, нуждается в глубокой проверке. И, в-третьих, самое важное: «Творчество Марко Вовчок слишком богато и широко, чтобы могло подойти под такую узкую формулу».

Итак, отчетливо прослеживается тенденция признания бесспорного таланта Марко Вовчок прежде всего как украинской писательницы.

Через несколько лет в некрологе «Марія Маркович (Марко Вовчок). Посмертна згадка» И. Франко снова подчеркивает художественную значимость ее украинской прозы конца 50-х — начала 60-х гг. XIX в., что проявилось в «чарі і розкішності його чудової мови», в создании «старанних і глибоко правдивих психологічних і соціальних студій».

«Зламалася велика сила. Закотилася ясна зоря нашого письменства». Этот зачин посмертной статьи стал хрестоматийным, он пополнил арсенал крылатых выражений о писательнице силой метафорической образности, сущностной характеристикой ее украинской прозы.

Несколько отличалась по тональности названная статья С. Ефремова. В отличие от статьи И. Франко, ее начало простое, лишенное художественно-стилевой образности: «Помер Марко Вовчок». Прозаично. И далее: «Як український письменник, Марко Вовчок помер давно (выделение мое. — Е. С. ) — так давно, що зробився вже мало не міфічною якоюсь істотою, яка не будить живіших почуваннів, не викликає гіркого жалю за собою, про яку можна говорити тільки додержуючи історичної перспективи». Итак, С. Ефремов акцентирует внимание не так на физической, как на духовной смерти Марко Вовчок. В чем ее причина и когда она возникла? Это и составляет содержание статьи С. Ефремова. Исповедуя последовательно и неуклонно принцип идеологизации литературы и ее народническую концепцию, критик анализирует «Народные рассказы» Марко Вовчок под углом зрения воплощения в них антикрепостнической идеи, такой актуальной в предреформенное время.

«Здесь, в его произведениях, — пишет С. Ефремов, — сошлось вместе все: и красивая, привлекательная артистическая форма, и прекрасный, задушевный язык народа, и глубокое, серьезное содержание, и умение затронуть наиболее чувствительные струны в сердце читателя, и знания, и жизненный опыт, и вольнолюбивые, гуманные взгляды». В таком утверждении критика не стоит усматривать только социально- политическую заангажированность, но и соблюдение эстетического принципа. С этой точки зрения понятна высокая оценка художественной формы произведений Марко Вовчок, в частности, их языка, то есть украинского. Последнее важно, поскольку далее пойдет речь о вещах несколько отличающихся. С. Ефремов обстоятельно анализирует рассказы «Козачка», «Горпина», «Два сини», «Ледащиця», повесть «Институтка» и делает на основе идейного содержания произведений вывод о том, что они являются «просто-таки документами величезної ваги із страшної епохи людовладства».

По С. Ефремову, ведущая идея антикрепостнических произведений имеет глубоко актуальное значение для современности (1907 год — год реакции после поражения революции 1905 г. — Е. С. ). Эта актуальность проявляется, утверждает критик (в этом он созвучен с Н. Добролюбовым), в проповеди писательницей идеи свободолюбия. «Все рассказы нашего автора — это словно один призыв к освобождению людей из неволи», — подытоживает С. Ефремов.

В заключительных выводах статьи С. Ефремов обращается к современным ему украинским писателям следовать примеру Марко Вовчок — «послужить нынешнему делу времени — борьбе против теперешних форм неволи и освободительному труду на пользу родного народа».

Итак, Ефремов-критик неотделим от Ефремова-гражданина и политического деятеля. Уникальность этой личности, в первую очередь, по справедливому наблюдению М. Гнатюка, в том, что он «всей своей сутью утверждал украинскую национальную идею всей силой литературоведческого и культурного труда». В полной мере это и проявилось в анализируемой статье. Разве что, учитывая свое обостренное национальное чувство, он называет Марко Вовчок «чужим человеком», а в героях ее произведений усматривает отсутствие национальных черт.

Наибольшей ущербностью статьи С. Ефремова является трактовка им псевдонима «Марко Вовчок». Вслед за П. Кулишом и О. Огоновским, он придерживается мнения, что «Марко Вовчок — это общий псевдоним Афанасия и Марии Маркович». Ему также импонирует мнение о тайне этого феномена, поэтому и ссылается на труд М. З. (Мария Загирняя, жена Б. Гринченко) «Афанасий Васильевич Маркович» (Чернигов, 1896). В ней указывалось, что Афанасий Маркович «унес в могилу тайну псевдонима».

Окончательно разрешил все вопросы об авторстве «Народных рассказов» Василий Доманицкий, серьезно занявшись, по выражению М. Зерова, «фирмой «Марко Вовчок». Он компетентно обосновал авторство Марко Вовчок в статьях «Мария Александровна Маркович — автор «Народных рассказов» (на основе новых материалов). — ЛНВ. — Т. XLI. — 1908. — Кн. 1 и «Авторство Марко Вовчок». — ЗНТШ. — Т. 84. — 1908. — Кн. 4.

Интересно, что свою первую статью В. Доманицкий начинает с отклика-реакции на статью-некролог С. Ефремова (Рада. — 1907. — № 206, 12 сентября). Первое, с чем не согласен критик, это утверждение С. Ефремова о «чуждости» для украинцев Марко Вовчок. В. Доманицкий возмущается: «Казалось бы, что для такого категоричного высказывания о «чуждости» для нас Марко Вовчок д. Ефремову следовало бы опереться на какие-то факты, никому не известные, но таких фактов (выделение мое. — Е. С. ) он не дает, и сам же говорит, что «действительно, кто-то умер, но кто именно — неизвестно, — такое запутанное содержание имеет эта простая фраза — «помер Марко Вовчок». Выходит, что д. Ефремов знает больше, чем до него знали». И далее уточняет, что С. Ефремов судил о писательнице, в частности, о ее авторстве «Народных рассказов», по письму П. Кулиша (1889) к О. Огоновскому и по «Історії літератури руської» последнего (т. III, 1891). В. Доманицкий представляет свой взгляд на проблему авторства, опираясь на новые материалы, которые ему предоставил юридический наследник Марко Вовчок — ее сын Богдан. Это рукописи, письма, этнографические материалы.

В чем новизна утверждений Василия Доманицкого?

1. Относительно авторства «Народных рассказов».

Анализируя письма Марко Вовчок за 1850—51, 1859 и 1860 годы, которые все были написаны на украинском языке, а также этнографические записи писательницы в Киеве в 1853—54 годах, работу над украинским словарем в 1880—1890-х гг. (жила в Каневе, Богуславе), В. Доманицкий утверждает, что еще до выхода (и после) «Народных рассказов» (1857) Марко Вовчок «обладала тем несравненным языком». Он, в частности, пишет: «В сих письмах видишь тот же самый прекрасный язык, ту же нежность и тот аромат языка, тот отрывочный, но прозрачный, как стекло, способ писания. Вообще для тех, кого до сих пор обуревали сомнения, или кто склонялся к тому, что автором «Рассказов» (относительно языка) был Афанасий Васильевич, я посоветую прочитать наряду с письмами Марии Александровны письма Афанасия Васильевича — тяжеловесные, многоглагольные и сухие, без того нежного чутья, которое пронизывает каждую строку писаний Марко Вовчок, то ли это будет рассказ, то ли письмо (пока что они не опубликованы)». Подает образцы: «Проїзжали Козелець, то бачили на станції старосту, — от як би змалювати! Невеличкий собі чоловік, чорнявенький і гордовитенький, і веселий, і говіркий, і жартовливий, — збивається і на возного і на виборного». Или: «Просить М.Д. (Белозерский Николай Данилович. — Е. С. ) на обід — ми поїхали. Там і борщ гетьманський був і вареники гречані, мабуть, чи не гетьманські теж, бо ми, прості люди, зроду не їли таких. Богдась їв поруч зо мною, та як хотіли забрати борщ, аж заплакав... отже, каже П. А. (Пантелеймон Кулиш. — Е. С. ), краще од усіх смакує, — чує, що се борщ гетьманський».

По В. Доманицкому, Марко Вовчок имела «необычайное лингвистическое дарование». Французы не верили, что она не француженка, историк Семевский, поляк, удивлялся владению Марко Вовчок польским языком (варшавским наречием), у польских и чешских эмигрантов в Париже научилась по-чешски; живя за границей, изучила немецкий и английский (в последние годы жизни, когда ей было тоскливо, читала Диккенса в оригинале). Неудивительно, отмечает В. Доманицкий, что Марко Вовчок могла в совершенстве овладеть и украинским языком. Поэтому логичен вывод В. Доманицкого о том, что автором «Народных рассказов» была она, а не Афанасий Васильевич. «Сей последний, — отметил критик, — только материал поставляет и никто его из близких людей за автора не считает, самое большее разве за критика (Кулиш)». Поэтому и псевдоним «Марко Вовчок» принадлежит ей — Марии Александровне Маркович. В противовес С. Ефремову («чужой» человек), В. Доманицкий называет Марко Вовчок «великим украинским писателем» и выражает чувство вины (от имени прогрессивной украинской общественности) за недостаточно проявленное должное уважение к ней по поводу кончины: «...и если мы так мало проявили уважения, провожая ее на тот свет, то в том была не наша вина. Теперь же долг каждого из нас не согрешить перед ней впредь и в дальнейшем, поминая незабываемого писателя своего Марко Вовчок, поминать и почитать не кого иного, как Марию Александровну Маркович».

2. Во-вторых, В. Доманицкий разбивает «теорию» чистого великороссийства («кацапства», как писала Олена Пчилка) Марко Вовчок. Ни по происхождению, ни по воспитанию она не была таковой. К своей биографии, перепечатанной какой-то газетой из энциклопедии Брокгауза и Ефрона, писательница дописала карандашом: «Бабка по матери — полька, литвинка. Отец — уроженец западных губерний». Сын Богдан говорил Доманицкому, что бабушка матери была из рода Радзивиллов и имела их герб. Училась в Харькове (до того считалось, что в Орле или Москве) в частном пансионе. Здесь, наверное, и привыкло ухо к украинскому языку. «Этот язык, — утверждает В. Доманицкий, — не был чужд ей, не был чужим (выделение мое — Е. С. ) для польско-русской (вернее, литвинско-украинской) семьи Марко Вовчок». В письме мужу из Орла (1857 г., время самостоятельной поездки к родственникам — еще до выхода «Народных рассказов») она писала: «Іще дожидай пісні МАЛЕСЕНЬКИЙ СОЛОВЕЙКО (выделение В. Доманицкого. — Е. С. ), що МІЙ ДІД навчився од козака старого десь у поході і любив її співати». В другом письме за тот же год упоминает, что там, в Орле, гостит ее дядя Николай Петрович и «добре говорить по-нашому», хотя признается, что «досі вона про се не знала».

Окончание в №78