Он оставил нам правду о ХХ веке

Уже почти сорок дней Украина без Анатолия Димарова. Отошел за пределы земной жизни этот исповедник правды в литературе и жизни на 92 году, но голос его может услышать каждый, кто раскроет любую его новеллу, рассказ, повесть или роман... Именно услышать, потому что говорил-творил Анатолий Димаров голосом, интонациями, мыслями, переживаниями и надеждами родного народа. Народа обычного, простого, трудового, преимущественно сельского, а также местечкового и городского. Писатель обладал особым даром слышать голоса тех людей, жизнь которых проходила хотя и драматично, но незаметно, тихо, потому что так складывалась их судьба. Казалось, его герои проходили свой жизненный путь как бы боком, скромно прижимаясь к обочине, направлялись своей узенькой тропинкой и не ждали от власти ни доброго слова, ни моральной поддержки, ни сочувствия. Спокойно верстали свой короткий жизненный путь, уходили без сожаления на тот свет, потому что воспринимали смерть как Божью волю, как фатальную неизбежность естественного завершения жизни. Это они, обычные люди, и заселили художественный мир Анатолия Димарова и зажили в нем органично, заговорили своим языком, характерным для их местности и для той социальной среды, в которой они находились. Со стороны Анатолия Димарова это был своеобразный вызов постулатам метода социалистического реализма с его требованиями обязательно подавать гегемона — рабочий класс, творить позитивного героя, разумеется, вдохновенного, белозубо улыбающегося строителя коммунизма и завершать каждое произведение на оптимистичной ноте.

Разговорить писателю этих своих обычных людей, далеко не героев, было нетрудно, потому что он жил среди них, с ними общался, знал их ежедневные хлопоты, терпеливо выслушивал нехитрые истории, как правило, ничем неприметные человеческие судьбы. Но когда рассказ разворачивался во времени, оказывалось, что каждая жизненная судьба поражает уникальностью человеческого самосвершения.

Ну какой из Василия Заболотного, уличное прозвище — Сабантуй, ветеран войны? Не копал окопы, не стрелял, не отражал вражеских атак, не поднимался в контратаки — был ездовым, присматривал за лошадьми около армейского госпиталя. Но, когда пришлось спасать раненых, Сабантуй проявил такую смелость, хитрость и решительность, что сам удивлялся, будто бы это не он, который как огня боялся своей, на две головы выше жены, которого в селе побить мог каждый, кому не лень, а кто-то другой ожил в нем и повел его, такого боязливого, нерешительного, смело навстречу опасности («Сабантуй»).

Или та же Мажориха из Рогозивки, к которой сватался все тот же маленького роста — «метр пятьдесят три от пят до маковки» — Сабантуй. Никогда не сетовала на жизнь, не жаловалась на тяжелую свою судьбу — вечно была нацелена на какую-то работу, а к работе была люта — от рассвета до заката не поднимала голову, а здесь еще муж Оникий отвоевался. Привезла в сорок третьем году на одолженной тележке из Лубнов несчастного, обезноженного — без обеих ног и правой руки. Заботилась о нем, абсолютно беспомощном, как о маленьком ребенке, смотрела и радовалась, что хоть и калека, но живой, потому что есть в доме таки мужчина, не вдова, которых полно почерневших от горя в селе. Но не выжил Оникий, и опять Мажориха из самой Полтавы, из госпиталя, где и умер несчастный фронтовик, в той же одолженной тележке весь день и почти всю ночь тащила гроб с покойником в родное село. Потому что просил, чтобы забрала его домой, там и похоронила («Мажориха»).

А сколько таких обычных — сельских, местечковых и городских — историй рассказал Анатолий Димаров. Органичность языкового самовыражения, психологическая достоверность и социальная правдивость — определяющие черты димаровского характеротворения, которое базировалось на истинном познании «второго плана» — внутреннего мира своих героев. Того мира, тех обстоятельств жизни, которые не афишировались людьми, о них они предпочитали не говорить, считая это нескромным или недостойным широкого внимания. Эти персонажи, которыми писатель «населил» свои романы, повести и рассказы из сельского, местечкового и городского мира, имели едва ли не каждый реальных прототипов. Анатолий Димаров это пытался засвидетельствовать, словно стремясь убедить читателя, что каждая история, которую он рассказывает, реальная, но именно такие простые, обычные люди своим трудом, своей жизнью и творят большую историю всего народа. Вершат национальную историю, украинскую судьбу.

Творческий путь Анатолия Димарова до появления знаковых в его творческой биографии, да и в истории украинской литературы романов «И будут люди», «Боль и гнев» (это последнее произведение из панорамного цикла было отмечено в 1981 году Шевченковской премией), повествовательных циклов-повестей «Сельские истории. Зинский щенок» (1969), «Местечковые истории» (1983), «Боги на продажу. Городские истории» (1988), повестей «В тени Сталина» (1990) пролег сквозь долгие, далеко не успешные поиски своего собственного творческого голоса, своих, близких по духу и жизненной судьбе, героев, своего стиля и характера повествования.

Настоящее литературное призвание Анатолий Димаров почувствовал на Волыни, куда он прибыл для журналистской работы в областную газету «Советская Волынь». До того он успел поработать в редакции газеты «Советская Украина», кстати, благодаря матери, которая принесла в редакцию тетрадь с его стихотворениями и попросила взять сына, участника войны, партизана, на работу.

На Волыни Анатолий Димаров выпустил в свет первую свою книжку «Гости из Волыни» (1949), там появились и «Волынские легенды» и «Волынские рассказы», но только впоследствии эти иллюстративно-бесконфликтные, сюжетно схематические и беллетристические «пробы пера» он назовет «несовершенными, от которых фальшью так и попахивало»¹. Правда, познавая тогдашнюю волынскую действительность с насильственной коллективизацией и уничтожением хуторов, борьбой НКВД с бойцами Украинской Повстанческой Армии, с болью наблюдая, как доводили до отчаяния несчастных крестьян ежегодной непосильной ссудой, обдирая их до нитки, выселением десятков тысяч людей в Сибирь, журналист и несгибаемый коммунист Димаров начал, как напишет он впоследствии, подсознательно чувствовать, «что вся моя писанина как-то не тычется к той жизни, которую я наблюдал на Волыни»².

И только позже, когда после многих бессонных ночей, наполненных горькими размышлениями об ответственности перед художественным словом и обязанностью писателя пытаться говорить правду, в нем проклюнулась семейная тема, писатель почувствовал, что его перо приблизилось к познанию правды жизни. Кстати, семья, ежедневные людские хлопоты — эти проблемы были почти запрещены советской критикой, которая требовала воспевать трудовые победы героического советского народа, а не копаться в каких-то будничных делах, семейных неурядицах трудового человека, особенно мещанина. Димаров начал творить вдохновенно, срываясь ночью, записывая мысли, эпизоды, диалоги... Эта тема, которая так увлекла его творческое воображение, буквально пульсировала у него в крови. Семейная драма журналиста так и просилась на бумагу, «преследовала» его в частых командировках по области, «заставила» завести блокнот и записывать все, что появлялось неожиданно в его памяти. Боролся немилосердно со штампами, схемами, русизмами — их щедро «поставляла» собственная журналистская деятельность, и не впервые ли почувствовал, какой тяжелой и изнурительной является работа над словом. Именно тогда, когда завершал работу над первым своим романом «Его семья», осчастливил себя познанием того, что «нет большего наслаждения, когда оно, слово, вспыхнет, заиграет всеми отшлифованными, отполированными гранями, станет таким зримым и выпуклым, что можно его почувствовать на ощупь»³.

Обычная семья, журналист Яков Горбатюк, жена Нина, дети, во многом типичная ситуация, когда медленно семейное согласие, семейное счастье, а главное — чувства разрушаются в результате материальных неурядиц, нарастания недовольства друг другом, когда нарастающее пьянство Якова, безосновательная ревность жены, ежедневные ссоры и взаимные обвинения неминуемо ведут к распаду семьи.

Анатолий Димаров кое-что взял из собственного опыта, но, главное, он сумел психологически глубинно и правдиво воспроизвести процесс зарождения на уровне рефлексий этой семейной драмы, раскрыть сложную гамму перерождения чувств любви, уважения и доверия во взаимную озлобленность, а в дальнейшем и ненависть друг к другу.

Успех первой части романа «Его семья» превзошел все надежды автора. Поток читательских впечатлений-восторгов был бурным и утешал. Однако в областных газетах, в частности во «Львовской правде», в центральной прессе быстро появились разгромные рецензии, основным обвинением которых было погружение писателя в мещанское болото, поиск морально никчемных, разложившихся людей, которые не имеют никаких оснований для их «перевода» в художественное произведение. Это же носители пережитков прошлого, а где настоящие герои — позитивные советские люди, где величественные свершения советского народа? Почему их не воспевает, не изображает писатель? Но главное, не может, не должна распасться советская семья, не должен писатель-коммунист это допустить. И, к сожалению, Анатолий Димаров по настоятельному требованию председателя Львовского филиала Союза писателей Украины Петра Козланюка переписал окончание романа. Для журнальной публикации автор «помирил» своих героев, хотя чувствовал, что они никак не хотели, не могли простить друг друга. Вышло фальшиво, нежизненно, нелогично, потому что все развитие взаимоотношений его героев бунтовало против этого финального насилия. Правда, в издании отдельной книжкой романа «Его семья» Анатолий Димаров возобновил предыдущий вариант концовки. Но решил отступиться от морально-этической проблематики, хотя убедился, что читателя, которому поднадоели конструируемые по заданной схеме производственные романы и повести, колхозные эпопеи и бравурно победные произведения о войне, привлекают простые жизненные истории и такие же, как его герои, которые характером мышления и поведения подобны подавляющей части униженного командно-административным своеволием украинского люда. Но эта семейная тема не так легко и отпускала писателя. Была напечатана «Женщина с ребенком». Уже вынашивал новый роман, сразу же родилось название «Идол». О воспитании детей в семье. Написал, опубликовал. Читательский успех чрезвычайный. Но опять критическая «ложка дегтя» — негативная рецензия в московской «Литературной газете» под названием «Мещанский роман А. Димарова», потому что, мол, не показаны роль и влияние коллектива в воспитании ребенка.

Писатель с большим опытом журналиста, которому приходилось ежедневно «выдавливать» из себя злосчастные триста строк для газеты, все чаще заглядывал туда, где роились на окраинах районных местечек и областных городов, преимущественно в коммунальных квартирах, зачумленные отчаянной необходимостью ежедневного выживания и тихие уборщицы, и ветераны труда, и анемичные учительницы и медички, и проходимцы, и воры... Среди них Анатолий Димаров находил и измордованных сталинскими концлагерями и «врагов народа», и тех, кто их упрятал за решетку и теперь, на сытой пенсии, безнаказанно роскошествовал.

Эта часть советского социума с его маргинальными личностями и морально травмированными изгоями не имела права посягать на представительство со знаком «плюс» в литературе социалистического реализма. Но именно этот далеко не парадный мир тогдашней действительности тревожил совесть и стимулировал творческое воображение писателя.

Писатель все чаще возвращается мысленно, в воспоминаниях к периоду своего детства, к тем драматичным переживаниям, которые выпалы на его юную долю в первые дни войны, к осмыслению будничного, в условиях немецкой оккупации, «перетекания» дней и ночей сквозь судьбы сельских людей, преодолевавших эту проклятую войну так, как и раньше преодолевали тяжелую безмерность колхозных и собственных хозяйственных повинностей.

Анатолий Димаров окончательно утверждается в намерении написать большое эпическое произведение, в котором он «развернет» во всю ширь первой половины двадцатого века страдальческую украинскую судьбу, органической частью которой будет история выживания его рода. Разве он не должен рассказать о том лихолетье, которое так болезненно травмировало его детскую психику, разве не надо осмыслить, почему он еще учеником проникся слепой верой в Сталина, гордостью за СССР и был готов отдать за идеологически замороченную, измордованную голодомором и террором страну свою жизнь?

Писателю в сорокалетнем возрасте захотелось более широкого пространства — неимоверно захотелось создать всеобъемлющее, широкоплановое полотно, истоки которого уходили бы в прошлый — девятнадцатый — век и завершалась эта эпопея современной эпохой. Придумал и название — «Дорогами жизни», намеревался воспроизвести десятки, а то и сотни человеческих судеб, главным образом своих родных, знакомых — великомученицы матери, которая испила из чаши страданий до самого дна, тети Ани и ее мужа — священника, расстрелянного гэпэушником, дяди Дмитрия — отчаянного, авантюрного, который успел на своем веку послужить священником, пристать к террористам-эсерам, послужить конником у Нестора Махно, пройти с боями через Западную Украину и Польшу вплоть до Вислы в рядах Первой Конной армии Семена Буденного, послужить в советской милиции, повоевать с немецкими фашистами на фронте и партизанском отряде, отправиться в Казахстан поднимать целину и, в конце концов, оказаться на Донбассе.

Впоследствии страдальческая жизнь матери оживет в романе в разлогой судьбе Татьяны Светличной. Основным персонажем в романе будет прообраз его отца, которого Анатолий Димаров вывел вопреки своей воле и желанию в образе классового врага, кулака Оксена Ивасюты. Дали о себе знать уроки воспитания на «Бурьяне» Андрея Головко и «Поднятой целине» Михаила Шолохова — в каждом зажиточном крестьянине писатель должен был тогда видеть кулака, мироеда, эксплуататора. И отец, родной отец, к которому у писателя шевелились в подсознании жалость и сочувствие, ведь он так никогда и не узнал, где же тот приклонил свою голову, появится в романе в непривлекательных тонах.

Дядя Дмитрий так и не расправит свои гайдамацкие крылья в образе Федора Светличного — беспощадная цензура, несмотря на отчаянную защиту автора, выщиплет своевольно из них перья и поблекнет этот разухабистый, буйноголовый красавец под беспощадным редакторским пером.

Но ярко характерологическим, жизненно убедительным предстанет в пяти книгах романа «И будут люди» и «Боль и гнев» образ вдохновенного большевика-ленинца Владимира Твердохлиба — председателя правления артели, впоследствии командира группы разведчиков, фанатично верующего в коммунистические идеалы. С юности до зрелости «Володька не жалел ни себя, ни людей. Волшебной звездой горел на горизонте социализм, и он готов был положить полсела, чтобы только поскорее добраться до него. Еще год, от силы   — два, казалось Володьке, и они войдут в мир Братства, Равенства, Счастья»^4.

Много персонажей для своих романов «выловил» Анатолий Димаров на хуторе Гараськи, в селе Студенок, на хуторе Мохнач и на окружающих селах.

Готовясь к написанию задуманного им многотомника, Анатолий Димаров после работы, а писатель тогда работал главным редактором издательства «Советский писатель», долгими часами будет высиживать над пожелтевшими страницами газет периода военного коммунизма в Украине. С особым вниманием вчитывался в страницы Полтавской губернской газеты, на которых ужасали холодно зловещей констатацией заголовки: «Розстріляні твердоздатники». Фамилии, фамилии, фамилии расстрелянных полтавских хлеборобов, которых с безжалостной жестокостью и садистской ненавистью посылал из номера в номер едва ли не ежедневно в течение многих месяцев начальник ГПУ Хорольского уезда Соломон Ляндер.

Анатолий Димаров не мог не ввести в роман «Дорогами жизни» этот исторический факт, посвятив несколько абзацев исследованию первопричин ненависти к обычным крестьянам этого жестокого палача. Впоследствии он прочитает в воспоминаниях Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь», где тот назовет прочитанный в журнале «Дніпро» отрывок из романа «Дорогами жизни» «расистским произведением». И только потому, что Анатолий Димаров рассказал короткую родословную рода Ляндеров. Один из них получил от поляков в аренду несколько православных церквей, другой держал корчму и медленно спаивал украинцев, за что гайдамаки эту корчму и сожгли... «С тех пор в семье Ляндеров украинцев не называли иначе, как «эти проклятые хохлы». Поэтому, объясняет Илья Эренбург, «наш современник Соломон Ляндер становится бундовцем, а потом большевиком и работником ГПУ».

Писатель задумывается над тем, в чем же проявился его расизм и антисемитизм. В том, что привел исторический факт? И это стало поводом и примером для советского блюдолиза Ильи Эренбурга доказывать с трибуны ООН, что в Украине есть проявления антисемитизма? А письмо к Генеральному прокурору СССР с требованием отдать Анатолия Димарова под суд! И хотя писатель из-за категоричного сопротивления руководства Союза писателей и рецензентов изъял из рукописи этот эпизод с руководителем ГПУ Соломоном Ляндером, дал роману другое название «И будут люди», первая книга задуманной им романной эпопеи так и не была напечатана отдельной книжкой.

Морально-психологическое состояние писателя было тяжелым. Не решался, потому что знал, что не будут напечатаны, подавать в редакции журналов и издательств повесть «Черный ворон» и рассказ «Пепел Клааса», так и не написал повесть о «великим русском народе» — «Старший брат», которую вынашивал на протяжении не одного года, не ложилась на бумагу сатирическая повесть «Бочка меда», не появился на свет и «Гегемон»...

И было для него, переполненного сомнениями члена партии, известного писателя, самым непостижимым то, что еще с раннего школьного возраста он не сомневался, что самое счастливое детство в мире подарил ему товарищ Сталин: «Ни наш побег в черную безвестность из хутора, ни изувеченная судьба моего отца, ни страшный голод в тридцать третьем, когда мертвыми детьми Украины можно было запрудить все в мире реки, ни скитание и страх, чтобы не узнали, кто мы в действительности, страх, на который ходишь, ходишь, бегаешь, бегаешь, да и наткнешься, как на ядовитую колючку, — ничто, слышите, ничто не могло покачнуть веру тогдашнего Толи Димарова в сладкую сказочку о добром батеньке, который сидит в Кремле и только и знает, что заботится обо всех в мире детях. Сказочку, которую не уставали повторять учителя.

Феномен, который вряд ли способны разгадать самые выдающиеся психологи мира»^5.

Правда, большим прозрением для Анатолия Димарова стало пребывание на Волыни. Там он сочетался браком с надежным другом, единомышленником, дорогой его сердцу учительницей Дусей — Евдокией Несторовной, там родился его сын, там он осознал себя украинцем. «И здесь я стал националистом, хотя приехал на Волынь сталинистом», — не раз отмечал Анатолий Андреевич.

Шокирующее впечатление произвела на журналиста Димарова ужасная картина, которую он после ночного дежурства в редакции увидел из окна. Напротив редакции «Советской Волыни» было громадное мрачное здание НКВД, где всю ночь светились окна. И вот рано открылись огромные, обитые железом ворота и отсюда полился черной рекой широкий человеческий поток. Шли молодые ребята и девушки, женщины и дети, старенькие дедушки и бабушки, а по обе стороны с собаками и винтовками с пристегнутыми штыками энкаведисты. И не было этой колонне несчастных изгнанников из родной земли конца и края. «Словно вся Волынь, все население области было согнано в ужасный тот двор и теперь, прорвав плотину, выливалось на улицу...»

А демонстративное повешенье на базаре в городе Луцке двух непокоренных повстанцев, один из которых пошел на смерть с оборванным криком «Слава Украине!»

Такими тяжелыми переживаниями с острым самораскаяньем давалось писателю национальное самоосознание.

(Окончание читайте в следующем выпуске страницы «Україна Incognita»)

¹ Анатолій Дімаров. Прожити й розповісти. Повість про сімдесят літ. — К. : «Дніпро», 1998 — С. 19.

² Там же. — С. 20.

³ Там же. — С. 21.

⁴ Дімаров Анатолій. Біль і гнів. — Київ : Видавництво «Україна», 2004. — С. 37.

⁵ Анатолій Дімаров. Прожити й розповісти. — Київ : Дніпро, 1997. — С. 115.