Плач по утерянному раю

Многие наши СМИ до сих пор подвизаются в жанре цветистых, пышных некрологов, посвященных покойному советскому строю. Издания Селянской партии, например, наполнены плачем и стоном по недавней колхозной жизни, когда «в селах все жили, как одна счастливая семья» (безусловно, именно так считало большинство председателей колхозов и сельсоветов). Политика есть политика, там, конечно, «все дозволено», но и среди крестьян, бывших колхозников, живет вера в светлое прошлое. И чем глубже оно прячется в сумерках времени, тем более привлекательным становится. Тем более, что настоящее «сейчас» многими людьми воспринимается с ненавистью (хотя бы потому, что оно новое и переменчивое), а будущее пугает своей неопределенностью. Странно, но факт — ностальгию по советским порядкам часто ощущают даже те люди, которые довольно-таки неплохо устроились в новой жизни.

Некоторым, однако, память не изменяет. Я, например, хорошо помню, как ребенком жила в селе, где не было электричества, не было тротуаров и мостовых. До ближайшей железнодорожной станции нужно было ехать бричкой 20 километров по грунтовым дорогам, которые каждой весной и осенью становились непролазными. Помню, как после войны мои деревенские родственники были фактически превращены в крепостных — им не выдавали паспортов, чем лишали права выезда из села. В течение долгих десятилетий колхозники не имели права на пенсии, почти не получали зарплаты и жили преимущественно крадеными продуктами своего собственного труда. Ибо на то, что начисляли на трудодни, можно было только медленно умирать от голода. Государство не заботили проблемы газификации сел, туда не прокладывали дороги, во многих селах даже после войны не было по хатам света, а газ и до сей поры имеется не у всех (в чем можно убедиться, побывав, например, в Новоград-Волынском районе). На селе, в общем-то, все всегда было второго сорта, поскольку если советская власть и заботилась о своих гражданах, то это касалось только «передового рабочего класса», а не крестьянства с его «мелкобуржуазной природой». Стиль и быт наших сел формировались соответственно. Как-то мне попали в руки воспоминания одного солдата Вермахта, прошедшего по Украине во время нашествия Второй мировой войны. Он пишет, как поразили его, чистюлю-немца, жителя Западной Европы необустроенные, запущенные села и городки, утопающие в море грязи; избы, похожие на землянки или сараи; грязные босые дети в обносках, женщины в кирзовых сапогах и убогих ватниках, калечивших самую яркую красоту.

Сегодня многие пытаются вновь конструировать в наших головах потерянный рай, целеустремленно культивируют тоску по советскому прошлому. Когда все было даром и общее, когда никто ни за что, даже — за собственную судьбу, не отвечал. О нас заботились сверху, почти не наталкиваясь на сопротивление. Ведь те, кто имел энергию, инициативу, талант к ведению хозяйства, кто брал на себя ответственность за свою жизнь, были так или иначе устранены как от земли, так и от активной роли в обществе. Отец рассказывал, что, когда началась коллективизация, мой дед собственноручно разобрал свой ветряк и мельницу — чтобы не быть зачисленным в прослойку кулаков, не погубить будущее своих детей. Для деда это была настоящая трагедия — на этот ветряк вся большая трудолюбивая семья немало поработала, отказывая себе в самом необходимом. Люди за бесценок продавали тогда нажитых коней, скотину, утварь, землю. Чтобы примкнуть к привилегированной общественной прослойке — к бедноте. Иными словами, чтобы лишиться свободы.

Один из героев Антон Чехова, крепостной с деда-прадеда Фирс, делил свою жизнь на две половины — «до Беды» и «после Беды». Бедой, катастрофой дворовой раб Фирс считал реформы 1861 года, когда в Российской империи было отменено крепостное право. Старый слуга напрасно печалился — через несколько десятилетий после реформ Александра II крепостное право было фактически возобновлено — как в форме колхозного уклада, так и в других многочисленных разновидностях. По-видимому, именно из-за этого во всех слоях нашего общества осталось немало потомков Фирса. Как среди тех, кем правят, так и среди правящих. Наши свободолюбивые казаки никак не могут смириться с «бедой» 1991 года.