После победной войны

9 мая 1945 года был необыкновенным, счастливым днем для всех тех, кого так или иначе зацепила война. Сколько семей радовались тому, что отец или сын выжил, что уже не под пулями, что скоро вернется! Тогда многие были твердо уверены, что Победа — это немедленное начало новой светлой жизни. Ибо четыре года войны, оккупации, принудительных работ, артобстрелов, бомбардировок, лишений, были невыносимо тяжелыми, ужасными. Поневоле в головах замученных людей вырисовывались картины идиллической жизни, которая должна наступить после Победы. Вот закончится война — и заживем! Подобные надежды формировала также советская пропаганда, кино.

Из счастливого майского дня 1945 года моя память всегда перескакивает в год 1946-й. Донецк, где я жила, да и весь Донбасс страдал тогда от голода, и жить нам было хуже, чем во времена оккупации. Ведь при немцах село, а вокруг него и город, выживали благодаря земле — огородам и садам. Восстановленная советская власть ввела жесткие ограничения на приусадебные участки — 15 соток. Безжалостно переполовинивали усадьбы; отрезанные шматки земли лежали в сорняках, поскольку использовать их «коллективно» было абсолютно невозможно. О так называемых «дачах» для жителей города еще и разговора не было. Поэтому победители в великой войне жили просто, как в лагере — пайкой хлеба по карточкам. Помню, как наша семья завтракала тюлькой без хлеба, заедая ее сырой капустой (масла также не было); как мой отец, фронтовик, который вернулся домой с орденами и осколками в теле, опух от голода, потому что отдавал свой паек детям.

Еще вспоминаю, как строили в Донецке бараки для размещения рабочей силы. Некоторые из тех бараков стоят и до сих пор, и все еще заселены. А в центре начали возводить первые «сталинки» с отдельными (не все знали, что это такое) квартирами — дома для партийной элиты. Рай «хрущевок» наступил значительно позже.

В то же время развернулись «великие стройки», обсуждались эпохальные проекты вроде поворота рек в какую-то другую сторону. Во всех партийных отчетах и программах надменно подчеркивалось, что в СССР темпы развития производства средств производства намного превышают развитие производства предметов потребления (ведь потребление — это нечто такое мещанское!). Проблем общего благосостояния как будто не существовало; в конечном счете мы привыкли думать, что это и есть нормальное, единственно возможное положение вещей.

Сразу после окончания войны сталинское правительство активно включилось в соревнование за передел мира, за сферы влияния. Плоды тяжелого труда полуголодных оборванных советских людей шли на поддержку африканских, азиатских, южно-американских коммунистических режимов. Сколько индустриальных гигантов было построено в далеких мирах, сколько специалистов бесплатно подготовлены для чужих стран! Вот бы все эти деньги вложить тогда в свою страну, пустить «на поддержку» своего народа! Вместо этого у разоренных войной людей государство начало отбирать часть нищенской зарплаты — через систему принудительных займов, облигаций. Для нашей, как и для большинства послевоенных семей, это была почти трагедия — не купленные, очень необходимые ботинки или пальто, дополнительное ограничение в еде. Никто, однако, и пикнуть не смел, не то что протестовать.

Еще одно, почти последнее, мое «военное» воспоминание. 1949 год, Ленинград. Рядом со студенческим общежитием — лагерь немецких военнопленных. Каждый день длинная колонна истощенных людей в совсем изношенных, но очень опрятных зеленых мундирах шла куда-то на работу, на строительство. Вечером в теплую погоду пленные, конечно, сидели за колючей проволокой в своем дворе, чистом, как операционный стол, играли на губных гармошках и тихо пели ритмичные, очень неподходящие к подобным обстоятельствам, народные песни. Кто знает, почему этих людей держали в лагере через четыре года после окончания войны?

Поколение людей, которые воевали, уже уходит, собственно, почти ушло. И тот ад войны, через который они прошли, не был для них самым страшным, самым худшим. Ибо воевали они с надеждой в сердце на лучшую жизнь. А потом наступили десятилетия унизительной бедности, тяжелого труда без надлежащей компенсации, разгула партийной диктатуры, на селе — фактическое крепостничество. Часто ли в других, чужих войнах победа государства оборачивалась таким поражением человека?