Последний товарищ Мыколы Вороного
До сих пор неизвестно место расстрела и погребения выдающегося украинского поэта и переводчика, критика и журналиста, историка и деятеля национального театра Мыколы Кондратьевича Вороного. Еще каких-то десять лет назад историки литературы вообще ничего определенного не могли сказать о конце его жизненного и творческого пути. Пока в 1990 — 1991 годах не появился ряд публикаций ученого Леонида Куценко, которому посчастливилось узнать, что последние месяцы поэт провел в Новоукраинке (сейчас Кировоградская область). Именно в этом степном городке Вороный был арестован и вскоре к толстому тому группового уголовного дела Одесского УНКВД была подшита узенькая бумажка-справка о его расстреле ночью 7 июня 1938 года. Успешному поиску помогли воспоминания о Мыколе, напечатанные в новоукраинской газете «Украинец» в декабре 1941 года и подписанные псевдонимом «Степовой».
В архиве управления СБ Украины в Кировоградской области среди уголовных дел на людей, которым было возвращено доброе имя, на основе Закона «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине» от 17.04.1991 года нам удалось отыскать материалы на Андриевского Павла Ксенофонтовича, который, оказывается, и был тем самым «Степовым». Несомненно, именно публикация во время нацистской оккупации и контакты с «врагом народа» Вороным и были главными причинами ареста Андриевского и стоили ему 10 лет исправительно-трудовых лагерей, поражения в правах на 5 лет... Понятно, что кроме непринужденного газетного варианта воспоминаний о Мыколе Вороном, в деле сохранились и другие, «принудительные» или протокольные. Они зафиксированы из уст Андриевского преимущественно ночами зимой и весной 1946 года Новоукраинским райотделом НКГБ.
...Наверное, районная библиотека была одним из первых заведений, которые посетил Мыкола Вороный, оказавшись в Новоукраинке. Павел Андриевский работал здесь заведующим. С тех пор они познакомились и довольно часто встречались: как в библиотеке, так и во временном жилье поэта. 15 декабря 1956 года, в связи с пересмотром дела на М. Вороного, в качестве свидетеля допрашивалась Мотря Голуб. 67-летняя необразованная женщина объяснила, что именно в ее доме №20 по улице Ленина и жил поэт до самого ареста. Хотя сначала, по словам еще одного свидетеля, пристанищем Вороному служила также комната местной гостиницы.
Впрочем, обратимся к первоисточникам — протоколам допросов П. Андриевского.
— Что вам известно о приезде Мыколы Вороного в город Новоукраинка, о его прошлом?
— По словам Миколы Вороного, мне известно, что он проживал в городе Киеве до 1937 года, потом уехал в город Бежицы (Бежаницы на Псковщине или Бежецк в Тверской области? — Ф.Ш.), а впоследствии — в село Глиняное (Песчанобродского района, теперь Кировоградщина. — Ф.Ш.), пробыл там один месяц и уехал в Новоукраинку... Средства для существования получал от переводов с русского на украинский язык опер «Кармен» и «Перикола».
К сказанному в 1946 году, уже после возвращения из ссылки одиннадцатью годами позже, на допросе в Кировограде в управлении КГБ, — добавил, что «первые дни Вороный жил на собственные сбережения, не имея работы. Впоследствии, недели две работал корректором в редакции райгазеты. Но был уволен... проявлял желание найти работу...» Сюда же логично отнести и цитату из протокола допроса Зиновия Гомонюка. Он вспоминал, что Вороный спрашивал у него, как «директора школы и заведующего районо о возможности устройства на работу в школу преподавателем украинского языка и литературы. Ему отказали, мотивируя тем, что он не педагог по профессии... «Он, — объясняла уже упоминавшаяся Мотря Голуб, — нигде не работал... Все время сидел дома, читал много книг... много писал...».
В марте 1938 года Мыколу Вороного арестовали как украинского националиста и изъяли четыре сундука с литературой. Правда, когда через полтора месяца М. Голуб возвратили ключ от комнаты, которую снимал репрессированный, она увидела, что хоть личные вещи поэта конфискованы, но книги забрали не все. Не исключено, что часть личной библиотеки до сих пор где- то сохранилась.
Но вернемся к протоколам НКГБ первого послевоенного года.
— Какие у вас были отношения с Мыколой Вороным?
— Отношения у меня с Мыколой Вороным были нормальными, дружескими. Мыколай Вороный почти ежедневно бывал у меня на работе, в библиотеке... мы посещали ресторан, где вместе завтракали, обедали и ужинали с рюмкой водки или вина... Также я бывал на квартире Мыколы Вороного, где он знакомил меня с литературой, написанной на русском, украинском, французском языках, а также с собственными трудами.
Во время «реабилитационного» для Вороного допроса 1957 года П. Андриевский дополнил предыдущие свидетельства: «В комнате Вороного, — вспоминал библиотекарь, — было много портретов писателей, в том числе и Остапа Вишни, в то время «изъятого». Когда я сказал Вороному, что Остап Вишня, то есть его произведения, изъяты, Вороный ответил, что Остап Вишня и другие писатели, портреты которых у него были, его знакомые и от них он не откажется...».
— Выше вы сказали, что знакомы с литературой, находившейся у Мыколы Вороного, а также его произведениями. Что мешало вам поинтересоваться, как специалисту-библиотекарю, трудами Мыколы Вороного?
— На мои попытки побеседовать о его трудах Мыкола Вороный отвечал уклончиво, и я, поняв, что ему неприятно, пытался не касаться этого... Мыкола Вороный знакомил меня с произведениями своего сына Марка (изъятыми в то время), написанными в духе футуризма. Марк Вороный находился тогда в Карелии (в городе Кем близ Соловецких островов в ИТЛ. — Ф.Ш.), куда отец посылал ему литературу и газеты украинских издательств.
— Кто еще был с Вами во время встреч с Мыколой Вороным?
— Встречи и беседы у меня с Вороным проходили только вдвоем.
— Расскажите, на какие темы Вы разговаривали?
— Беседы проходили... исключительно о его прошлом и нынешней жизни... Мыкола Вороный рассказывал, что он уроженец Полтавы (Екатеринославщины — данные УСЭ и УЛЭ; Ростова-на-Дону — по документам НКВД. — Ф.Ш.). И происходит из богатой семьи, что дало возможность получить высшее образование и овладеть немецким, французским, латынью, русским и украинским языками. В 1918 г. Вороный эмигрировал за границу в Польшу в город Львов, где находился до возвращения в Советский Союз. После этого жил и работал в городе Киеве, откуда уехал из-за того, что его преследовали, к тому же, были тяжелые материальные условия.
— Когда, кем и за что был арестован Мыкола Вороный?
— В марте месяце 1938 или 1939 года, точно не помню, Мыкола Вороный был арестован органами НКВД вместе с другими лицами. (Мотря Голуб рассказала: «Он был арестован при таких обстоятельствах. Утром (13 апреля 1938 года — Ф.Ш.) ко мне в квартиру постучал работник милиции и спросил меня, проживает ли здесь Вороный. Последний услышал этот разговор, и, находясь в другой комнате, в которую нужно было заходить через другие двери, с другой стороны, сказал, чтобы он зашел. После этого Вороного увели. Но куда, я не знаю. Вечером я пошла в горсовет и спросила о Вороном. Мне сказали, что он арестован...»).
— Вы, зная, что Мыкола Вороный распространяет украинско-националистическую литературу, не заявили в соответствующие органы?
— Да, я знал, что Мыкола Вороный украинский националист... Не заявил в соответствующие органы потому, что я сочувствовал Мыколе Вороному в его антисоветских высказываниях, направленных против мер, которые проводились партией и правительством, в частности, изъятия украинско-националистической литературы, ссылки его сына в Карелию, высылки самого Мыколы Вороного из столицы Украины города Киева...
— Назовите лиц, с которыми Мыкола Вороный имел тесные связи в г. Новоукраинка?
— Таких я не знаю...».
Вот так, даже через несколько лет после смерти, Мыкола Вороный не потерял настоящего и надежного друга, которого в трагическом 38-м нашел в лице простого провинциального библиотекаря. Безусловно, есть нечто мистическое в том, что именно в день расстрела Вороного, 7 июня 1946 года, в Кировограде состоялось закрытое заседание областного суда. П. Андриевский признал вину частично, не отказавшись от того, что «по просьбе руководителя националистической группы Николенко написал статью в газету «Украинец» о Вороном, которого до войны хорошо знал». Реабилитировали Андриевского только в 1992 году: по иронии судьбы значительно позже, чем его знакомого, автора переводов на украинский «Интернационала» («Чуєш, сурми заграли...») — Вороного. К счастью о последнем было кому побеспокоиться. М. Рыльскому, Ю. Смоличу и О. Гончару удалось добиться оправдания коллеги 10 ноября 1957 года. А вот Андриевский так и не дожил до Независимости, которая вернула ему доброе имя.
Р.S. И все же остается много вопросов о судьбе Мыколы Вороного. Дата его гибели отныне известна наверняка. Все прочие — 1940, 1942, 1943 — блеф, который преднамеренно создавался вокруг репрессированных, чтобы скрыть настоящее количество жертв. Но где погиб поэт? Где он похоронен? В постановлении об избрании меры пресечения, подписанном начальником Новоукраинского райотдела УНКВД по Одесской области Иликовым, есть два пункта: 1. Избрать мерой пресечения способов уклонения от суда и следствия по отношению обвиняемого Вороного М.К. содержание его под стражей в тюрьме города Одессы. 2. Настоящее постановление представить Ново- украинскому районному прокурору.
Таким образом, М. Вороного (как это всегда и делалось в подобных случаях) должны были отвезти в тот город, где находилось управление госбезопасности, то есть в Одессу. Но Новоукраинский прокурор Сыромятников в тот раз принял другое решение: «Избрать мерой пресечения... в отношении Вороного Мыколы Кондратьевича... содержание под стражей в тюрьме г. Кирово Николаевской области...» (Кировоградом и областным центром этот город стал только с 1939. — Ф.Ш.). Бросается в глаза, что и реабилитированных сегодня «сообщников» Вороного — крестьян из тогдашнего Песчанобродского района отправили также в тюрьму города Кирово. Внесудебный приговор «тройки» был мгновенно «состряпан». И никаких указаний на то, что обреченных на казнь еще куда-то перевозили, нет. Возьму на себя смелость утверждать, что кости Мыколы Вороного до сих пор лежат где-то в окрестностях областного центра. Но где?
