Пуля №188

Мы вышли из прошлого и грустим о нем. И в любви к нации также есть грусть о прошлом. Основное у нации — это воспоминание. К нации примыкает только тот, кто психически соединился с ее прошлым.

3 ноября исполняется 71 год с того дня, когда трагически оборвалась жизнь нашего земляка, выдающегося украинского писателя, основоположника украинской школы перевода, одного из ярких представителей поколения расстрелянного Украинского Возрождения Валерьяна Петровича Пидмогильного.

Мать родила его в обыкновенной крестьянской хате, которая стояла на берегу вечной реки среди бескрайней Степи. Подавляющую часть своей недолгой жизни он жил в городе, а умереть ему было суждено в древнем лесу на Дальнем Севере от выстрела сотрудника НКВД.

Валерьяна Петровича арестовали в среду, 8 декабря 1934 года, в Заньковском доме творчества, который находился в Змеевском районе на Харьковщине, на берегу легендарного Большого Дона (бывшее название Донца), свидетеля пресловутой битвы воинов князя Игоря с половцами. По утверждению исследователя «Слова о полку Игореве» Михаила Тимофеевича Гойгела-Сокола, финал этой исторической битвы состоялся именно в этом месте, на берегу легендарной Каялы.

Трагизм «Слова...» сокрушительной молнией пронзает всю нашу историю. Борьба с язычниками, которую начали наши далекие пращуры, продолжалась на протяжении всех этих веков. Она не завершена и до сих пор. В тот день язычники пришли и за его душой, чтобы принести ее в жертву своему идеологическому идолу. Для В. Пидмогильного этот страдальческий ритуал жертвоприношения растянулся почти на три года.

В последнее мгновение своего пребывания на этой земле он мог видеть только глубокую и широкую яму, где уже лежали убитые его побратимы по Соловецкому лагерю, высокие сосны и небо. Видел ли он в то мгновение Солнце, осветило ли оно его последний путь — точно сказать нельзя, но мы знаем, что в глаза своего палача он посмотреть не мог — тот стрелял в затылок. В Валерьяна Пидмогильного палач послал 188-ю пулю из 265, выпущенных им из револьвера в тот день.

Валерьяна Петровича казнили 3 ноября 1937 года в урочище Сандормох, что недалеко от Медвежегорска в Карелии. На протяжении пяти дней капитан госбезопасности М. Матвеев собственноручно расстрелял тысячу сто одиннадцать заключенных Соловецкого лагеря, которых накануне 20-й годовщины Октябрьской революции особая тройка УНКВД Ленинградской области приговорила к казни.

Расстреляны были 190 выходцев из Украины. Среди них — представители украинской литературы, искусства, науки: Лесь Курбас, Николай Кулиш, Николай Зеров, Марко Вороный (сын), Павел Филипович, Григорий Эпик, Валерьян Полищук, Мирослав Ирчан, Александр Слисаренко, Михаил Яловый, Матвей Яворский. В Карельских лесах оборвалась жизнь министра УНР Антона Крушельницкого и министра финансов УССР Михаила Полоза.

Воистину интернациональной стала братская могила урочища Сандормох. Свое последнее убежище в ней нашли представители всех национальностей тогдашнего СССР: украинцы, русские, белорусы, евреи, грузины, татары, удмурты, немцы, черкесы, корейцы...

Из Днепропетровщины, кроме украинцев Валерьяна Пидмогильного и Григория Эпика, в карельскую землю навечно легли русские — председатель Никопольского райисполкома Иван Петров и уроженец села Никольского Александр Прохорец, евреи — Юрий Кан и слесарь завода имени Красина Иосиф Штейнберг, немец — ксендз римско-католической церкви Михаил Вольф.

«К середине 1937 года на Соловках был собран весь цвет украинской подсоветской интеллигенции и украинских коммунистических кругов», писал в своих воспоминаниях свидетель тех дней Семен Пидгайный.

В этом же году большевики праздновали 20-ю годовщину революции. По человеческой логике, безусловно, власть должна была к такой дате объявить амнистию своим политическим оппонентам, но у Сталина и его приспешников была своя собственная логика относительно этого. Поэтому, вместо амнистии или ослабления режима, заключенных решили ликвидировать, чтобы «не обременять государственный бюджет».

Страной мук и отчаяния называли Соловки пленники этого беломорского архипелага. Мало кому улыбнулась судьба из соловецких заключенных, и они пережили нечеловеческие ужасы. Подавляющее большинство заключенных ждала гибель.

Украинцев на Соловки начали ссылать еще в XVIII веке. Среди известных заключенных Соловецкого монастыря был последний кошевой Запорожской Сечи Петр Калнышевский, которого заслала туда Екатерина II. Четверть века в нечеловеческих условиях страдал прославленный рыцарь. 112 лет жизни отмеряла ему судьба. Его прах покоится в монастыре.

У большевистских узников шанса на долголетие не было. Их жизнь обрывала преждевременная смерть от неизлечимых болезней (так произошло с другом Валерьяна Пидмогильного поэтом Евгением Плужником) или пуля энкаведистского палача. Творцы первого советского концлагеря другой альтернативы заключенным не давали.

Можно со стопроцентной достоверностью сказать, что на глазах Валерьяна Пидмогильного расстреляли гордость украинского театра Николая Кулиша и Леся Курбаса, потому что они в расстрельном списке были на десять заключенных впереди. А через несколько минут свидетелем смерти Валерьяна Петровича стал министр финансов Михаил Полоз, который был следующим, и их прах покоится в одной яме, которую, по всей вероятности, их заставили выкопать энкаведисты.

Незадолго до своего ареста Валерьян Петрович написал такое:

«Очевидно, есть люди, которые свою жизнь могут вспоминать как сплошную полосу радости. Есть люди, жизнь которых насыщена и радостями, и печалями. Возможно, эти люди самые счастливые, потому что настоящее счастье может почувствовать только тот, кто узнал горе.

Я оглядываюсь на пережитое. Где мои радости? Жизнь пройдена, как путь заболоченный. Путь, по которому не едут, не идут, а бредут, медленно передвигая ноги, не в силах сбросить тяжелую налипшую грязь. Уставший с первого шага, обессиленный в последующих, я ищу светлое пятно на пройденном пути и не нахожу...»

Эти слова написал человек, который достиг возраста Иисуса Христа, который, наверное, как и Спаситель, предчувствовал свою дальнейшую судьбу и ее трагический финал. Эпоха, в которой он жил, отмеряла ему меньше половины среднестатистического пути, которым должен пройти человек. Он принадлежал к поколению обреченных.

Его поколение, как никакое другое, и об этом красноречиво свидетельствует история первой половины страшного ХХ века, было обречено на смерть. Оно погибало в годы Первой мировой, гражданской и Второй мировой войн, умирало во времена голодомора 1921 г. и 1933 г., его уничтожали в сталинских застенках и лагерях.

К этому поколению принадлежали и мои деды — Никандр Семенович Пшеничный и Платон Евграфович Чорновил, которых поглотила тьма сталинских репрессий в 1938 году, а бабушкам Устиньи Ивановне и Марии Ивановне пришлось в тяжелых условиях растить моих родителей и их братьев и сестер. О трагизме того времени знаю не из книг и фильмов, а из рассказов бабушки Марии и ближайших родственников.

Но все же, как бы им не было тяжело, но у них было свое жилье и им не приходилось терпеть лишения, как это случилось после приговора Валерьяну Пидмогильному с его семьей. Его жена Екатерина Ивановна Червинская с сыном Романом более десяти лет не имели собственного угла и вынуждены были жить за пределами Украины. Такая же судьба постигла и другие семьи репрессированных.

Система пыталась сделать все возможное, чтобы имя этого человека забылось. Даже после официальной реабилитации, которая произошла во времена оттепели, тогдашние «литературные генералы» сделали все, чтобы произведения писателя не попали к читателю.

Только в годы перестройки, накануне краха Советского Союза, начали появляться книги нашего земляка. Он написал: два романа, две повести и несколько десятков рассказов. Полнокровная творческая жизнь прозаика продолжалась только во времена украинизации, которая прервалась в конце двадцатых годов. После публикации романа «Місто» и издания его на русском языке в 1930 году в Москве и убийственной рецензии в газете «Правда» книги писателя больше не выходили.

Валерьян Пидмогильный содержал семью только благодаря переводам с классической и современной французской литературы. В этом деле он был непревзойденный мастер. Если бы его судьба сложилась иначе и он, как и его старшая сестра Анастасия Петровна, прожил более восьми десятилетий, то у нас были бы переводы практически всей французской литературы — от ее истоков до современности. В. Пидмогильный отличался большой работоспособностью.

Творчество Пидмогильного — это одна из наиболее ярких страниц не только украинской, но и европейской литературы. Он признанный мастер жанра психологической прозы. Писатель талантливо передал эпоху, в которой жил и творил. Но системе не нужны были художники, которые не вписывались в «прокрустово ложе» коммунистической идеологии. Системе мешали люди с другим мировоззрением — она их уничтожала.

Валерьян Пидмогильный любил город, он был писателем-урбанистом. Его судьба и творческий путь связаны с тремя крупнейшими городами Украины — Екатеринославом, Киевом и Харьковом. Эти города и их жители описаны на страницах его произведений.

Да, он любил город, но город его не любил. Особенно тот, где он начал свой жизненный и творческий путь, — современный Днепропетровск. Назвать этот мегаполис родным городом писателя было бы святотатством перед светлой памятью Валерьяна Петровича.

Ни Днепропетровск, ни нынешняя, ни бывшая столица не увековечили память о нем не то что памятником, а даже банальной мемориальной доской, где было бы засвидетельствовано, что в этом доме учился, жил и работал писатель. В каждом из этих городов сохранились дома, связанные с его жизнью.

За свою короткую жизнь Валерьян Петрович испытал много несправедливости, но больше всего — в наше время, когда Украина утвердилась как независимое государство. А этого уже не спишешь на культ Сталина. Город его детства и молодости не хочет помнить своего выдающегося земляка, и называется это беспамятство — манкуртизмом.

P.S. Автор этих строк выражает искреннюю благодарность за поддержку его идеи относительно подготовки и проведения празднования столетнего юбилея со дня рождения В. П. Пидмогильного — Валентине Васильевне Тальян, которая возглавляла в то время управление культуры Днепропетровской облгосадминистрации, бывшему главному редактору газеты «Зоря» Леониду Владимировичу Гамольскому, директору Института литературы им. Т. Г. Шевченко Николаю Григорьевичу Жулинскому, который тогда занимал должность вице-премьер-министра по гуманитарным вопросам. Это благодаря им и усилиям многих других людей удалось достойно отметить эту знаменательную дату.