Секреты валуевского циркуляра 1863 года

В истории украинского языка было немало драматичных моментов: он не раз официально запрещался, ставился «под сомнение», лукаво выдавливался из различных сфер обихода царской (в ХIХ ст.), или же советской (в ХХ ст.) властью ради «общерусского языка»... Причем каждый раз проблемы лингвистические приобретали остро политический характер. Украинский язык объявлялся результатом польской (или австрийской) интриги; попытки отстоять его права отождествлялись с сепаратизмом и национализмом; отказы украинцев от родного языка всячески поощрялись...

Перелистаем несколько страниц этой печальной летописи, знать которую следует каждому в Украине сущему.

ЦЕНЗОР ВОЛНУЕТСЯ

В конце июня 1863 г. на имя министра внутренних дел России Петра Александровича Валуева поступило представление председателя Киевского цензурного комитета Новицкого, в котором тот сообщал, что в его ведомство поступила рукопись «Притчи господа нашего Иисуса Христа на украинском языке рассказанные». Главный киевский цензор выражал сомнение относительно нужности подобного издания. Зачем, рассуждает Новицкий, ученикам-украинцам читать Евангелие по-украински? Ведь образование по всей России «производится на общерусском языке и употребление в училищах малороссийского наречия нигде не допущено». Да и «большинство малороссиян» таким положением вполне удовлетворено...

Ссылка на мнение «большинства малороссиян» особенно поражает: оно («большинство») якобы глубоко возмущено самой постановкой вопроса об украинском языке, поскольку считает, что «наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши». Не следует думать, что Новицкий увлекался проведением референдумов, — он ссылался на эмпирический опыт. Ибо и сам, наверное, принадлежал к бесчисленному множеству малороссов, в которых обстоятельства имперской России генерировали энергию национального самоотрицания. Зачем еще какое-то «наречие», когда «общерусский язык... гораздо понятнее»?

А затем у цензора начинает срабатывать политический рефлекс. Увеличение числа украинских изданий в начале 1860-х гг. вызывает у него тревогу относительно угрозы «обособления малороссийской народности». В активизации украинства Новицкий даже усматривает «руку Варшавы»! И это его опасение весьма характерно.

Дело в том, что в Царстве Польском именно в это время полыхает огонь восстания, цель которого — независимость Польши. 1 мая 1863 г. полновластным диктатором Польши был назначен Михаил Муравьев, прозванный за жестокость «вешателем». Очень быстро он стал кумиром чуть ли не всей России, переживавшей большой подъем националистических чувств. Идеологи славянофильства пели Муравьеву осанну как спасителю «единой и неделимой» державы. Но не только они — вся империя славословила деспота, покорителя Польши. А. Герцен назвал это всеобщий угар своих соотечественников «патриотическим сифилисом»...

Вешатель стал национальным героем. Даже такой просвещенный россиянин, как князь П. Вяземский, и тот писал: «он казнил по долгу своему...»

«НЕ БЫЛО, НЕТ И БЫТЬ НЕ МОЖЕТ...»

Послание киевского цензора Новицкого министру внутренних дел Валуеву появилось тогда, когда страх за «едино-неделимое» государственное тело России переполнял сознание миллионов чиновников империи. Получив его, Петр Александрович распорядился подготовить письмо на имя Александра II. Письмо это архивы сохранили, и теперь мы можем составить более полное представление о так называемом Валуевском циркуляре.

Но сначала несколько слов об его «авторе».

П.А. Валуев (1814—1890; кстати — зять князя Вяземского!) обратил на себя внимание своей «Думой русского», написанной под впечатлением от падения Севастополя. О российских порядках в записке молодого курляндского губернатора Валуева сказано словами, которых они и заслуживали: «всеобщая официальная ложь». В эпоху александровских реформ Валуев-либерал оказался «именно тем»: его ораторский талант, представительные манеры, умение много и быстро работать заметили. В течение шести лет (с конца 1861-го) П.А. Валуев занимал пост министра внутренних дел. Его репутация отразилась в статьях, помещенных в старых энциклопедиях. «Космополит, маркиз в России»; «человек фраз, а не дел»; оппозиционер в вопросе земельной реформы — и сторонник реформы земской; противник обрусителя Польши Муравьева — и, в то же время, апологет официозной прессы французского образца...

Обращаясь к царю по вопросу малороссийских изданий, Валуев аккуратно пересказал текст представления Новицкого. Но добавил и новые акценты, в частности — обратил внимание на то, что раньше «произведения на малороссийском языке имели в виду лишь образованные классы Южной России, ныне же приверженцы малороссийской народности обратили свои виды на массу непросвещенную». То есть — занялись изданием букварей, грамматик, географий, организацией воскресных школ... Валуев предлагал рассмотреть вопрос об издании украинских книг для народа совместно с министром народного образования, обер-прокурором Св. Синода и... шефом жандармов. А пока такого «совокупного обсуждения» не было, министр Валуев сделал распоряжение по цензурному ведомству, чтобы «позволялись к печати только произведения на малороссийском языке, принадлежащие к области изящной литературы; пропуск же книг на том языке религиозного содержания, учебных и вообще назначенных для первоначального чтения народа приостановится до разрешения настоящего вопроса».

Воля императора — в словах резолюции: «Высочайше повелено исполнить. С.-Петербург, 18 июля 1863».

Самая знаменитая фраза валуевского письма — «никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может» — цитировалась в украинской публицистике множество раз. Интересно, однако, что в тексте это якобы не слова самого Валуева. Он, как и Новицкий, опять-таки ссылается на мнение «большинства малороссиян»! А сам — только присоединяется к этому мнению, считая его «весьма основательным», а по существу — аксиоматическим...

БУНТ КОСТОМАРОВА

Собственно, не так бунт, как просьба. В конце июля того же 1863 г. профессор истории Николай Костомаров обратился к министру Валуеву с письмом, в котором жаловался на то, что его лишают возможности публично высказаться в свою защиту. Газета «Московские новости», известная своей шовинистической агрессивностью, заподозрила историка в солидарности с польскими мятежниками. А все из-за намерения Костомарова издавать книги научного характера — на украинском языке! Том самом, который и языком не является и который самим украинцам, сказано, «без надобности»...

Ответить же своим оппонентам со страниц тех же «Московских ведомостей» Николаю Ивановичу редакция не считала нужным. Вот он и взялся напомнить П. Валуеву о свободе слова, о зафиксированном в цензурных постановлениях «праве (обличенного) печатать свое оправдание в том же издании» — с тем, чтобы министр вмешался... обязал редакцию...

Но Костомаров просил министра не только, чтобы тот посодействовал публикации его опровержения. Он пытался взять под защиту и само украинское книгопечатание, убедить Валуева, что когда в свет выходит научная книга на украинском языке, то в этом совсем не обязательно искать злой умысел «лиц польской национальности»... Письмо Костомарова, написанное якобы по частному поводу, приобретает неожиданный характер: в заключительной его части автор, бывший кирилло-мефодиевец, выступает как адвокат украинства! «Нет такого постановления, которое бы лишало возможности невинную по мыслям книгу явиться в печати единственно потому, что она написана на том или ином языке или наречии, — убеждает Костомаров министра. — Умоляю Ваше Высокопревосходительство отстранить от вопроса об издании книг научного содержания на малорусском языке бездоказательные и крайне оскорбительные для всех, имеющих честь принадлежать к малорусскому племени (курсив мой — В.П. ), подозрения в солидарности с какими-либо вредными замыслами святого дела народного образования... »

На что надеялся Николай Костомаров? Ведь он просил Валуева, чтобы тот, по существу, отказался от собственного циркуляра... Профессор рисковал, ведь ему могли напомнить об участии в Кирилло-Мефодиевском братстве, о саратовской ссылке...

И напомнили. Валуев пригласил Костомарова к себе на дачу для беседы. Все было обставлено вполне дипломатично. «Его Высокоблагородию Н.И. Костомарову...», «Министр Внутренних дел имеет честь покорнейше просить Николая Ивановича Костомарова пожаловать к нему на дачу в воскресенье 28 сего июля в час пополудни...». О результате разговора на даче сообщает справка: «Г. Костомарову лично объявлено г. Министром, как следует ему поступать в подобных обстоятельствах»...

К чести Костомарова следует сказать, что он так и «не покаялся»; если и притих, то не насовсем. Во всяком случае, и позже, в 1870-х гг., он опять выступит в защиту прав украинского языка...

А тогда, в 1863-м, его голос прозвучал как крик отчаяния ученого и интеллигента, который немало сделал для того, чтобы Украина с ее историей и культурой не исчезла, как Атлантида... При написании письма Валуеву Костомаров ощущал, видел, что кратковременная «оттепель», наступившая было для украинства после смерти Николая I, уже закончилась. Прекратил существование журнал «Основа», угасло дело организации украинских воскресных школ, в среде «шестидесятников» появились настроения разочарования, а П. Кулиш вообще подастся в Варшаву, чтобы служить в царской администрации...

Тем более ценным был этот почти одинокий голос человека, служившего справедливости и истине...

«СОВОКУПНОЕ ОБСУЖДЕНИЕ»

Намерение П. Валуева прийти к общему согласию относительно целесообразности или нецелесообразности издания книг на украинском языке для народа в итоге зашло в тупик. По бюрократической российской традиции «совокупное обсуждение» весьма затянулось. Обер-прокурор Святейшего Синода размышлял целых полтора года! Возможно, потому, что сама проблема показалась ему не более чем «причудливой литературной затеей», хотя и с опасным политическим подтекстом.

Однако решающим фактором, обусловившим такой, а не иной финал истории с секретным валуевским циркуляром, оказалось особое мнение министра народного образования А. Головнина. Запрещать издание можно за «мысли, в них изложенные, а не за язык, на котором написаны», — считал Головнин. К тому же, запреты всегда вызывают гнев и возмущение тех, чьи национальные чувства затрагиваются, — так целесообразно ли правительству запускать «бумеранг»?

Натолкнувшись на факт «разномыслия», П. Валуев доложил по инстанции, что «означенный вопрос подлежит дальнейшему обсуждению в законодательном порядке». Дело отложили в «долгий ящик»...

Впрочем, свою злую миссию секретный циркуляр успел выполнить: в 1866 году на украинском языке не было издано ни одной книги...

Об Эмском указе 1876 года читайте в одном из ближайших выпусков «Украина incognita»