«Свобода иных путей»

Внимательный читатель может заметить, что настоящий философ (по призванию, а не только по профессиональной «прописке»!) несколько иначе, чем «средний», «обыкновенный» человек анализирует давние, навсегда ушедшие в космические дали вечности годы своего детства и юности. Если мы с вами вспоминаем о своих родовых, социальных и мировоззренческих корнях в первую очередь с понятным чувством горькой тоски о безвозвратном, то у философа к этому прибавляется еще и элемент рефлексии, стремление взглянуть на прошлое как бы со стороны, постичь общие законы человеческой памяти.

Вот и выдающийся русский философ Николай Александрович Бердяев (1874 — 1948), всегда отводивший особую роль впечатлениям своего «киевского», первого и особенно важного для него периода жизни, не забывавший о том, что Киев — его родина, что именно здесь формировался его взгляд на мир, складывались его философские позиции — тоже задумывался над вечной загадкой: что же такое память, что она значит для человека? «Воспоминание о прошлом никогда не может быть пассивным — писал Николай Александрович — не может быть точным воспроизведением... Память активна. В ней есть творческий, преображающий элемент, и с ним связана неверность, неточность воспоминания».

Так получилось (в первую очередь из-за недостатка собственно биографических изысканий о киевских годах жизни Бердяева), что детство и юность философа мы до сих пор можем представить себе почти исключительно глазами самого Николая Александровича, именно так, как он изображает их в своей интереснейшей философской автобиографии «Самопознание». Итак, предоставим слово самому великому ученому и общественному деятелю, родившемуся в Киеве.

«По своему происхождению — указывал Н.А.Бердяев — я принадлежу к миру аристократическому. Это, вероятно, наложило печать на мою душевную формацию. Со стороны отца я происходил из военной семьи. Все мои предки были генералы и георгиевские кавалеры, мой дед М.И.Бердяев был атаманом войска Донского. Прадед генерал-аншеф Н.М.Бердяев был новороссийским (т. е., по сути, южноукраинским. — И.С. ) генерал-губернатором. Отец был кавалергардским офицером, но рано вышел в отставку, поселился в своем имении в Обухове, на берегу Днепра, был одно время предводителем дворянства, потом в течение 25 лет был председателем правления Земельного банка Юго-Западного края» (т.е. семья Бердяевых успела пустить довольно глубокие корни на Украине! — И.С. ).

Не менее интересны и родные со стороны матери, о которых вспоминает философ. Бабушка Николая Александровича, как он пишет, «жила в собственном доме с садом в верхней старинной части Киева, которая называлась Печерск. Атмосфера Печерска была особая, это смесь монашества и воинства... На улицах постоянно встречались монахи. Там была Аскольдова могила, кладбище на горе над Днепром, где похоронена бабушка и другие мои предки. Вместе с тем Печерск был военной крепостью, там было много военных. К Печерску примыкали Липки, тоже в верхней части Киева. Это дворянско-аристократическая и чиновничья часть города, состоявшая из особняков с садами. Там всегда жили мои родители, там был у них дом, проданный, когда я был еще мальчиком. Наш сад примыкал к огромному саду доктора Меринга, занимавшему сердцевину Киева».

Вспоминая пору детства, Бердяев несколько раз с теплым благодарным чувством пишет о знаменитом в свое время книжном магазине Оглоблина на Крещатике («почти каждый день я ходил туда осматривать новые книги. Любовь к книжным магазинам у меня сохранилась и доныне»), признается, что неизгладимый след в его памяти оставили все те же Липки («мир несколько иной, чем Печерск, мир дворянский и чиновничий, более тронутый современной цивилизацией, мир, склонный к веселью, которого Печерск не допускал»).

Особенно подробно рассказывает философ о своем пребывании в Белой Церкви, в имении двоюродной сестры матери, графини Марьи Евстафьевны Браницкой, урожденной княжны Сапеги (еще одна, уже литовская аристократическая ветвь рода!), куда он обязательно ездил осенью каждого года. Со множеством деталей описывает Бердяев великолепный летний дворец Браницких, Александрию («настоящее феодальное герцогство, с двором, с неисчислимым количеством людей, питавшихся вокруг двора, с охотами, на которые съезжалась вся аристократия Юго-Западного края. За обедом давали до пятнадцати утонченных блюд»). И тут же подчеркивает: «Но я никогда не любил этого мира и еще в детстве был в оппозиции. Я всегда чувствовал большое несоответствие между мной и стилем Браницких». И здесь мы выходим на, возможно, главную проблему: как, из каких источников зарождалось мировоззрение ученого, в чем причины противоречий в его взглядах?

Принадлежа по рождению и воспитанию к либеральной, интеллигентной аристократии Киева, всецело ориентированной на российские имперские ценности (и об этом надо прямо говорить; всегда существовала определенная дистанция, отделявшая этот круг от духовной Украины, отсюда и слова нашего героя о Киеве, как об одном из красивейших городов России и Европы), Бердяев уже к 14 — 15 годам познакомился с очень модной тогда марксистской литературой. Следует заметить, что, по словам самого Николая Александровича, и в годы учебы в Киевском кадетском корпусе (до 1892 года), и позднее, уже будучи студентом Киевского университета (откуда в 1897 году он был исключен за пропаганду социал-демократических взглядов; вскоре последовала и ссылка на Север, в Вологодскую губернию), он с ранних лет, остро чувствуя свое душевное одиночество, проводил время за чтением серьезных книг по философии, истории, социологии (Бокль, Милль, Кант, Шопенгауэр...). Затем пришел и черед Маркса.

Но «марксизм» Бердяева с самого начала носил очень своеобразный характер. Сам философ именовал себя «аристократом от социализма», подчеркивая, что его всегда волновали не столько конкретные социально-политические аспекты борьбы за освобождение трудящихся классов, сколько проблемы свободы как таковой, свободы как величайшей универсальной ценности (особенно же свободы духовной, воспринимаемой мыслителем в глубоко трагических тонах). Здесь, очевидно, и скрыты причины все более растущей с годами отчужденности (но сказать «враждебности» было бы большим упрощением) Николая Александровича от «большевистской», агрессивно-революционной, ленинской модификации марксизма: по его мнению, она неизбежно уводила в сторону, прямо противоположную свободе духа человека...

Наследие Бердяева только начинает еще постигаться на просторах бывшего Союза. И это, заметим, на фоне давней и всемирной известности философа, чьи труды переведены на десятки языков!. В данный же исторический момент всем интеллектуально развитым гражданам Украины (и не в последнюю очередь обитателям Липок, которые так любил ученый) не мешало бы, по нашему мнению, вчитаться в такие слова знаменитого киевлянина: «Нет красоты в лицах, искаженных злобой политической. И красивы лица, горящие негодованием человеческим. Неправедно политику признавать центром жизни, ничем не одухотворять плоть человеческую, ей подчинять все богатство бытия. Неправеден путь борьбы политических партий, оторванных от центра жизни, от смысла ее. Довести политику, как таковую, до крайнего минимума, до окончания политики, до растворения ее в культуре и в религии — вот что должно быть нашим регулятивом, вот хотение наше, вот истинное освобождение. Политическое освобождение есть освобождение от политики... Нужно государственности, насилию власти, отвлеченной политике противопоставить иное начало, внегосударственное, иную, ненасильственную общественность, не новое, политическое насилие, а свободу иных путей».