Святец из Унева

ОНА ВЕЛА К ВЕРШИНАМ

17 ноября 1869 года в Прилбичах на Львовщине, в древней шляхетской галицкой, полонизированной на то время, семье Шептицких появился на свет шестой сын — Казимир. «Казик, любимец и потеха всего дома... такой это легкий, подпрыгивающий, поющий птенчик, что, в самом деле, между чертиком и ангелом лежит его сходство», — писала мать София о четырехлетнем сыне. Влияние на детей этой женщины, которую современники сравнивали с христианкой катакомбной Церкви, было действительно могущественным. Позже она писала двенадцатилетнему сыну: «Если будешь работать для себя в Боге и для Бога, и овладеешь собой и миром, будешь очень добрым. Если же не будешь работать, а мир и черт тобой одолеют, будешь очень плохим. Многовато дал тебе Бог, чтобы Ему не отдал многовато, или слишком Его не обидел».

ПО ДОРОГАМ ЖИЗНИ

Образование графский сын получал в самых престижных европейских институтах — в Кракове, Париже, Мюнхене, Инсбруке. В свои 23 он уже доктор права, а параллельно с юридическими студиями закончил институт лесничества. Думал ли уже тогда о монашеской жизни? По- видимому, да: когда спустя много лет вступит в монастырь, отец его поделится со знакомым: «Сорок лет я его сдерживал». Но, пока молодой, Казимир нужен семье — он занимается родовыми имениями в Прилбичах, Девьятниках; опекается больной матерью.

Казимиру Шептицкому исполнилось тридцать... Он — кандидат Государственной Думы в Вене, известный юрист. Его речь, произнесенная в 1901 году в Австрийском парламенте, имеет исключительный успех. Перед ним раскрывается блестящая карьера.

БОЖИЙ ВОИН

Вопрос о призвании, так долго и драматически вызревавший в его душе, решился в 1911 году, когда на 75-летие отца состоялся съезд семьи Шептицких и Казимир сообщил всем о своем намерении стать монахом. Перед тем, как избрать орден, он, по совету брата, митрополита Андрея, который был в свое времени поражен роскошью Католической Церкви, едет на какое-то время в бенедиктинский монастырь в Байроне. Но после такого испытания выбирает недавно возобновленный митрополитом, очень скромный по сравнению с увиденными западными обителями монастырь студитов, предварительно поменяв западный обряд на восточный.

Так в 44-летнем возрасте он становится монахом. Завершив богословские студии в Инсбруке, 28 августа 1915 г. принимает таинство священства от греко-католического епископа Нейради в Хорватии. «Помолись же за меня Господу Богу, чтобы сотворил из меня хорошего Своего воина. В сентябре поеду, если у меня получится, в Галичину: хотел бы при случае попасть в Прилбичи и отправить Службу Божью на могиле Родителей...» (из письма отца Климентия брату Станиславу).

УНЕВСКАЯ ДЕРЖАВКА

В 1919 году о. Климентий принимает разрушенную летнюю резиденцию галицких митрополитов в Уневе и вскоре становится игуменом Уневского монастыря студитов. Его хозяйственные и организаторские навыки, педантизм помогают ему в скором времени преобразовать обитель в самодостаточную хозяйственную единицу и чудесный островок восточной духовности на Галичине. Его племянник Ян вспоминал: «Переступаешь порог и попадаешь сразу в удивительную атмосферу. Это было чудесным творением Стрийка Казя. Самостоятельная и независимая державка. В миротворчем дворце — библиотека, канцелярия, трапезная, а рядом — мастерские сапожные, портняжные, ткацкие, столярные, художественные студии... Довольно большое хозяйство полеводческое, садоводческое, пчеловодческое, огородническое... Община братьев, учеников, кандидатов двигалась вокруг в своих рабочих ритмах — серьезно и бесшумно, а за той общиной мерцала, словно солнечная дорога на море, спокойная радость».

О. игумен стремится расширять студитские монастыри. Его стараниями основана женская обитель в с. Якторове, вблизи Унева (сестры-студитки изготавливали церковные принадледжности, ухаживали за детьми в яслях, содержали приюты для сирот); содействует учреждению студитского монастыря в Канаде. Помимо всей этой организационной, научной деятельности (был членом Богословского Научного Общества, читал лекции в Инсбрукском университете, печатался в европейских богословских журналах, преимущественно на французском языке), о. Климентий в первую очередь остается монахом.

ГРАФ — И ВЕДРО С УГЛЕМ!

«Если иеромонах должен давать руководство к духовной жизни братьев — должен сам иметь ту именно жизнь, должен быть человеком молитвы и монашеского обычая, почтено, по-Божьи берущим свое призвание жизни; человеком труда, не боящимся труда, а твердым и требовательным к себе, но зато другим — был готов служить с любовью, пожертвованием и самозабвением», — писал о. Климентий в одном из наставлений.

И был именно таким — «твердым и требовательным к себе». Он фактически «перечеркнул себя», отказавшись от того, к чему обычно стремятся люди: комфорта, славы, влияний, общения с равными себе. Подавляющее большинство уневских монахов (было их около 100) были выходцами из ближайших сел — добрые, набожные, хоть и необразованные юноши. Им и отдает себя о. Климентий — верит, как и митрополит Андрей, что только оновленное монашество поможет возродить Украину.

Уже при жизни имел о. Климентий славу аскета и прозвание «святца». В его келье была только железная кровать, шкаф с книгами, столик и клячник, на котором молился перед Распятием. Скромно была меблирована и его комната на Святоюрской горе, где часто жил, приезжая к митрополиту Андрею. Ходили слухи, что спал подвижник сидя. «Как приходил в часовню на полунощницу, становился в Царских Дверях, как свеча, и ни разу не шелохнулся. И так до конца службы... На богослужениях выполнял поклоны, приписанные рубриками, старательно и набожно, хотя был очень высоким и преклонного возраста», — вспоминал иеромонах Методий.

Ближним служил действительно «с любовью и самозабвением». Он, бывший когда-то желаемым гостем аристократических салонов, рьяным охотником, владельцем имения, не ищет теперь для себя никаких преимуществ: моет, наравне с братьями, грязную посуду (те даже прибегали к заговорам, чтобы не допустить его к этому), носит уголь по улице, чем шокирует львовян: «Граф — и ведро с углем!» Как-то один из монахов на исповеди признался, что «обносился», так о. Климентий предложил ему чудесные штаны с «графских времен», в которых стеснялся ходить, так как были слишком «роскошными». «О. Климентий относился ко всем нам, как родной отец. К каждому, даже самому младшему монаху, обращался кротко и спокойно... Когда оказывался неправым, по-отцовски просил прощения. Очень любил мирить и успокаивать братьев, сделать каждому по отдельности какую-то приятность». (Из воспоминаний монаха Еротея). А студитка Хризантия вспоминает: «Когда выходил после службы, его всегда обступали крестьяне. Он с каждым поговорит, расспросит, что сеют, что делают, давал советы: очень хорошо в этом разбирался. Вообще умел становиться таким, каким был его собеседник; с детьми был, как ребенок. Когда приезжал к нам в сиротский приют, дети его окружали, обнимали, садились на колени. Один мальчик говорил: «Это мой папа», а он смеялся: «Да, да, я твой папа», потому что боялся разочаровать малыша».

ШЕПТИЦКИЕ

В его сердце всегда оставался уголок для родных, радовался каждой минуте общих встреч. Сознательно держался в тени своего старшего брата, никогда не пытался хотя бы как-то использовать его славу или положение. В разговорах с другими говорил: «его экселенция», «митрополит». На официальных фотографиях тех времен очень редко можно увидеть о. Климентия на переднем плане.

С 1936 года о. Климентий пребывает преимущественно во Львове, на Святоюрской горе: приехал туда по просьбе брата митрополита Андрея и стал его «правой рукой».

Конец тридцатых годов ознаменовался рядом трагических событий в роду Шептицких: в Прилбичах большевики расстреляли брата Леона с женой; арестовали племянников. «Вчера поехал в Прилбичи на могилу любимых Леона с женой... Потом состоялась моя служба по дому, по саду, и сердце мое истекало кровью. Деревья еще стоят — липа, груша, но в доме страшная разруха... В склепе полно глины, гробы, кажется, есть все, только на отцовском сорвана крышка...» (из письма о. Климентия).

Еще один удар он испытывает 1 ноября 1944 года. «Сегодня в половине второго пополудни почил в Бозе наш дорогой митрополит. Понимаешь, сколь мне тяжело, какая образовалась пустошь... Был он таким добрым, с таким горячим широким сердцем... Из нашей общинки остались мы вдвоем», — писал о. Климентий брату Станиславу. А еще через год напишет: «Я остался здесь один — собственно, сегодня годовщина со дня смерти митрополита. Сейчас возвращаюсь со Службы Божьей, которая правилась в Его склепе... На днях выезжаю в Унев, так как власти не желают, чтобы я дальше оставался во Львове... До свидания, но где и когда — кажется, что, скорее, на том свете».

После смерти митрополита Андрея о. Климентий Шептицкий, не имевший высокого церковного сана (только незадолго до смерти митрополит назначил его архимандритом монахов-студитов), стал духовным наставником клира. Именно благодаря его авторитету многие священники тогда не отреклись от своей веры...

ТАК ВЫГЛЯДЕЛИ ПЕРВЫЕ ИСПОВЕДНИКИ

Арестовали о. Климентия Шептицкого в 1947 году, в момент, когда он молился в келье. Год длилось следствие: допросы, ужасные тюремные условия... И вот почти восьмидесятилетнего старца — немощного, истощенного болезнями — осуждают к 8 годам лишения свободы в лагере особого режима в Сибири.

Из скупых воспоминаний о последнем периоде жизни отца Климентия Шептицкого, дошедших до нас, известно, что он производил необычное впечатление на узников. «Так, по-видимому, выглядели первые мученики и исповедники в римских тюрьмах», вспоминал о. Кладочный. «С тех пор, как познал святого, я стал другим. Он влил в мое сердце покой и молитву. Мое страшилище стало легким», — писал русский писатель Владимир Никисторовский. А один из соузников, о. Дворников, был убежден, что именно молитвы о. Климентия сохранили ему и многим другим жизнь. «...Отдавал каждому частичку тепла и надежды, в которых мы так в то время нуждались. Говорил: «Мы все ходим под Богом, и Он не оставит нас в своих милостях...» Рассказывают, что старый монах всем делился с товарищами, относился к ним, как к родным детям.

Отец Климентий Шептицкий отошел в вечность 1 мая 1951 года во Владимирский тюрьме над Клязьмой.

P.S. С любезного разрешения Редакции Радио «Воскресение» материал перепечатан из журнала «Мета» от 19 ноября 1999 года.