«Великий реформатор» без мифов

Вот уже с четверть века о нем с неподдельным восторгом говорят одновременно и русские либералы, и русские черносотенцы, и многие националистически настроенные сторонники «сильной руки» и «эффективных реформ» в прежних советских республиках. О нем снимают фильмы, ему посвящают книги и спецвыпуски журналов, ему ставят памятники. А одиночные критические голоса (особенно в России) теряются во всеобщей осанне.

Украину не миновало общее постсоветское неистовство. Хотя у нас оно имеет свою специфику: если раньше об этом деятеле восторженно писали и говорили некоторые патриотические публицисты, то теперь — почти исключительно известные представители действующей «партии власти». На его могилу руководители правительства возлагают цветы и рассматривают вопрос о сооружении ему в украинской столице величественного монумента; его считают идеальным организатором экономических реформ; и, наконец, министр образования и науки, молодежи и спорта Украины написал о нем книгу в московской серии «Жизнь замечательных людей», отмечая: речь идет о фигуре, которая объединяет украинцев, белорусов и россиян, о политике, чьи успехи в деле экономической модернизации сводили на нет революционные попытки. Но, к сожалению, судьба отпустила ему мало времени...

♦ Речь идет, как, по-видимому, уже догадались читатели, о Петре Столыпине.

Хотя, как по мне, более адекватной оценкой деятельности этого российского высокопоставленного должностного лица было бы присвоение ему во времена Хрущева (который любил награждать экзотичных персонажей) звания Героя Советского Союза (посмертно) — вместе с его патроном, последним российским императором Николаем ІІ — за подготовку условий для большевистской революции. И если последний венценосный Романов просто разваливал подвластное ему государство, то Столыпин успешно насаждал среди ее населения те настроения, которые вскоре закономерно вылились в радикальные революционные действия, в попытку построить невероятно причудливую утопию «светлого будущего».

...Поэтому для начала — короткая информация к размышлениям. В апреле 1906 года, в разгар революционных событий, император Николай ІІ назначил потомка старинного дворянского рода саратовского губернатора Петра Столыпина министром внутренних дел Российской империи, а в июле того же года — председателем Совета министров. И в Саратове, и на новой должности Столыпин проявил себя как последовательный противник не только радикальных революционеров, но и либералов любого сорта — как на словах (он был незаурядным оратором), так и на деле. По его приказу войска и полиция жестоко карали участников крестьянских беспорядков, в тюрьмы, преимущественно без суда, в большом количестве бросали «неблагонадежных» (то есть по большей части просто слишком разговорчивых) студентов и старшеклассников-гимназистов, провозглашенные царским манифестом 17 октября 1905 года политические свободы всячески ограничивались. Столыпин дал прямую директиву губернаторам: «Меньше арестовывать, больше стрелять... Убеждения оставьте, действуйте огнем...»

Неудивительно, что в августе 1906 года на Столыпина было осуществлено покушение. Погибло 27 человек, но премьер остался в живых. В ответ он добился введения военно-полевых судов — без адвокатов, без возможности подать апелляцию — с правом вынесения и исполнения на протяжении 24 часов смертных приговоров. А в придачу премьер запретил включать в состав этих судов профессиональных юристов. Следовательно, виселица с печально известным «столыпинским галстуком», то есть петлей, превратилась в один из символов тогдашнего Российского государства. Только за 1907—1909 годы военно-полевые суды вынесли свыше пяти тысяч смертных приговоров, подавляющая часть которых, по показаниям тогдашней либеральной прессы, была немотивированной. По тем или другим причинам определенная часть этих приговоров осталась неисполненной, но сотни убитых государством людей (преимущественно молодежи) не совершили, как выяснилось потом, ни одного (повторяю еще раз — НИ ОДНОГО) преступления — ни политического, ни криминального. На начало 1908 года в тюрьмах находилось свыше 200 тысяч «политических», примерно такое же количество было сослано в «отдаленные места империи» (это официальная формула). Речь шла далеко не только о «бомбистах» и «револьверщиках», то есть об участниках радикальных боевых или подпольных организаций; иногда достаточно было иметь дома революционную листовку, чтобы попасть в ссылку или даже на виселицу.

Таким образом Столыпину удалось на достаточно долгое время отбить натиск радикальных политических партий; но главными оппонентами самодержавия были не радикалы, а достаточно умеренные либеральные (кадеты) и социалистические (трудовики) силы. Они избрали путь перехода от самодержавия к конституционной монархии, то есть утверждение парламентаризма и местного самоуправления, предоставление широкой автономии Польше и Финляндии, внедрение социальной защиты в промышленности, проведение земельной реформы, распространение обучения нацменьшинств на родных языках и т.п. Главным инструментом таких преобразований представлялась Дума — созданный согласно царскому манифесту 17 октября представительский орган Российской империи. Избранная в 1907 году вторая Государственная дума состояла преимущественно из крестьян-трудовиков, конституционных демократов, умеренных социал-демократов, народных социалистов и других сторонников быстрых, но эволюционных демократических реформ. Существовал в этой Думе и мощный Украинский депутатский клуб, который подготовил, в частности, законопроект об автономии Украины. Все эти реформы были подперты реальными структурами «снизу» — земствами, кооперацией (особенно мощной на Надднепрянщине), обществами рабочей взаимопомощи. Значительная часть респектабельных предпринимателей тоже была готова к изменениям. Радикальные же политические силы, например большевики, эсеры, анархисты, не получили существенной поддержки общества.

Другими словами, в 1907 году Российская империя избрала путь эволюционных, а не революционных реформ. В целом эти реформы имели целью превращение самодержавной власти в конституционную монархию, предоставление реальной, а не декоративной автономии Финляндии и создание новых автономных образований — Польши и Украины, радикальную земельную реформу в интересах крестьянства и т.п. В случае их проведения кардинально менялся социально-политический и социально-экономический характер Российского государства: из военно-феодальной империи с притеснением «инородцев», доминированием связанного с властью большого капитала («миллионщиков») и опорой на неэффективное помещицкое землевладение оно становилось на путь постепенного (потому что все и сразу сделать невозможно) превращения в демократическое государство, главным двигателем экономики и политики которого становился средний класс города и села; ликвидировались анахронические привилегии дворянства и православных великороссов; ответственная перед избирателями власть ограждала государственный аппарат от расцвета разного рода непотизма и коррупции; институт монархии из кормчего политической жизни во всех сферах (включая военно-политическую, где засилье великих князей на главных должностях причиняло особенно большой вред) становился морально-интегративным фактором. Понятное дело, такие трансформации вызвали бы безумную ярость со стороны и радикальных «экспроприаторов», и не менее радикальных деятелей «черной сотни», но при активной поддержке подавляющего большинства избирателей и ускоренном развитии структур гражданского общества это сопротивление можно было преодолеть, оставаясь на демократическом пути развития. Что же касается автономий, то они сначала бы стали чем-то наподобие британских доминионов, а затем добились бы и независимости — но без войн, без резкой политической конфронтации, в пределах конституционных процессов.

♦ Но Столыпин (тогда еще только министр внутренних дел) написал докладную императору: «выполнение желаний к. д. партии могло бы лишь самым гибельным образом отразиться на интересах России». За это он получил должность главы правительства; следовательно, в начале лета 1907 года император Николай ІІ и премьер Столыпин совершили государственный переворот, разогнав Государственную думу и издав новый избирательный закон, который закреплял доминирование на следующих выборах наиболее преданных престолу общественных слоев — в социально-экономическом и политическом плане далеко не самых прогрессивных. Согласно этому закону, только 1% населения империи избирал почти две трети выборщиков, которые в свою очередь избирали депутатов Думы — легко догадаться, какие слои и какая нация имели абсолютное большинство (77% депутатов оказались великороссами) в высшем представительском органе империи. Были нарушены интересы не только крестьян и рабочих: те общественные группы, которые сегодня зовутся «средний класс», хотя и получили возможность выдвигать своих депутатов, но эти депутаты не могли реально повлиять на политические процессы, им оставалась только критика власти, которая, впрочем, не была безопасной даже для думцев — тайно финансируемая правительством «черная сотня» могла разгромить жилище, а то и убить слишком усердного борца за народные права. В целом, согласно столыпинскому избирательному закону, только 15% взрослого населения получили избирательные права; большие регионы империи и целые народы вообще были лишены возможности иметь своих представителей. Следовательно, Дума так и не стала более-менее полноценным парламентом, превратившись в говорильню — временами достаточно громкую и скандальную, но лишенную власти.

В целом же аграрная «реформа» по Столыпину имела следствием прежде всего стремительное расслоение крестьянства, появление на селе значительного числа люмпенских пролетариев, резкий рост ненависти к помещикам. Одним словом, большевики должны были на кого-то опереться — и речь шла не только об искусственно созданных люмпенах, но и о значительной части «дееспособных» крестьян, которые страдали от малоземелья

В итоге установленный Столыпиным режим по многим параметрам стал предтечей большевистской диктатуры, прежде всего — по своему отношению к правовым нормам и к представительской демократии. В государстве, где до этого несколько десятилетий успешно работал суд присяжных, вдруг появились военно-полевые суды, с которых впоследствии были скалькированы сталинские «тройки» (тоже без юристов...), а силовой разгон Думы стал образцом для операции по разгону Учредительного собрания в январе 1918-го. И дело не только в создании примеров для наследования: Столыпин дискредитировал в глазах большинства населения империи избирательные процедуры и правосудие — все равно, мол, выберут тех, кого хочет власть, и жестокие приговоры вынесут без суда и следствия те, которые власти нужны.

Даже больше: практически одновременно с антидемократическим переворотом в России в Австро-Венгрии было внедрено всеобщее избирательное право. Следовательно, совершенно закономерно опыт парламентаризма для украинских политиков — пусть и непродолжительный — оказался принципиально разным: в Австро-Венгрии позитивным, в Российской империи негативным. Это способствовало утверждению скептического отношения к парламентаризму среди политических партий Надднепрянщины, что не наилучшим образом срезонировало во времена Освободительной революции 1917—1921 гг.

Но наиболее провальной и социально взрывоопасной стала земельная реформа, которой гордился сам Столыпин и которой гордятся его апологеты.

♦ Официально земельная реформа трактовалась как выбор государства между крестьянином-бездельником и крестьянином-хозяином в интересах последнего. Всегда были и будут бездельники, решительно заявлял Столыпин, и не на них должно ориентироваться государство, а на культурного, талантливого, трудолюбивого крестьянина. Поэтому «крепкие и сильные» должны были стать полноправными владельцами и, освободившись от опеки общины, оставить далеко позади «убогих и бездельников», содержание которых за счет лучших хозяев тормозило развитие сельского хозяйства. А освобожденная на селе рабочая сила, по замыслу Столыпина, должна была «перекочевать» в промышленность, обеспечив этим ее ускоренный рост.

Но при этом фактически неприкосновенным должны были остаться помещицкие имения, независимо от их товарной производительности.

Поэтому все крестьяне получили право выхода из общины, но реально им могли воспользоваться прежде всего зажиточные крестьяне, которые становились еще более зажиточными (поскольку избыточные земли, обрабатываемые ими, выкупались у общины по ценам 1861 года, тогда как рыночная цена земли с того времени выросла в несколько раз). Переданная Крестьянскому банку часть государственных земель — с официальной целью послабления «земельной тесноты» — также выкупалась главным образом наиболее зажиточными хозяевами. Но сама зажиточность в те времена, когда земельный рынок не был развит, была в значительной мере случайной, она существенно зависела от ласки местной власти и умения хозяина «подмаслить» старост, от прихотей погоды, наконец, от физического состояния крестьянина на момент его выхода из общины, а не только от способностей и трудолюбия.

♦ В целом за десятилетие реформы (которая продолжалась вплоть до свержения самодержавия в марте 1917 года) только 10% крестьян Российской империи вышли из общины и закрепили свои земли за собой как частную собственность (15% всей пахотной земли). В украинских губерниях, где общинный уклад был искусственно насажден русскими помещиками при закрепощении крестьян, реформа шла куда более успешно — так на Правобережье по состоянию на 1913 год две трети крестьянских земель уже находились в частной собственности, то есть фактически возобновилось традиционное украинское фермерское хозяйство, а община трансформировалась в не менее традиционную (и значительно более свободную) сельскую общину. Но рядом с крестьянской стояла барская земля, и значительное число крестьян — не только «бездельников», но и работящего люда — батрачило в больших латифундиях.

♦ Важной составляющей земельной реформы Столыпин считал организованное государством массовое переселение крестьян из европейской части империи в Сибирь, Центральную Азию и дальневосточные регионы. К началу Первой мировой войны приблизительно 3,5 миллиона крестьян, продав хозяйство, сорвались с места, но далеко не все по тем или другим причинам прижились в новых краях — около миллиона из них вернулись назад, но уже без денег и надежд. Для Украины эти цифры являются еще более поразительными: переселенцами стало свыше миллиона украинских крестьян, однако вскоре 70% из них опять появились в родных местах, обреченные батрачить и нищенствовать.

Что же касается Крестьянского банка, призванного стать промотором реформ, то высокие цены на землю, которую он продавал, и большие проценты, которые налагались на заемщиков, вели к разорению значительного числа владельцев-хуторян.

В целом же аграрная «реформа» по Столыпину имела следствием прежде всего стремительное расслоение крестьянства, появление на селе значительного числа люмпенских пролетариев, резкий рост ненависти к помещикам. Одним словом, большевики должны были на кого-то опереться — и речь шла не только об искусственно созданных люмпенах, но и о значительной части «дееспособных» крестьян, которые страдали от малоземелья.

♦ Между тем существовала и другая, куда более прогрессивная и эффективная программа земельной реформы, сам факт существования которой замалчивают адепты Столыпина, — программа, созданная под руководством одного из фактических лидеров партии кадетов, депутата Думы, уроженца Одессы Михаила Герценштейна. Кадеты считали, что без кардинальных преобразований на селе невозможно создать сильную и стабильную экономику, поднять материальный уровень жизни всего населения и сделать Россию великим государством. Учитывая опыт ряда европейских стран, где сельское хозяйство было одной из базовых отраслей экономики, кадеты выступали за освобождение крестьян от пережитков эпохи крепостничества, за формирование необходимой для развития сельскохозяйственного производства инфраструктуры, за фермерский путь развития. Этого всего, по мнению авторов программы, в конкретных русских условиях нельзя сделать без частичного принудительного отчуждения помещицкой земли, поскольку большие латифундии не только служили экономической основой авторитарного режима и источником недовольства крестьянских масс, но и по большей части были неэффективными. Вместе с тем недопустимым и экономически нецелесообразным считалось отчуждение развитых помещицких экономий, виноградников, хмельников, «образцовых участков», то есть земель, на которых велось рациональное и экономически выгодное хозяйство. Отчуждение помещицких земель допускалось только за выкуп (как за счет государства, так и за счет крестьян). Но... Михаил Герценштейн, любимец крестьян-депутатов и простонародья, был убит группой черносотенцев летом 1906 года; разработанная им программа после разгона Столыпиным Думы потеряла шансы на воплощение. И в настоящий момент о нем нечасто вспоминают. Еще бы: Сергей Витте, Петр Струве, Михаил Герценштейн... Какие-то «неправильные» фамилии были у выдающихся русских деятелей-либералов. Вот Столыпин — это «правильная» фамилия, и родословная у него «нормальна».

Между тем пример того, как должно быть организовано высокоэффективное товарное сельское хозяйство, у всех был перед глазами. Кубань, куда были переселены в конце XVIII века запорожские казаки и где никогда не существовало помещицкого землевладения, стала одной из основных житниц Российской империи. А в 1913 году по валовому сбору зерна Кубанская область вышла на 2-е место среди регионов империи, по производству товарного хлеба — на 1-е место. Но для Столыпина, который и сам был помещиком, сохранение помещицкого землевладения было альфой и омегой его аграрной реформы.

Основную же угрозу «русской православной цивилизации» Столыпин видел в национальном возрождении порабощенных Россией народов. Поэтому он выступил инициатором существенного ограничения автономии Финляндии, а в январе 1910 года выдал циркуляр с запрещением регистрации обществ и издательств так называемых «инородцев». Впоследствии Столыпин в отдельной инструкции разъяснил губернаторам, что циркуляр касается абсолютно всех обществ «инородцев, в том числе украинских и еврейских, независимо от их целей». На этом основании по всей империи власть закрывала украинские организации и газеты, запрещала продажу украинских книг, проведение концертов и вечеров на украинском языке. В марте 1911 года правительство Столыпина запретило проведение мероприятий к пятидесятилетию со дня смерти Тараса Шевченко. А приехав в Киев — за несколько дней до своей гибели — премьер России заявил: пока он жив, памятника Шевченко в «матери городов Русских» не будет. И одновременно одобрительно отозвался о местных черносотенных организациях, об их целях и деятельности.

Хотя в плане антисемитизма Петру Столыпину было далеко до своего брата Александра, который предлагал «окончательное решение еврейского вопроса» задолго до Гитлера и Гиммлера — с помощью «изыскания научным путем мер вымирания этой паразитной и вредной для мира народности».

Для премьера одним из инструментов более «либерального» решения этого вопроса стала «черная сотня». Она действовала под фактическим патронатом правительства и иерархов Русской православной Церкви (то есть опять-таки правительства, поскольку со времен Петра І эта Церковь превратилась в один из государственных институтов). Идеологи черносотенства не скрывали своей позиции. Один из пламенных деятелей этого движения протоиерей Почаевской Лавры Иван Восторгов на съезде «русских людей» в Киеве провозглашал: «Пусть мы будем одиноки, пусть нас не станут называть европейцами, пусть зовут черносотенцами; пусть уверяют, что мы глупцы и невежды. Мы лучше останемся одиноки со своею правдою и народною совестью, чем, продав или затемнив правду, будем пользоваться снисходительными похвалами врагов». Кстати, Иван Восторгов — по странному стечению обстоятельств, сразу после прихода Путина к власти — объявлен РПЦ «священномучеником».

Ну, а председателем Тульского отделения «Союза Русского народа» был Сергей Симанский — будущий патриарх Алексий I, который получил эту должность в 1945 году из рук Сталина. Случайно ли так символично сомкнулись две великодержавных традиции: имперско-черносотенная и имперско-большевистская?

♦ «...Великая Россия вместо того пути демократических реформ, на который звала... русская общественность, была направлена на путь «больших потрясений» — прислужливыми руками царедворца и честолюбца, но не государственного деятеля — П.А. Столыпина». Такую оценку деятельности «великого реформатора» дал во времена своей эмиграции лидер партии кадетов Павел Милюков. А лидер центристской Партии мирного обновления граф Петр Гейден (человек, которого уважали все тогдашние политики, кроме Ленина и Столыпина) высказался еще резче, назвав в 1906 году только что назначенного премьера «дамой легкого поведения»...