Воспоминания о двух воинах

Поражение может быть и будет временным тогда, когда остается живым, хранится и «дышит» дух героев, память о них, когда их идеалы, как и когда-то, побуждали людей к поступкам, творимым сверхличностной, сверхперсональной верой, тем большей, чем страшнее были жертвы, ради нее принесенные. Верой в то, что навсегда останутся в грубом материальном мире ориентиры, несравненно более высокие, чем собственное драгоценное «я», — свобода личности выше, свобода социальная выше, свобода национальная неизмеримо выше. В сегодняшней растленной, разделенной и эгоистично расщепленной Украине не хватает прежде всего такой веры (не инвестиций, не энергоносителей, не харизматичных вождей!). А без нее Украине не сохраниться — чудес не бывает, цинизм — это духовный и политический импотент, ничего достойного он родить не может.

Люди, о которых мы расскажем (точнее расскажет величайший украинский поэт, воин-борец, публицист, общественный деятель Евгений Маланюк, в 1918 году — сотрудник Оперативного Управления Генштаба Украинского Гетманского Государства, в 1919-м — сотник армии УНР), отдали свои жизни за Украину. Они никогда не упражнялись в патриотической риторике — потому что были Людьми Поступка. Воинами Украинской Армии — и то наивысшего достоинства. Полковник Евгений Мешковский, начальник Оперативного Управления Генерального Штаба Украинского Войска (1918 г.), впоследствии начальник штаба Галицкой армии, руководитель штаба Юго-Восточной группы, в конечном итоге начальник штаба Действующей армии УНР (1919 г.) — погиб от последствий тяжелых ранений (гангрена) во время отражения нападения вражеской конницы на поезд штаба Армии УНР 9 июля 1920 года. Атаман Василий Тютюнник, помощник начальника штаба Действующей армии, потом — командующий Армии Надднепрянщины УНР в 1919 г., умер от тифа 19 декабря 1919 года. Евген Маланюк сохранил память об этих двух героях на всю жизнь; он считал, что именно нехватка таких патриотов самоотверженного дела и рыцарского служения Украине не позволяла украинцам отстоять свою самостоятельность в 1918—1920 годах. В воспоминаниях, посвященных Евгению Мешковскому и Василию Тютюннику (не путать с Юрком Туютюнником, чье имя в истории неразрывно связано со знаменитым «Зимним походом» против большевиков!), которые печатались в украинской зарубежной прессе еще в 20—30-х годах прошлого века, а частично были напечатаны в «Книге наблюдений» (в 1962 г.), Маланюк не только воспроизвел яркие, по-человечески привлекательные образы Мешковского и Тютюнника (обоих он очень хорошо знал, потому что служил под их командованием), но и дал глубокий, исторически и психологически точный анализ причин поражения Украинской Народной Республики. Все это — так же, как и неповторимый стиль Маланюка, одновременно остро иронический и романтически возвышенный, вдохновенный и беспощадный к нашим национальным недостаткам — побуждает современного читателя отнестись к этим воспоминаниям очень внимательно (в Украине их напечатало издательство «Темпора» в 2004 году).

Объясняя, почему по прошествии многих лет он решил поделиться воспоминаниями о своих боевых командирах, вместе с которыми прошел сквозь огонь боев, горечь предательств, запал побед, видел поражающие примеры молчаливого Героизма, Маланюк писал: «Кто-то сказал, что украинцы не умеют уважать своих героев. А там, где нет уважения к выдающимся личностям, не может сложиться традиция, которая играет такую большую ролю в воспитании нации, в определении ее исторических задач и путей. Через всю нашу историю, — продолжает поэт, — проходит яркая национальная черта индивидуализма, которая, к сожалению, принесла больше вреда, чем пользы, учитывая трагические для нас обстоятельства. Поэтому-то и до сих пор у нас нет единого общего для всех направления, единой общей для всех украинцев украинской национально-государственной идеологии и нет единого критерия для того или иного явления, того или иного поступка наших выдающихся мужей. При таком положении вещей очень затруднительно вести наше дело. Эта черта характера и привела нас на чужбину». Следовательно, по мнению Евгена Маланюка, одного из крупнейших украинских поэтов ХХ в., память о героях насущно необходима в первую очередь живым — для надлежащей чистоты и ясности их дел.

Рассказ о полковнике Мешковском Маланюк начинает с того мгновения, когда он, в то время начальник пулеметной команды 2-го Туркестанского стрелецкого полка (то был конец 1917 года, время полного распада старой советской армии), получил приказ явиться в штаб дивизии в Луцке, к которой был прикомандирован. Маланюк вспоминает: «Спрашиваю начальника штаба. Докладывают. Со стула около стола с машинкой и бумагами поднимается громадная фигура с типичными украинскими чертами лица и спрашивает: «Вы из 2-го полка?». Я стою смирно и рапортую. После слов «прибыл в ваше распоряжение» лицо начальника штаба неожиданно, при внешне суровом виде, как-то внутри освещается теплой отцовской улыбкой, и я вижу, что это — близкий, родной человек, что здесь я среди своих: ведь такой явно украинский акцент у этого великана-полковника... Мое сердце забилось радостно. Так состоялась моя первая встреча с Е. Мешковским».

Дело, конечно, не в «украинском акценте». Не из-за украинского акцента многочисленные пророссийски настроенные офицеры и разного рода обыватели шипели на Мешковского, Маланюка и их единомышленников: «Иш, захотели какой-то там Украины!». Но наш поэт с неподдельным восторгом пишет о Мешковском: «Его светлый ум, его бодрый оптимизм и вера, его чисто украинское упрямство в постижении той или иной цели и чисто украинская сила характера, спокойствие в самых тяжелых, иногда безнадежных, обстоятельствах, его умение дисциплинирующе влиять на общественность, вносить с собой ясность, систему и силу воли — спасли нас и нашу жизнь и довели нас (преданные украинскому делу военные дивизии, где служил Маланюк, ведь «революционный народ», как вспоминает поэт, ежеминутно угрожал им расправой. — И.С.) до «земли обетованной» — до Киева». И недаром автор приводит отзыв о Мешковском кого-то из старшин: «О, этот найдет выход, с ним не погибнем!».

И еще не забыты впечатления от тех дней в Луцке: «Бывали ужасные моменты. Бывало, что опьяневший от безнаказанности, расхристанный и освобожденный от всяких человеческих чувств солдатский хлам врывался в помещение штаба с тем или другим «ультиматумом». И когда казалось, что в атмосфере проходило холодное дыхание смерти, а рука хваталась за револьвер, чтобы спасти свое человеческое достоинство от последних обид и издевательств охамевшего солдата, тогда в зловещей тишине штаба громко и сильно раздавался могучий голос полковника Мешковского, что один на один с толпой умел не «уговорами», не просьбами, не потаканием, а суровыми, лаконичными военными приказами Начальника вернуть толпу в сознание, отрезвить ее. И — случалось чудо: с глухим гомоном толпа отступала и расходилась ни с чем».

Естественно, что именно этот человек стоял, среди прочих, у истоков создания армии самостоятельного Украинского государства (кстати, Маланюк отмечает еще одну приметную черту характера полковника: «Полное отсутствие дипломатичности. Этот человек не знал кривых линий,  — простые»). Он сделал все возможное и невозможное для этого, возглавив (во времена гетмана Скоропадского) Оперативный отдел Генерального Штаба Вооруженных Сил Украинского Государства. Вот лишь предельно сжатый перечень дел, которыми каждое мгновение занимался возглавляемый полковником Мешковским отдел (единственное, по словам Евгена Маланюка, действительно украинское подразделение Штаба): «1) Оперативное управление частями на фронте; 2) организация будущей Армии; 3) реестр существующих частей; 4) дислокация австро-немецких частей (напомним: это 1918 год! — И.С.); 5) военные дела «мирной» конференции с Россией; 6) контакт с немецким командованием; 7) все сношения с немецким командованием не только военного министерства, а часто и других оффиций». Объем ответственности, как видим, более чем огромный (именно в ту пору молодой Евген Маланюк, прибыв в Киев, начал свою службу под началом полковника). Тем более что время (особенно с сентября 1918 года) наступило сверхсложное: «Стало ясно, что пока украинские «партии» торговались между собой, а следовательно, наслаждались блестящей ролью Пилата, пассивно отдавая Украину на распятие врагам, пришли москали и разные чужие Украине люди и, так сказать, «бескровно» ее завоевали» (Е. Маланюк). И дальше: «Какой Голгофой было это время для каждого украинца! Знать, что всякий взрыв в Украине, всякая попытка восстания немедленно приведет на Украину большевиков (а это было ясно для каждого военного), и в то же время уже не хватало сил терпеть дальше ежедневные обиды, ежедневное оплевывание и насилие всего святого для украинца — на Украине, на своей родной земле! Руки сами собой сжимались в кулаки, желание крикнуть этой мерзости «прочь!» было большим, инстинктивное, пылкое, но... но каждому было ясно, что первое же действие в этом направлении разрушит шаткие фундаменты с такими офирами основанной Государственности, прежде всего разрушит кадры Армии. Было ясно, что восстание станет последним усилием Самсона».

Кадры армии, к счастью, не были разрушены, доказательством чего является работа лучших военачальников армии УНР в 1919 году, уже после антигетманского восстания, и среди них — Евгения Мешковского и атамана Василия Тютюнника (второй тогда возглавлял армию Надднепрянщины УНР, первый был у него начальником штаба). Как раз пришло время коротко рассказать о Василии Тютюннике. Выходец из простой крестьянской семьи, биографических данных о нем мало (кстати, Мешковский был родом из полтавской казацко-шляхетской семьи), но его роль Маланюк (очевидно, не очень преувеличивая) определил так: «Он творил украинскую военную историю до конца 1919 года. начальник штаба Действующей армии, позже командующий. Это был тот, бесспорно, самый выдающийся старшина и полководец украинский, который создал национальную армию Украины, который руководил ею вплоть до овладения Киевом в 1919 году, который был потом мерами «демократов» духа и разума отстранен от дел, а в трагический момент начала последней катастрофы 1919 года (в ноябре. — И.С.) призван опять. Это был тот атаман Василий Тютюнник, который, воспламененный духом любви к Отчизне, сгорел, как свеча, во славу истории украинской, человек, о котором еще много напишут (должны!) историки и поэты. Человек, который для своего времени, для наших печальных дней был своей величиной несоизмерим, непонятен, даже чужой, как все выдающиеся украинцы нашей трагической истории.

Вот портрет Василия Тютюнника, как его увидел Маланюк: «Явно профессиональная военная осанка на фоне достаточно пестрой военности года 1918 в Киеве. В поклоне, в приветствии, в пожатии руки. Поднимаете глаза — и — какой контраст! — простецкое «мужицкое» лицо, словно из серого камня степного высеченное. Не совсем мягкая и едва ироничная улыбка на простых устах. Глаза — самое характерное в человеке — не всегда принимают участие в этой улыбке: они вовсе не «карие» и не «родные» — постоянная в них глубина и серая сталь, что является признаком вовсе не украинской воли (слово, что в нашем языке, под воздействием разных «земель и воль», совсем утратило свой естественный смысл). Северные, неукраинские и почти неславянские — были варяжские глаза Василия Тютюнника». Приведем еще интересную мысль автора воспоминаний: у Тютюнника было «горячее сердце» и «холодный разум», тогда как у многих украинцев все было как раз полярно противоположным.

Можно много говорить о редкостных чертах характера, которые имел Тютюнник: несгибаемой воле, способности хранить полный покой в самых тяжелых обстоятельствах, противостоять фатально «украинской зависти» (по мнению Маланюка, первопричины всех наших неудач), отдавать приказы и контролировать их выполнение. Однако Евген Маланюк сосредоточивается немного на другом: на даре предсказания, что им был щедро наделен атаман Тютюнник. Собственно, пишет он, «то был дар, а не приобретенная способность. В декабре 1918-го точный прогноз относительно «соборности» и стратегии, точный срок эвакуации Галицкой Армией родной ее территории: «до апреля провоюют, пока зарядов хватит». В декабре же года 1918-го в Киеве — пророческое предсказание неизбежности военного союза с Польшей: «Пошлите в Варшаву — через 2—3 недели будем иметь почетный мир, а через месяц-два очищение Украины от русских банд». Это, конечно, — продолжает Маланюк, — тогда, в «трудово-конгрессовой» атмосфере псевдопатриотической, а то и просто пораженческой — относительно России — демагогии было психологически гласом вопиющего в пустыне. Дальше. В апреле года 1919-го пророчества о неминуемом столкновении с войсками Деникина, еще тогда, когда Деникин только что начал расцветать. Говорил он: «Весна пригреет, и Деникин еще распухнет, надо уже теперь знать, бьемся ли мы с ним, или нет. Потому что нельзя допустить ни на минуту, прошу я вас, чтобы наша армия стала против другой и не знала, что ей делать. Один час такого состояния может загубить нас. А, Бог мой, так может случиться». И потом Маланюк, приведя эти слова атамана (пророческие слова!), напоминает о фатальных так называемых «демаркационных линиях» с деникинцами, которые дезориентировали армию УНР, вынуждая брать на себя определенные мирные обязательства, которых армия «белой» России, как правило, вообще не собиралась придерживаться. Обобщая, Евген Маланюк пишет о том, что «среди причин непростительной «некожеквентности» относительно деникинщины были такие главные: 1. Усыпленный русским режимом национальный инстинкт вместе с ленивой хитростью лукавого хахла: и они, мол, против большевиков, и мы против, следовательно... (точь-в-точь как в году 1918-м: и мы «левые», и они «левые», следовательно...). 2. Несмертельное — «как-то оно будет», ведь «что там думать гадать сегодня? — когда приблизимся, тогда и разжуем. 3. Объективные трудности (а когда их не было и когда их не будет?) и общая скомпликованность положения, что, понимается, ухудшала все в несколько раз.

Результаты известны: 1. Столкновение с деникинскими отделениями случилось само собой, «неожиданно». 2. Революционное первородство наше, национальный дух нашей Армии сломались на проклятых «демаркационных линиях» с деникинскими войсками... Это и был тот «оппортунизм», та нехватка принципиальности, которая тяжело наказывает всякое неконсеквентное движение и за которую всегда мстит история».

* * *

Евгений Мешковский и Василий Тютюнник погибли — первый от тяжелого ранения, второй — от «черного тифа» (не выдержало сердце). Какими глазами посмотрели бы они на современную Украину, на ее позорную власть, на дезориентированный, униженный, озлобленный и рассоренный народ? Вопрос слишком жгучий, а впрочем, задавать его — весьма необходимо. Для честного ответа прежде всего надо ясно знать — за что эти люди отдали свои жизни? Воспоминания Евгена Маланюка дают нам эту уникальную возможность.