«ЯCНОВИДЕНИЕ ПРОШЕДШЕГО»
Тарас БУЛЬБА: легенда и реальность истории
Гораздо менее известны оценки деятелей украинского национального возрождения, всю жизнь помнивших, что для них значил когда-то «Тарас Бульба». Сергей Ефремов писал: «Після книжки Гоголя вперше я почув себе сином рідної землі, ще з «Тараса Бульби» запала мені в душу іскра національної свідомості». Именно основываясь на анализе повестей «Миргорода» (а особенно «Бульбы»), Михаил Драгоманов делал вывод: «Гоголь усюди зоставався українцем по духу, виніс із собою з сім’ї українські чесні ідеали, а з пам’яті порив до великого».
Как создаются классические образцы исторической прозы? Очевидно, они часто берут свое начало в тайниках памяти их автора, загадочным, непостижимым образом взаимодействующих с памятью народной. В тех местах, откуда родом был Гоголь, все словно дышало историей. Еще Пантелеймон Кулиш точно заметил: «Гоголь рождается в семействе, отделенном только одним или двумя поколениями от эпохи казацких войн». В церкви Диканьки хранилась окровавленная рубашка генерального судьи Василия Кочубея, казненного Петром I. Рядом — дуб, где встречались Мотря Кочубей и старый гетман Иван Мазепа. Маленький Гоголь видел и впитывал все это в душу свою с тех пор, как помнил себя.
История не была для Николая Васильевича чем-то отвлеченным, сухим, холодным, как зола давным-давно остывшего костра. В его понимании прошлое — это живое биение сердца реальных людей (возможно, более реальных, чем современники). «На душу мою нашло само собою ясновидение прошедшего, я чую много того, что нынче редко случается» — эти строки из письма Гоголя С. П. Шевыреву ярко передают нам особенность его неповторимого таланта.
Но при этом надо сразу заметить: «ясновидение» великого художника (и Николая Васильевича в том числе), как правило, не возникает «само собой». Написанию «Тараса Бульбы» предшествовали многие месяцы кропотливого изучения исторических источников («История Русов» с ее четко выраженной украинской патриотической идеей, «Описание Украины» Боплана, летописи Самовидца и Грабянки, «История о казаках запорожских» Мышецкого...). Цена «простоты» и «ясности» «Тараса Бульбы» исключительно высока: известно, что Гоголь 9 раз (!) от руки переписывал повесть, а в 1842 году создал ее принципиально новую редакцию, спустя 7 лет после того, как произведение было опубликовано в сборнике «Миргород» и получило широчайшую известность.
При написании «Бульбы» автор руководствовался четко продуманными принципами, которые он вдохновенно изложил в статье «О преподавании всеобщей истории» (1834): «Все, что ни является в истории: народы, события — должны быть непременно живы, — чтоб каждый народ, каждое государство сохраняли свой мир, свои краски, чтобы народ со всеми своими подвигами и влиянием на мир проносился ярко, в таком же точно виде и костюме, в каком был он в минувшие времена. Для того нужно собрать не многие черты, но такие, которые бы высказывали много, черты самые оригинальные, самые резкие, какие только имел изображаемый народ».
И действительно, сам старый Тарас Бульба — это поистине монументальный, высеченный из камня архетип украинца: человек яростных, сильных страстей, несгибаемой воли (но и, особенно во второй редакции 1842 г., смелой, благородной мысли!). Хотя при создании этого нетленного образа Гоголь широко использовал метод художественного контраста («действительный эффект заключается в резкой противоположности, красота не бывает никогда такой яркой и заметной, как в контрасте» — это его слова), все же образ Бульбы далеко не одномерен и не прост. «Бульба был упрям страшно» — пишет автор, но ведь тот же Тарас мог на удивление гибко менять военную тактику в бою. Это — поразительно живой образ: при всем чисто козацком презрении к покою («Чтобы я стал гречкосеем, домоводом, глядеть за овцами да за свиньями, да бабиться с женой? Да пропади она; я козак, не хочу!») он все же несколько смущен, отправляясь с сыновьями на Сечь (чувствует, что навсегда?). «Презирает» книжную ученость, но хорошо помнит имя Горация, «который латинские вирши писал» и, более того, поклялся, что старший сын, Остап, вовек не увидит Запорожья, пока не «выучится всем наукам».
Бесшабашный рубака, четко делящий мир на «своих» и «чужих»? Но читатель, представляющий Бульбу именно так, будет удивлен, прочитав в его знаменитой речи о «товариществе» такие слова, обращенные как раз к «своим»: «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатленные меды их... Гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства». Нет сомнения, что Гоголь вложил в уста своего любимейшего героя самые горькие и заветные мысли...
Историческая реальность средневековой Украины преломлялась в гениальной повести причудливо и своеобразно. Речь даже не о том, что не существует реального исторического прототипа Бульбы (хотя среди десятков колоритнейших украинских фамилий: Вовтузенко, Череватый, Закрутыгуба, Покотыполе, Кукубенко... встречаются и реальные исторические лица: гетман Остряница, воевода киевский Адам Кисиль...). В повести продуманно смешиваются исторические реалии: как-то раз в тексте автор «проговаривается», что время действия — XV век, затем говорится об этом же времени: «Сразу после Унии» (XVI столетие), многие же другие сюжетные реалии скорее соответствуют XVII веку...
Ясно, это не просто «ошибка» автора. Гоголю всегда в высшей мере была присуща тяга к легендарной символичности, обобщенной образности («Все похоже на правду, все может статься с человеком» — и геройская гибель, и предательство, и житейская, ничтожная «дробь», и полет духа). «Тарас Бульба» — шедевр, потому что в повести с гениальным чувством меры сплавлены воедино высокая легенда и реалии истории. Что же касается нас, читателей, то поражает не только полнокровная жизнь, воссозданная в повести (природа Украины, чувства и нравы живых людей, даже перед кошевым атаманом «шапок не снимающих»). Чудо контакта через эпохи заключается в следующем: хоть мы и не принадлежим к столь героическому поколению, как люди Тараса Бульбы, нас живо волнуют слова Гоголя: «Когда у народа появляется цель, — он народ». И слова Бульбы: «Так, стало быть, следует, чтобы пропадала даром козацкая сила, чтобы человек сгинул как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему христианству не было от него никакой пользы? Так на что же мы живем, на какого черта мы живем?» . И при всем ощутимом элементе утопизма в этой единственной в своем роде лирико- романтической эпопее «ясновидение» Гоголя несравненно правдивей плоской, убогой реальности «существователей».
