ЗАГАДОЧНЫЙ КОСТОМАРОВ о призрачности социальных иллюзий
Николай Иванович Костомаров был, как известно, не только выдающимся историком, но и литератором. Без его поэтических сборников «Українські мелодії», «Вітка», драматических произведений «Сава Чалий», «Переяславська ніч», написанных и изданных в 1830—1840-х годах, без некоторых повестей и романов, история украинского романтизма была бы явно неполной. Литературное наследие писателя, в общем, довольно широко представлено в изданиях последних сорока лет, однако есть в нем одно загадочное произведение, которое печаталось только один раз, и то уже после смерти Н. Костомарова, в 1917 году. Вспомнили о нем в некоторых украинских и русских изданиях только в конце 1980-х. Была на то, как оказалось, особая причина: тогда только появились в СССР переводы сатирической повести «Скотоферма» английского писателя Джорджа Оруэлла. Вот тогда и вспомнили литературные эрудиты, что в 1917 году журнал «Нива» напечатал извлеченную из архивов Н. Костомарова небольшую повесть «Скотской бунт», которая удивительно напоминает произведение Оруэлла, собственно — со многих точек зрения выглядит как его предшественница. Популярность англичанина в СССР горбачевского периода заставила извлечь на свет из тьмы лет литературный шедевр Н. Костомарова, который, впрочем, до сих пор так и не переиздавался.
На том, что роднит Н. Костомарова и Д. Оруэлла, я еще остановлюсь, а пока что раскройте подшивки журнала «Нива», который предназначался преимущественно для домашнего чтения и был очень популярным в Российской империи. То, что его издатели опубликовали повесть «Скотской бунт» именно летом 1917 г., вряд ли было случайностью. Европа захлебывалась в кровавом бедламе большой войны; тяжелобольная Россия, перестав быть монархией, проваливалась в хаос, который угрожал колоссальными социальными потрясениями; призраки больших мятежей становились реальностью. Номера «Нивы» 1917 г. переполнены репортажами с фронтов, квасной патриотической риторикой, — и вот среди всего этого журналистского месива вдруг выплывает «Скотской бунт» Костомарова, «посмертный очерк» писателя, помещенный с авторским подзаголовком: «Письмо малороссийского помещика к своему петербургскому другу». Редакция объяснила читателям: «Рукопись эта найдена при разборе бумаг покойного Николая Ивановича Костомарова и печатается с разрешения Литературного фонда, которому принадлежит право собственности на все сочинения нашего знаменитого историка». Дату написания «очерка» Н. Костомаров не отметил, однако если принять за чистую монету тот факт, что бунт, о котором говорится в повести, состоялся весной 1879 г., а также то, что в 1885 году Николая Ивановича уже не было среди живых, то получится, что создан «Скотской бунт» где-то в начале 1880- х. Запомним это.
Повесть и действительно написана в эпистолярной форме: безымянный помещик рассказывает столичному приятелю о невероятных событиях, которые произошли в его селе. Стиль его послания, в котором казенно-бюрократический «сленг» причудливо соединяется с претензией на научные «расправы», на интеллектуальную игру ассоциаций, которая впитывает в себя упоминания о Шекспире, Мазепе и «европейских ученых», обнаруживает натуру некоего провинциального малоросса-европейца. Речь идет в письме о «бунте, восстании, революции», — волы, кони, свиньи, гуси, куры, утки, козы, потребовав свободы и справедливости, восстали против своего хозяина-деспота, против господства людей вообще. Бык и рыжий жеребец, которые и подстрекнули животных и птиц к бунту, сполна использовали риторику, которая выглядит как парафраз радикальных социальных программ, хорошо известных в России второй половины XIX в. (как, наконец, и начала XX, включительно с 1917 годом). Долой эксплуататоров, долой «общественный строй», при котором «одни блаженствуют, а другие страдают», даешь свободу и равенство!
Наш малоросс-европеец надеялся, что ему удастся переждать бунт, спрятавшись на голубятнике с подзорной трубой в руках и с пистолетами наготове, или же укротить недовольных с помощью военной силы. Однако Н. Костомаров приготовил совсем другой, горько-парадоксальный, иронический финал. Животные и птицы, в конце концов, получили долгожданную свободу, а вот помочь себе, воспользоваться «вольностью и независимостью» так и не сумели! Пошумев и разбив господские цветники, покричав «Да здравствует скотство! Да погибнет человечество!», они вернулись в свои обычные загоны. Одни (гуси) поняли, что у них слишком слабые крылья, не пригодные для свободного полета, других (овец, коз, кур) укротил сельский «мудрец» Емелька, а довершили дело... раздоры, «внутреннее раздвоение» между «рогачами и копытниками», разожженное спорами о том, кому из них владеть прекрасным полом. История бунта завершилась усмирением восставших, самокапитуляцией вчерашних борцов за свободу, которые вдруг осознали, что свобода — не для них...
Понятно, что такое произведение и не могло быть опубликовано в советские времена, поскольку оно могло свидетельствовать о «реакционном мировоззрении» автора. Было бы большой натяжкой рассматривать «Скотской бунт» Н. Костомарова в контексте тех произведений украинских классиков XIX века, в которых звучала резкая и в то же время болезненная национальная самокритика. Хотя такое искушение может показаться и логичным, даже слишком, если вспомнить датированные 1882 (!) годом строки П.Кулиша «Народе без пуття, без честі, без поваги», обращенные к украинцам, или же печальные инвективы И. Франко из его предисловия к книге собственных рассказов на польском языке (1895 г.): «Чи маю любити Русь як расу — цю расу обважнілу, незграбну, сентиментальну, позбавлену гарту й сили волі, так мало здатну до політичного життя на власному смітнику, а таку плідну на перевертнів найрізнороднішого сорту?» А это вот голос Леси Украинки, 1989 год: «Ми паралітики з блискучими очима, Великі духом, силою малі»... Подобные по тону и содержанию слова в разное время писались «от чрезмерной любви» к своим народам и итальянцем Д.Леопарди, и поляком А.Мицкевичем, и венгром Ш.Петефи, и болгарином Х.Ботевым...
И все-таки, как бы ни хотелось кому-то увидеть в неловких «бунтарях» Н. Костомарова аналог «обважнілої» расы, о которой писал И.Франко, думаю, в его повести речь идет не о национальном факторе, а о социальном. «Скотской бунт» — это произведение, близкое к весьма распространенным во второй половине XIX в. «антинигилистическим» русским романам. Вспомните, что 70—80-е годы прошли в России под канонаду взрывов, устроенных террористами-народовольцами, которым 1 марта 1881 г. таки удалось «добыть» царя. Стихия нигилизма может поглотить и разрушить Россию, предупреждал своими романами Ф.Достоевский. Недаром же его произведение о гордом человеке, который позволяет себе маленькое убийство для самоутверждения и якобы праведной цели («Преступление и наказание», 1865) завершалось картиной апокалипсиса, который является плодом страшного самообмана. А роман «Бесы» (1871)? Это же сценарий того, что будет происходить с Россией в XX в., когда нигилизм трансформируется в большевизм!
Николай Костомаров, считавший себя далеким от политики, своим «Скотским бунтом» все же отреагировал на те угрозы, которые витали в атмосфере российского общества. Не исключено, что его повесть была написана во время одного из пребываний Костомарова в селе Дидовцы у Прилук. Здесь, в небольшом дворянском имении своей жены, почтенный профессор любил отдыхать летом (в местной церкви он, кстати, венчался с Алиной Крагельской в 1875 г.). Возможно, что какими-то дидовцовскими событиями навеяно и «письмо малороссийского помещика к петербургскому приятелю»...
Был ли знаком Д.Оруэлл с напечатанным «Нивой» «Скотским бунтом» Н. Костомарова? Вряд ли. Просто ему пришел в голову очень похожий аллегорический сюжет, связанный с бунтом животных против людей. Совпадения в таком случае — неизбежны, они вытекают как из подобия всяких бунтов, так и из сатирических установок обоих авторов. Только Д.Оруэлл, когда писал «Скотоферму» в 1946 г., имел перед глазами другой исторический опыт. Он писал уничтожающую сатиру на большевистскую революцию, на ленинско- сталинский социализм, выродившийся в ужасную тоталитарную машину. Сатира призвана уничтожать миф. Д.Оруэлл, сам пройдя через социалистические иллюзии «красных 1930-х», повоевав в Испании на стороне испанских троцкистов, понял, что советский миф имеет негативное влияние на западное социалистическое движение, и поэтому должен быть развенчан.
«Скотоферма» — это также, как и у Н. Костомарова, история одного бунта. Только у украинского автора описан бунт, который не исчерпывается, самоусмиряется, у английского же писателя видим революцию, которая ВЫРОЖДАЕТСЯ. Начавшись прекрасными порывами и лозунгами, она приходит к самоотрицанию, принимая гротескный вид. Старая ложь, изгнанная через двери, возвращается, пролезая в окно. Мечта о равенстве всех превращается в новое неравенство, а общество, которое должно стать идеальным, становится вместилищем абсурда. Сюжет повести Д.Оруэлла почти идеально накладывается на ход событий советской истории 1920—1940-х гг. Аллюзии прочитываются без усилий. В Наполеоне легко угадываются черты Сталина. Так же просто читатель идентифицирует изгнанного Наполеоном Обвала с Троцким.
Пройдет еще два года — и Д.Оруэлл напишет свою знаменитую антиутопию «1984». Это будет второй его удар по тоталитаризму в советской оболочке... Как оказалось, у Д.Оруэлла был предшественник — Николай Костомаров, историк и литератор, который также задумывался над призрачной судьбой прекраснодушных социальных иллюзий, еще не зная, что судьба эта может иметь и жуткое завершение.
