Григир Тютюнник предупреждал...

В одном интервью с Юрием Луценко прозвучал упрёк в адрес политиков, что те, в отличие от Юрия Николаевича, мало читают. К сожалению, это правда. В связи с событиями в Донецкой и Луганской областях многие удивляются, почему именно там разгорелись кровавые события? Большинство убеждено, что сработала пропагандистская деятельность РФ, направленная на эти территории. Но до определённого времени мы все имели возможность смотреть Первый канал российского ТВ, однако это не повлияло ни на черкасчан, ни на львовян, ни на житомирян. Здесь стоит вернуться в 1971 год — тогда увидел свет рассказ Григора Тютюнника  «Оддавали Катрю». Григир Тютюнник сумел наполнить чуть ли самый традиционный в украинской литературе свадебный сюжет новым содержанием, новыми реалиями, затронув в нём вопросы, которые должны были уже тогда, немногим более сорока лет назад, насторожить, заставить задуматься. Так, Катря, которая где-то через полгода после пребывания в Донбассе, приехала к родителям в село, чтобы сообщить о том, что выходит замуж. Жених работает инженером-экономистом на шахте. Свадьбу Катря пожелала справить дома, в ближайшее воскресенье. Между прочим, Катерина просит родителей не очень с женихом разглагольствовать, чтобы, случайно, не сказать что-то «не так».

Свадьбу Катря захотела справить «по-новому»: «Посидят люди, погуляют да и разойдутся». И вот свадьба. Гости приехали на «Волге», данной шахтой на два дня: жених, его товарищ и мать, «очень напудренная и с накрашенными губами», которую крестьяне сразу назвали «панской свахой». Вот этот выход приезжих гостей на сцену и обозначил водораздел между «ними» и «нами». Жениха удивил обычай давать магарыч за невесту, однако он прошёл это испытание, откупив её за пятьдесят «ще не згинаних» рублей. Родителям, которые встречают молодых, Катря кланяется трижды, а «молодой лишь голову склонил». После посыпания молодых пшеницей и деньгами молодой сказал Катре: «Зачем эта комедия?» Катрина свекровь, знакомясь, «не с кем целоваться не пожелала», на приветствие свата она только «спесиво сложила ярко-красные уста», что конечно же, заметили хуторяне. Молодой, слушая тост грузчика Омельковича, «первого выступала на всех колхозных собраниях», смотрел на оратора, «с нескрываемым презрением». Наблюдательные хуторяне отметили, что жених «очень изнеженный». Когда наступило время перевязывания молодого платком, он «неохотно подставил руку, словно для укола», а на возгласы «Горько!» отреагировал: «Язычники!» (не тут ли начинается ряд таких рождённых в Донецке характеристик, как «нашисты», «фашисты», «нацики», «правосеки», «укры», «бендеровцы»?..)

Достаточно колоритной является фигура третьего пассажира «Волги».

«— Дают хохли! — восторженно сказал молодому мальчику, который приехал вместе с ним  [женихом] на «Волге». Громко сказал, надеясь, по-видимому, что его за песней не расслышат. Однако Федор Безверхий, который сидел неподалеку за семейным столом, таки услышал, прищурил глаза и спросил:

—  А вы сами, извините, откуда будете?

— О, я, папаша, издалека, — уважительно ответил юнец. — Я из Винницы. То есть родители оттуда. А я коренной донбассовец.

— А-а. Это далеко! — усмехнулся Федор. — Это же у вас, в Виннице, говорят «рабый» вместо «рябой»?..

— Да нет, говорю я вам: я коренной донбассовец. Это родители...

— Ну, так давайте выпьем за ваши края, — осклабился  Федор. — По полному, чтобы дома не сокрушались, как говорят».

Григир Тютюнник пытается найти что-то позитивное в донецкой троице. Описав ещё один танец, писатель пишет:

«—  Ну дают! — хватаясь за чуб, выкрикивал сквозь смех «коренной донбассовец» и толкал молодого под бок. Тот тоже смеялся — не скупо уже и не пренебрежительно, а искренне по-человечески — и оказалось, что смех у него тихий, мягкий, как у увлечённого мальчишки, а зубы ровные и белые. Он обнимал Катрю за талию, ощущал под пальцами её остренький твердый живот и приятная волна родительской радости обволакивала его...»

Однако, после свадьбы, прощаясь у ворот, молодой опять «кривился», слушая плачи Катри и Степанихи. «Волга» двинулась, «а Катря все смотрела и смотрела в заднее окошечко, за которым уже едва виднелись дома, помигивал кое-где свет на столбах и в окнах, а когда хутора не стало видно, склонилась мужу на грудь и занемела, только плечи её мелко дрожали»... Кажется, так описывают похищение заложников.

Григир Тютюнник Донбасс  и Луганщину знал очень хорошо. Здесь он жил у дяди Филимона. Во время войны, направляясь из Щотового на Полтавщину, писатель прошёл через Славянск, Краматорск, а после войны —  вернулся на Донбасс и Луганщину.

Рассказ «Оддавали Катрю»   несколько выпадает из «донецкого» цикла Григора Тютюнника (имею в виду очерк «Шахтарська зоря» (1974), рассказ «Іван Срібний» (1975) и др.)  — там мы не встретим ни героев, похожих на жениха или коренного донбассовца. Боль и тревога, прозвучавшие в рассказе «Оддавали Катрю», перевешивают лёгкую критику  инженера Тура  в «Івані Срібному», бодрое воспевание  тяжёлого труда простых шахтёров в очерке... Шахтёрский край уже возвеличивается трудовыми подвигами Н. Изотова,  А. Стаханова и др., создаётся миф о шахтёре-сверхчеловеке, от которого зависит благосостояние страны. Сейчас определённые представители Донецкой и Луганской областей  вбили себе в голову, что они способны образовать какую-то «Новороссию» (пусть и с приглашёнными премьер-министрами и министрами обороны). А Григир Тютюнник рассмотрел другие процессы и рассказал о них. Однако мы его не услышали.