Любовь в качестве идеологии: версия Церкви

В одном из столичных креативных пространств недавно достаточно оригинально представили книгу «Парадокс любви» Паскаля Брюкнера. Мероприятие прошло в форме дискуссии философов Анатолия Днестровского и Владимира Ермоленко. На страницах «Украинцы — читайте!» — тоже полемика. Теперь — между литературными критиками

Начало полемики в статье:

Любовь и секс в потребительском обществе

Любовь для французского культуролога Паскаля Брюкнера — не просто «страшная сила», руководящая человеческим сердцем, а самая угрожающая идеология, способная покорять как светский, так и религиозный ум. По крайней мере, в своей книге «Парадокс любви», вышедшей в украинском переводе, исследователь обосновывает, что и Церковь, и Власть в течение тысячелетий рассматривали любовь как Святой Грааль, побуждая обладателей-искателей этого Грааля к самым страшным поступкам. Главное, что «жертвы и мстители любви» не способны осознать свою обреченность и беспомощность перед силой Эроса, который, как убедительно показывает Брюкнер, действительно является обратным лицом Танатоса.

По мнению Брюкнера, библейский дискурс строится на нескольких парадоксах: «последние на земле станут первыми на небесах», «безумцы с точки зрения этого мира окажутся мудрецами в потустороннем мире», «тот, кто хочет спасти свою жизнь, погубит ее», «блаженны нищие духом, ибо будут они прославлены на небесах», «нужно умереть для себя, чтобы жить в Боге» (С. 304).

По мнению культуролога, политика Церкви в средневековой Европе является примером идеологического контроля над человеком. Церковь провозгласила себя наместницей Бога, который открывается в откровениях и писаниях, и лишь Церковь может дать истинно правильное толкование этого. Таким образом, начиная с раннехристианских времен, Церковь стала одним из самых нетерпимых образований мировой политики, стремившейся нивелировать «Другого». Но парадокс заключался в том, что эта идеологическая пропаганда жизни духовной велась из лучших побуждений: приобщить человека к настоящему благу; этими действиями Церкви руководило стремление «заставить» человека познать истинный смысл жизни и Бога. «Лучше всего заставить ближнего или даже и убить его, только не оставлять в плену греха. «Нет спасения вне Церкви», провозгласит через тысячелетие, в 1545 году, во время Контрреформации, Тридентский собор» (С. 300).

П. Брюкнер предлагает в своем исследовании другую версию: «Церковь не предавала Евангелие, она его воплотила в жизнь. Плод был червив уже в Новом Завете, в непродуманном прославлении любви как абсолютного чуда. Еще раз посмотрим на факты: с трудом избавившись от преследований благодаря Константину, который сделал христианство официальной религией Римской империи в IV веке, Церковь, где в то время уже насчитывалась сотня мучеников, сама организует преследования, сначала язычников, затем евреев, этих лжебратьев, как скажет о них святой Августин, и дальше с ходом истории всех, кто противостоял ей, взяв начало от християн других конфессий» (С. 294). Такая позиция Церкви приводила к массовым репрессиям ради утверждения государства любви. Воля одного человека не принималась во внимание, поскольку служители Церкви (включая Папу) были ослеплены фундаментальными проектами глобального спасения.

Нацистская Германия и СССР — два «светских» государства, стремившихся воплотить идеологию любви. Первая пыталась уничтожить всех «Чужих», вторая якобы хотела осуществить мировую революцию, веря, что пролетариат станет той новой силой, которая освободит человечество от порабощения. Первые убивали в наступлении, вторые — в защите (хотя это еще тоже вопрос, кто первым мог бы начать Вторую мировую войну ради всемирного освобождения). СССР в своей идеологии опирался на утопические евангельские законы, которые должны были помочь построить Царство Небесное на земле (из этого произрастает и нетерпимость к церковной жизни в Советском Союзе, которая считалась опиумом для народа, пережитком прошлой эпохи, Партия же должна была воплощать новую Церковь, а пролетариат становился Мессией, хотя на самом деле вожди тоже не отказывались от этого статуса). Так же в этом государстве насильственно пытались убедить людей поверить Партии, вождям, которые были пророками Бога на земле, и идти по их указкам. Всех несогласных уничтожали. П. Брюкнер приводит красноречивые факты, когда в действиях и высказываниях апологетов коммунизма, марксизма-ленинизма просматривается откровенная христианская жертвенность. По его мнению, «очевидным является сближение христианства с коммунизмом, этой современной разновидностью ереси, что, словно сквозь лупу, позволяет увидеть все недостатки христианства. Марксистская власть беспощадно преследовала христиан всех конфессий, переняв, однако, у христианской доктрины все ее основополагающие принципы, сделав пролетариат всемирным Христом и наделив его функцией искупления, и этот класс, который был ничем, должен был стать всем. Марксисты представляли себе будущее общество как земное воплощение евангельских обещаний. Роза Люксембург даже ссылалась на Отцов Церкви и видела коммунизм как светскую религию для несчастных. Добавим, что обе доктрины требуют принять их в полном объеме, не оставляя даже малейшую лазейку для критического отношения. Они постоянно цитируют Святое Писание, ссылаются на Великих Предшественников, испытывают недоверие ко всему, что отклоняется от едино правильного пути, не могут примирить дух и букву учения. Обе доктрины выносят приговор этому миру во имя другого мира, которого люди не знают: в одном случае это вечная жизнь, в другом — бесклассовое общество. Отсюда исходит возможность держать в тюрьмах и убивать непокорных...» (С. 305).

Брюкнер в эссе «Парадокс любви» говорит о странной синусоиде в корреляции между свободой и любовью. В принципе, этот бином и составляет предмет его разговора в этом культурологическом труде. Исследователь придерживается в чем-то взглядов «новых философов» (А. Глюксмана, Б.А. Леви, Г. Лярдо, Ф. Немо и др.), дополняя их попытками решить затронутую проблему в русле этической философии. Однако любовь, кажется, выскальзывает из этих рамок, потому что там, где любовь является предметом, срабатывает какой-то рациональный механизм внутри того, кто пытается познать этот феномен. Этот механизм делает предмет потенциально нерешаемым. Понимание пределов любви не может быть предметом исследования или же идеологической политики, любовь не может быть положена в основу политического, социального или любого другого учения, потому что тогда возникает парадокс любви. А этот парадокс состоит из благих намерений и ужасного финала; он напоминает образ Доктора Джекила и Мистера Айда. Парадокс любви — Янус.