Ростислав СЕМКИВ: В стране тлеет беспокойство, но истлеет ли?

Директор издательства «Смолоскип», преподаватель Национального университета «Киево-Могилянская академия» Ростислав СЕМКИВ рассказывает о новых изданиях, литературных проектах и ситуации в гуманитарной сфере.

— Ростислав, недавно издательство «Смолоскип» опубликовало избранное Василя Стуса. Расскажите о нем подробнее.

— Книга Василя Стуса появилась в серии «Шестидесятники». Первым в ней вышло избранное Василия Симоненко, следующим будет Николай Винграновский. Так что серия развивается. Сборник Василя Стуса составил его сын Дмитрий. В этот достаточно объемный том (свыше трехсот страниц) входят стихотворения из сборников «Зимові дерева», «Веселий цвинтар», «Час творчості», «Палімпсест», а также стихотворения вне сборников. Кроме того, здесь есть критика и публицистика поэта, например, эссе о Рильке, «Феномен эпохи», то есть наиболее значительные его произведения. Есть и эпистолярий: письма к Афанасию Заливахе, Анне-Гале Горбач, Евгену Сверстюку, Семену Глузману. Наша главная цель — это дать удобную в использовании и достаточно полную (хотя мы и не претендуем на академизм) версию избранных произведений и библиографии. А литературно-критические статьи в конце издания должны дать представление об изменении рецепции этой личности в разные времена.

— Итак, Стус — это 1960-е, но «Смолоскип» также фокусируется на диссидентах, литературе 20-х и совсем молодых авторах. Как вы думаете, насколько это все уже вошло в культурный оборот?

— «Смолоскип» пытается вернуть забытые имена. Но самое главное, что за этими именами есть очень важные произведения. Их и следует возвращать. Ведь очень часто в нашей культуре фигура писателя «заслоняет» собой его тексты, а для адекватного развития литературы они необходимы. Да, в нашем издательском «спектре» как раз присутствуют периоды 20-х, 60-х годов. Это хорошо, но это только половина дела. Другая часть — это мемуаристика, воспоминания о тех временах. Например, новейшее — книга воспоминаний Ирины Жиленко «Homo feriens», как раз о шестидесятниках. То есть это такой комплексный подход: писатель и его творчество плюс попытка реконструировать саму ситуацию. Так можно дать более объемное видение отмеченных периодов, ведь они были чрезвычайно культурно насыщенными. Перед тем мы еще можем похвастаться таким развитием литературы на рубеже XIX — XX веков, еще раньше — до Валуевского циркуляра, в XIX веке, и, возможно, в эпоху барокко. Это и есть периоды подъема, когда культура как бы пытается взять реванш в затишье.

— А какие новые проекты?

— В избранных произведениях — это Винграновский, книга уже составлена. Если говорить о 20—30-х — это Богдан-Игорь Антоныч, Евген Маланюк, футурист Гео Шкурупий. Года два тому назад «Смолоскип» издал избранное Михайля Семенко — главного футуриста, но творчество Гео Шкурупия не менее интересно, хотя значительно менее известно. Этим проектом занимаются составители из Донецка Олег Соловей и Ольга Пунина. А еще один аспект — поэтические антологии, которые объединяют определенные группы поэтов по эстетическим критериям. Их было запланировано несколько. Одна уже появилась: «Поэты Пражской школы» — первое такое массовое собрание эмигрантской поэзии 20 — 30-х годов, которая создавалась за рубежом, собственно в Праге. Здесь было много дискуссий, что это — школа, течение или направление. Составитель, профессор Николай Ильницкий, считает это объединение именно школой. Еще готовятся антологии «Поэзия украинского авангарда: 1910—1930-е годы» и антология «Шестидесятники». В них будет представлен достаточно большой текстовой спектр, ведь многие поэты принадлежали к тому или иному поколению, но по различным причинам не написали так много, как корифеи или наиболее одаренные их коллеги. Тем не менее, они должны быть представлены.

— Как вы, преподаватель НаУКМА, чувствуете себя в академии в этот период, когда она находится в непростых отношениях с властью?

— Я очень верю в девиз «Время преходяще — Киево-Могилянская академия вечна!». Но, конечно, трудности есть, и не на уровне повседневной работы, а на уровне функционирования университета в общем контексте. Безусловно, определенные проекты приостановлены или не развиваются так быстро, как могли бы. Например, есть проект об отдельном кампусе в Ворзеле, о расширении возможностей докторских программ. Могилянка — это экспериментальный вуз, и здесь есть очень много инноваций, от конкретных авторских курсов преподавателей до общего воплощения либерального образования. Скажем, присутствие английского языка как второго рабочего, что в настоящее время представляют как дискриминацию, никоим образом не вызывает дискомфорта в самой академии.

Что ощутимо, так это отсутствие вот уже четыре года сугубо университетского отбора, то есть могилянского вступительного теста. И здесь вопрос не об уровне знаний или изменении контингента — об этом еще рано говорить. А о самоосознании. Студенты, которые поступали, пройдя могилянский тест, имели соответствующее чувство избранности и знали, что в их в жизни было очень серьезное испытание, которое они прошли. Так или иначе, было ощущение отличия и определенного интеллектуального совершенства. Они смогли выдержать высокий конкурс, на определенных факультетах — более 12-ти человек на место, на филологический — 8. И это о чем-то свидетельствовало. В настоящий момент это уже не могилянский отбор, и существует очень много пружин этого отбора, уменьшается доверие к этой системе. Вместо того, чтобы дать право каждому университету отвечать за свой отбор, распространив антикоррупционный опыт Могилянки, мы имеем советскую уравниловку. Вот в России, чей опыт руководители нашего образования успешно перенесли на национальную почву, это уже обернулось скандалами. Два-три года тому назад там начали появляться абитуриенты с чрезвычайно высоким уровнем баллов, но не владеющие русским языком. Рано или поздно эта система рухнет. Никогда не поздно что-то изменить, но мы теряем достижения. Такая же ситуация с присуждением степеней. На Западе каждый университет имеет свою специфику. Вас спросят, где вы защищались. В Кембридже — это одно, в другом университете — в зависимости от отрасли, специализации. Ведь это вопрос репутации. У нас же не имеет значения, где человек защищался, он получает один и тот же государственный диплом, что несправедливо уравнивает человека, который защищался в Киевском университете, с человеком из регионального. Это парадокс, потому что сами университеты разного уровня аккредитации, а научные кадры — почему-то одинакового.

— А как бы вы прокомментировали своеобразный антагонизм «правых» и «левых» полюсов Могилянки?

— В смысле идеологии — это искусственный шум. Академия остается тем местом, куда приходят учиться. И, к счастью, идеологического влияния на процесс нет. Это отдельные преподаватели могут преподносить Маркса, Альтюссера или Бурдье и меньше говорить о Хайдеггере или Поле де Мане. Но поскольку это либеральное образование, то это право каждого преподавателя в пределах его курса. Есть отдельные активные центры, например центр Визуальной культуры с левыми симпатиями, но их деятельность не выходит за правовые рамки. По крайней мере, студенты в стенах Могилянки даже не спорят по этому поводу. Здесь существует определенный патриотический консенсус в вопросе государственности, национальных символов, существует определенное невосприятие экстремистских настроений. Университет воспитывает сознательных граждан, а не сторонников какой-либо одной партии или движения.

— Вы часто выступаете как литературный критик, переводчик, но, если я не ошибаюсь, и сами пишете художественные тексты. Над чем работаете?

— Да, я работаю. И думаю, что уже достаточно хорошо умею писать, чтобы заинтересовать кого-то сборником новелл и рассказов. Я считаю, что все происходит поэтапно. В научной деятельности это более определенно: сначала человек пишет курсовую, а затем дипломы и диссертации. Почему же так не должно быть с писателем? Я абсолютно не разделяю концепцию, мол, появляется талант и сразу выдает текст на четыреста страниц. Например, и Андрухович, и Забужко двигаются постепенно: от малой прозы к все лучшим романам. В перспективе я хочу написать интересный роман о врачах. Мои родители — врачи, и я знаю быт больницы, сложные случаи лечения. В настоящий момент мы видим такой огламуренный и отретушированный, к тому же непривычный нам образ больницы, например, в «Докторе Хаусе», или бурлескный — в «Интернах». Но есть реальная практика — с недоспанными ночами, плохим финансированием, отсутствием лекарств, опасными молодыми «специалистами» с купленными дипломами и железобетонной убежденностью общества, что все врачи взяточники, а это, конечно, далеко не так. Здесь есть масса проблем, и о таком интересно написать, но я пока не решаюсь — нужно набить руку.

— Каковы ваши прогнозы относительно дел в гуманитарной сфере на 2012 год? В сфере книгоиздания, в частности.

— Я думаю, что к 2012 году подойдет слово, которое имеет два значения, — «тление». Тление может перейти в тлен и загнивание, а может вспыхнуть чем-то ярким. Все, очевидно, зависит от случая. Сложно представить конфигурацию не только нашего национального контекста, но и целых стран. Кто думал о переменах, касающихся стран Северной Африки, в 2011 году? Никто и не представлял, что все может так радикально измениться. В целом я смотрю на вещи оптимистично: если человек привык слушать джаз, то ему это запретить вряд ли удастся. Это — как метафора свободы. А перспективы украинской книги — это перспективы украинского читателя. Если есть люди, которые читают на украинском, то наша книга имеет смысл, а читателей, кстати, все больше. Другое дело, что книга развивалась бы активнее, если бы существовала государственная программа развития — не декларативная и формальная, а действенная, активная.

— ТОП-10 книг от Ростислава Семкива за 2011 год.

— Нет десяти. Я склонен думать, что в поздние советские времена, в 1980-х, книги, которые имели бы эстетическую ценность, практически не появлялись. Если мы возьмем, скажем, 1985 год и посмотрим, какие из текстов, которые тогда вышли, в настоящий момент могут быть прочитаны полностью, то ответ — ноль. То есть мы начинаем с ноля. И то, что мы можем назвать за прошлый год хотя бы четыре книжки, это уже не ноль. Так что это восходящая тенденция. Хотя ясно, что она очень медленная. Значительным событием, хотя и конца 2010 года, был «Музей покинутих секретів» Оксаны Забужко. Это вообще самый большой роман, именно роман, за последние 20 лет. Это, как по мне, очень и очень качественное произведение, хотя я и имею к нему свои замечания относительно дидактизма. А дальше начинаются сомнения. Ну, «Лексикон інтимних міст» — это не роман, а романизированная путевая проза. Этот жанр в настоящий момент разрастается, а упомянутое произведение как раз яркий его представитель. Хорошо, что появилось «ботакЄ» Тараса Прохасько, — оно подытоживает, оно солидно, и в этой книге каждый найдет что-то для себя. Это сильная вещь. «Залишенець» и «Записки українського самашедшого» — успешные читательские феномены, их прочло много людей, даже те, которые никогда, возможно, не читали по-украински. Я признаю, что все, что пишет Жадан или Карпа, — экстремально популярное среди молодежи. И это также хорошо, это определенная ниша. Я также признаю, что есть авторы популярных романов, такие как Мария Матиос, Лариса Денисенко, Ирэн Роздобудько. Есть чрезвычайно перспективные авторы, еще раз назову Сергея Жадана. Он лет через пять может сделать просто шедевральний текст. Но если говорить о вещах, которые в настоящий момент можно считать главным произведением, opus magnum, образно говоря, о том, что остается после писателя, когда он попадает в Википедию, то это опять же «Музей покинутих секретів», «ботакЄ», «Лексикон інтимних міст». И есть, конечно же, какие-то приятные вещи, например «Писатели о футболе».

— В вашем кабинете рядом с Britanic’ой на полке стоит модель корабля, коллекция трубок. В этом есть что-то от англоманов XIX века. Любите Англию?

— Прежде чем англоман, я все же украинофил. Но для меня Британия — это детство. Такое же, как Тернополь. Это моя школа, где в субботу все говорили по-английски. Это вечера при свечах за чтением Байрона и Шекспира. Инсценировки, квесты. Я, в конце концов, преподаватель английского языка по первому образованию. Думаю, это все зависит от индивидуального опыта.