Владимир ДИБРОВА: Ныне лозунг «Любите Украину» висит там, где раньше — «Слава КПСС»

Владимир Диброва — художник и научный сотрудник. Он родился в Донецке, учился в Киеве, преподает в США. Первый заведующий кафедрой английского языка Национального университета «Киево-Могилянская академия», а сегодня пресептор (штатный преподаватель) кафедры славистики Гарвардского университета, а также редактор и писатель-резидент УНИГУ (Украинского научного института Гарвардского университета). За перевод романа Сэмюэла Беккета «Уот» (1990) Владимир Диброва награжден премией им. Николая Лукаша от журнала «Всесвіт». В 2012 году в Киеве увидел свет очередной сборник рассказов В. Дибровы «Чайные зарисовки» («Пульсары»).

Об Украине той и сегодняшней, об отношении к Украине в США, о литературе и науке мы решили поговорить с паном Владимиром в специальном интервью для «Дня».

— Пан Владимир, почему история Украины всегда настолько трагикомична? То, что кажется несовершенным, абсурдным, иногда скрывает в себе катастрофу, моральную, политическую, институционную, правовую... Видите ли вы трагикомичность и в сегодняшней политике?

— К сожалению или к счастью, но Украина не имеет монополии ни на трагичность, ни на комичность, ни на комбинацию из этих двух абстракций. Перефразируя Шекспира, можно сказать, что история любой страны — это, одновременно, и урок, и притча, и «сказка, которую нам поведал дурак», она «натоптана шумом и яростью», но в ней не стоит искать какую-то мораль или «значение».

Катастрофизм, которым пропитано все наше мышление, происходит из пустоты, существующей в том месте, где должна быть вера. Это — главная причина. Но есть и другие. В критические моменты жизни мы всегда понимаем, что является существенным, а что — поверхностным, что является своим, а что — одолженным. И мы как последнее спасение хватаемся за это «свое», потому что его никто у нас не отберет. Это то, что нам генетически или путем воспитания привили родители, то, чем нас мучили в школе, что мы подобрали «на улице» или услышали в церкви или в телевизоре, это, в конце концов, тот воздух, которым мы дышали. Через эту призму мы воспринимаем мир и оцениваем любую ситуацию. Назовем это метатекстом. Это может быть универсальное религиозное учение или что-то узко сектантское, например, конституция отдельной страны, научная доктрина, которая объясняет все, что можно объяснить, или, в крайнем случае, базовая (языческая) идея о том, что все в мире делится на «добро» и «зло», на «своих» и «чужих».

Наша проблема заключается в том, что в течение последних четырех поколений для большинства украинцев метатекстом был марксизм-ленинизм, который быстро обнаружил свое онтологическое ничтожество (то есть на его основе нельзя было строить свою жизнь) и который мог держаться на плаву только благодаря насилию. Когда же эта идеология рассыпалась, то ее место заняло то, что в то время «висело в воздухе», — популярная культура советских времен, криминальная этика и лагерный фольклор. Сегодня у нас даже те, которые хвастаются своей «несовковостью», фактически барахтаются под обломками этого метатекста. Весь категориальный аппарат, система координат, терминология, ссылки и аллюзии даже проукраинских политических и культурных деятелей являются переводом с русского, или же «национальным по содержанию» пережевыванием «общепонятной» поп-культуры. Кто-то называет это явление постколониализмом. Мне же видится в этом отсутствие метатекста, и я не уверен, что эту бездну может заполнить какое-то идеальное национально сознательное украинское правительство. Тем более что в ближайшее время такого не предвидится.

— Какие проекты сегодня реализуются в Украинском научном институте при Гарвардском университете? Расскажите, пожалуйста, о научных приоритетах и стратегиях? Имеют ли Украинские студии поддержку со стороны Украины? Насколько значительный кризис переживает сегодня украинистика в США?

— Название нашего учреждения — Украинский научный институт Гарвардского университета (УНИГУ) или Harvard Ukrainian Research Institute (HURI). Должен подчеркнуть, что это — не общественная и не политическая организация, а научный и образовательный центр, который является частью Гарвардского университета. Он был основан почти 40 лет назад благодаря усилиям и средствам, которые десятилетиями собирались украинской диаспорой всей Северной Америки. Подобное учреждение существует только в Канаде, в Эдмонтонском университете.

Основой УНИГУ являются три кафедры — украинской филологии им. А. Потебни (во главе ее стоит нынешний директор института проф. Майкл Флаер), украинской литературы им. Д. Чижевского (эту должность занимает проф. Григорий Грабович) и украинской истории им. М. Грушевского (проф. Сергей Плохий). Институт также имеет издательский отдел, который с первых лет своего существования работает над научной серией, называющейся «Гарвардская библиотека древнего украинского писательства». В рамках этой серии уже вышли факсимильные издания почти всех важных первопечатных произведений древнеукраинской литературы со времен Киевской Руси до конца XVIII столетия. Вторым направлением этой серии является публикация англоязычных переводов этих историко-литературных памяток. И третьим — перевод этих произведений на современный украинский язык. Понятно, что с обретением Украиной независимости это третье направление фактически сошло на нет, зато издание первоисточников и их перевод приобрели особое значение, потому что вырос спрос на них в научных и образовательных учреждениях англоязычного мира. А поскольку английский в настоящий момент является фактически международным языком, то этими изданиями пользуются во всем мире.

Кроме того, Институт всегда занимался Голодомором 1932—1933 гг. Тридцать лет назад после выхода в свет книжки Р. Конквеста «Жатва скорби» (УНИГУ был инициатором и главным спонсором этого проекта) весь мир узнал об этой трагедии. К 75-ой годовщине этого печального события Институт провел в Гарварде международную конференцию. Ее материалы под редакцией итальянского историка Андреа Грациози должны в ближайшее время выйти в издательстве Гарвардского университета.

Сначала деятельность УНИГУ была направлена лишь на гуманитарную сферу, но после 1991 года наши проекты начали охватывать и политику, и экономику, и общественную жизнь Украины. Так за последние несколько лет Институт провел три конференции, посвященные проблемам энергетики и ее влияния на политическую жизнь Восточной Европы. Как видите, мы пытаемся рассматривать любую тему или проблему в региональном или более широком международном контексте. Поэтому нашим следующим шагом будет переосмысление проблем безопасности в Черноморском регионе. Совместно с Центром Евразийских исследований им. Дейвиса (Гарвардский университет) мы планируем провести конференцию и пригласить на нее ведущих экспертов из разных стран.

В наших планах также есть обсуждение Валуевского циркуляра в связи с 150-летием этого события, а также ряд научных мероприятий, посвященных легендарной Роксолане/Хурем-Султан. Это должен быть совместный украинско-турецкий проект, он предусматривает организацию двух конференций и выставки.

И, наконец, ваш последний пункт. Я бы не сказал, что существует какой-то отдельный кризис украинистики в США. Разве что можно говорить об общем кризисе славистики и региональных исследований Восточной Европы (эвфемизм для СССР). Такой спад связан с тем, что Советского Союза как потенциальной угрозы для США уже не существует. Это объясняет, почему все «свежие силы» в настоящий момент переключились на изучение Ближнего Востока, Ирана, Китая и северо-востока Азии. Но здесь намного больше пострадала русистика. Количество студентов заметно уменьшилось, и университеты выделяют на славистику все меньше денег.

— Часто ли приходится вам бывать в Украине, в Киеве, прогуливаться по Андреевскому спуску? Какие изменения бросаются в глаза? Что изменилось и изменяется в Украине в промежутке между вашими визитами?

— В последний раз я прогуливался по Андреевскому спуску в мае 1993 г. Из-за визовых ограничений с 1996 вплоть до прошлого года мы не могли ездить домой и наблюдать за изменениями. И вот в феврале я ездил в Киев хоронить отца. Все, что я могу вспомнить, это вездесущая реклама, ландшафт, который невозможно узнать, шубы и дубленки на нерасчищенных ступеньках, стаи собак на Байковом кладбище. И над всем этим — лозунг «Любите Украину» там, где раньше был «Слава КПСС». По-видимому, то было не лучшее время для того, чтобы вести реестр перемен.