Овидий: рыбак, ссыльный, изобретатель одиночества
Честно говоря, Овидия (Публия Овидия Назона) я полюбил случайно. Даже больше: полюбил его заочно, еще ничего не прочитав (поскольку в студенческие годы душа моя не лежала к поэзии Римской империи). Но в энциклопедической справке о поэте я увидел упоминание, что он в конце своей жизни написал дидактическую поэму «Наука рыболовства». Это и стало толчком к заинтересованности, позже — к многолетнему чтению, после чего я уверенно могу сказать, что Овидий — мой любимый поэт. Поэт-рыбак.
Хотя большинство читателей, конечно, знает прежде всего о «Метаморфозах» и Овидии-любовнике. Заметьте разницу: не влюбленного, а любовника. Публий Овидий Назон написал блестящие любовные элегии и «Искусство любви» (сейчас эту книгу можно было бы назвать учебником по пикапу), но стихи его отнюдь не о любви. Они о флирте, ухаживании, об искрах страсти, телесных удовольствиях, радости и нежности. Первую и большую часть своей жизни поэту пришлось прожить в богатом и мирном Риме, когда благосостояние росло, а свободное время люди растрачивали в утехах и разврате. Императору Октавиану Августу, который стремился возродить мораль и пропагандировал семейные ценности, распущенность подвластного общества не нравилась, поэтому он начал наводить порядок (под горячую руку правители попали также его дочь и внучка). Можно также предположить, что император выбрал Овидия козлом отпущения, символом греха, поэтому и сослал его в начале эры в далекую ссылку на сам край света. Orbis ultimus.
И в этом факте кроется вторая причина моего страстного интереса к Овидию. Так, император отправляет поэта в ссылку на дальний край империи, на лимес цивилизации, за которым живут варвары. Речь идет о дельте Дуная и тогдашнем городе Томы, в настоящее время — Констанца в Румынии. Интересно, что две тысячи лет назад по Дунаю проходила граница Римской империи (читай 3 западной цивилизации), а в наши дни эта река также служит определенным лимесом: по ней идет границу между Украиной и Румынией (ЕС, НАТО). Вопрос только в том, можем ли до сих пор считать задунайцев — себя, нас — варварами. Как бы там ни было, а среди варваров в Томах Овидий прожил остаток своей жизни. Мечтал вернуться в Рим или хотя бы поближе к Италии, написал «Скорбные элегии» и «Послание с Понта», наполненные мольбами о пощаде, но никто так и не сжалился над судьбой бедного рифмоплета.
Я перечитываю «Скорбные элегии» и «Послания с Понта», чтобы из тех печальных стихов узнать больше о Восточной Европе — такой, какой она была во время Овидия и Христа, и такой, какой она является сегодня. Тексты Овидия — ценное и интересное (хотя и не всегда правдивое и точное) исторический источник, если их читать под правильным углом. И нынешнюю весну я планирую провести в путешествиях между Констанцей и дельтой Дуная, в качестве гида имея только эти два сборника поэта. Минуя видимые и воображаемые границы — цивилизаций, мира, государств. Наблюдая за варварами вокруг и внутри себя, в поисках места, где мог быть похоронен Овидий, пытаясь услышать в окружающих диалектах отголосок гетского языка (который поэт изучил настолько, что даже написал на нем стихи, а другой стихотворец — Иван Франко — на основе этого факта пришел к выводу, что геты могли быть древними украинцами, благодаря чему можем считать Овидия первым украинским поэтом).
Наконец третьим, но далеко не последним основанием любить Овидия является его уникальное чувство одиночества, этого, по моему мнению, наиболее естественного состояния человека. И до автора «Скорбящих элегий» многие авторы писали об одиночестве, однако только у Овидия — благодаря ссылке — оно приобретает новое, экзистенциальное звучание. Он-то не заброшен на необитаемый остров, а живет в большом городе; проблема, однако, в том, что в этом городе ему не с кем поговорить (никто не знает латыни), нет библиотек (книги — лучший собеседник!), все вокруг чужое, варварское, враждебно к тебе. Так у Овидия мы находим праначала того, что мучает нас в XXI веке — одиночество в толпе, одиночество в мегаполисе, внутреннее одиночество.
«Публій Назон, у віддалених Томах осілий,
з ґетських глухих берегів шле тобі вірші ці…»
