Пепел
Самый распространенный кадр первого послереволюционного дня — панорама Майдана с высоты, из окон одиннадцатого этажа гостиницы «Украина». Громадное пожарище, на котором остались невредимыми только стела Независимости и увешанный флагами и плакатами каркас новогодней елки, ставший чем-то вроде последнего рубежа, все-таки отстоянного протестующими.
История — пространство символического. Если проходить этот кадр последовательно, по самым заметным ориентирам, то первая высота справа, Дом профсоюзов, — окончательно выгоревшее советское прошлое; по центру — апофеоз кумовского коррупционного капитализма с его дикой позолотой, Стела — которая, тем не менее, после всего, что под ней произошло, действительно стала означать Независимость; и на левом краю, немного в глубине, Елка — знак собственно революции.
Но я хочу сказать о пепле.
Разглядывая этот пейзаж после битвы, я вдруг понял, что впервые вижу Майдан, который действительно превратился в целостное пространство.
О несуразности, неудобстве нашей главной площади после всех тех реконструкций, которые она пережила, сказано немало. Главная проблема — что Майдан фрагментирован, что он не является площадью как таковой, разбит дорогами, лестницей и разными, иногда просто случайными, сооружениями на отдельные неуютные куски.
Но, собственно, разобщенная и неуверенная в себе страна и не могла иметь иного центра.
И вот когда все запылало, Майдан стал, наконец, одним целым.
Мы приобрели целостность, о которой так много говорили и спорили. Целостность боли, общность ожога. Единство пепла.
Могло ли бы быть иначе? История не терпит сослагательного наклонения.
А еще история учит, и эта наука может быть очень жестокой.
Не усвоить этот урок не имеем права.
