Советское
На Берлинском фестивале показали фильм из проекта «Дау». Того самого — огромного (10 лет съемок, 700 часов финального материала, 14 картин) и скандальногоСъемки проходили в Харькове и так же сопровождались скандалами. Премьеру устроили как марафон круглосуточных показов в Париже, куда кинокритиков возили на деньги инвестора проекта — российского олигарха Адоньева. Шумиха стала еще громче, а между тем сам проект немногие видели.
В Берлине я посмотрел 145-минутную «Дау. Наташа» — фактически предпоследнюю часть цикла. Ниже буду говорить о кинематографических аспектах увиденного.
Фильм образуют два последовательных сюжета: отношения буфетчиц в институте УФТИ (специально построенная декорация площадью 6000 кв. м) — старшей Наталии (Наталия Бережная) и младшей Ольги, а также допрос Наталии институтским спецслужбистом Владимиром Ажиппо (играет сам себя).
Первую историю составляют сцены попойки (реальные, с реальной водкой и пьяными исполнителями) и секса (тоже реальные), вторую — истязания Наталии, как психологические, так и физические, устраиваемые Ажиппо ради согласия женщины на сотрудничество.
Для меня критериями качества фильма остаются работа актеров (все равно профессиональных или нет) и убедительность обстоятельств, в которых они действуют. Движущая сила конфликта Наталии и Ольги — ненависть первой ко второй. Но чем обоснована эта ненависть, откуда она растет, что за ней — страх? Боль? Зависть? Ревность? Понять невозможно, потому что ни в диалогах, ни в игре нет и намека на это. Никакой глубины характеров. Мы просто видим двух пьяных женщин, которые кричат одна на другую. А затем одну пьяную женщину, которая жалуется на жизнь. Героинь — нет. Драмы между ними — нет. Только корявый аттракцион, где главное развлечение — разные оттенки нетрезвости.
Абсолютно с таким же успехом можно было бы задокументировать любую достаточно пьяную и буйную компанию. Отличие лишь в том, что у «Наташи» все снято высококлассным немецким оператором Юргеном Юргесом, который в итоге получил за работу специального «Серебряного медведя». И здесь возникает противоречие между визуальным исполнением и объявленными намерениями режиссера.
Как бы ни переодевали людей в кадре в одежду 1930-х, сколько бы аутентичных консервов не стояло на полках, как бы ни старались дизайнеры интерьеров — взгляд Юргеса остается взглядом именно современного художника, равно как и взгляд Хржановского — сегодняшняя, постмодернистская оптика.
Да, мы не знаем, как именно видели мир заложники сталинской эпохи. Но о ней сохранилось немало материалов; опираясь на их, можно создать достаточно жуткую реконструкцию. Проецируя вычищенную, холодноватую «картинку», подобную которой можно регулярно видеть в средних фестивальных фильмах, Хржановский не достигает чувства погружения в то время; нет той визуальной материи, которая бы безусловно втягивала аудиторию в экран. Тренированный объектив Юргеса работает на цель, которой подчинен весь «Дау» — тоталитарный аттракцион без каких-либо рефлексий или эмоций. В котором, повторюсь, остро недостает героев, но есть много тел, с которыми можно делать много вещей, — на потеху публики.
И частью этого аттракциона, безусловно, является то, что происходит с Наталией Бережной. Режиссер накачивает ее водкой, а затем снимает сцену ее совокупления с не менее пьяным исполнителем. Эротические сцены в любом фильме — также часть истории. Они подчеркивают отношения между героями, их характеры. То, что показано в «Наташе», — это банальное, затянутое порно. Для потребностей драматургии хватило бы пары кадров; но режиссер почти ничего не вырезает, хотя, повторяю, ни характеры, ни сюжет этот эпизод никак не развивает. Тогда почему же он здесь, в такой длительности?
Ради той же забавы. Чтобы скандалили. Чтобы говорили о чем угодно, кроме искусства.
Ларс фон Триер в «Идиотах» тоже показал оргию — но и длительность, и исполнение этого эпизода чрезвычайно хорошо передают и карнавал свободы, который господствует в отношениях персонажей, и персональные отличия между ними.
С линией Ажиппо-Бережной сложнее. Истязания и издевательства убедительны. Он — идеальный палач, она — идеальная жертва. Но апогей, смысловой центр эпизода — это внезапное изменение в настроении Наташи, которая после всего, что с ней совершил Ажиппо, вдруг начинает активно и искренне обольщать насильника. И опять, как в попойке с Олей, остается думать, что является причиной. Этот переход должен был бы ужаснуть, ошарашить, но он никак не сыгран — и не потому, что Бережная и Ажиппо плохие актеры, а потому, что режиссер не смог или не захотел поставить им такое задание.
И опять остается аттракцион, правда, не о том, как люди бухают или трахаются, а о том, как делают друг другу больно. По качеству немножко лучше специализированных сайтов, но по наполнению и смыслу — приблизительно такой же.
Следовательно, Хржановский — это режиссер, который, не особенно проникаясь правдой факта и правдой искусства, беспокоится об одном: хайп. Шум. Социальный капитал. У него речь не о кино, а о парке развлечений. Который некоторая критика теперь восхваляет как новое слово в искусстве.
Но это не новое слово. Это слово давно известное. Советское.
Советское является в первую очередь имитацией и подменой понятий, обеспеченной постоянным принуждением. «Дау» является подменой кино, и, насколько можно судить из свидетельств о процессе съемок, она обеспечивалась тотальным контролем и неиллюзорным насилием. Хржановский, может, и хотел разоблачить советчину, но лишь воспроизвел ее зловещий аттракцион. Субъект слился с объектом. Деконструкции кровавой карусели не вышло. Вышла еще одна карусель.
Хорошая новость в том, что «Дау» — это проект, который был органично возможен в Украине до 2014 года, то есть в государстве, которого больше нет.
Не радует то, что Хржановский по неизвестной причине назначен одним из руководителей мемориала «Бабий Яр».
И он, этот любитель громких имитаций, блеклой фальши и малоосмысленных эффектов, теперь будет рассказывать нам, как лучше увековечить память об одной из самых страшных катастроф в истории Украины.
Более подробный анализ итогов Берлинского кинофестиваля читайте в ближайших номерах нашей газеты.
Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, «День» Берлин — Киев