Джинсовые перебежки
Сказать, что мои знания о предмете разговора легко бы уместились на донышке чайной ложки, значит, кокетливо слукавить, а нам это ни к чему: ведь не на семинаре личностного роста, курсах кодирования на индивидуальность, тренажерных забегах на необременительное общение. Там — расчёт на какую-нибудь монетизацию, а у нас — спонтанное путешествие в джинсовое таинство, причем, на примерах пережитых, оттого и невыцветающих. Вот уж чего не стану делать, так пытаться объяснить, откуда такая сумасшедшая любовь к «дворняжкам» из денима. Итак понятно — в том числе и советская концентрация дефицита — вот и всепоглощающая массовая старость. Через нее прошли, думаю, все: нынешним 20-летним папы и мамы уже рассказали о своей молодой джинсовой лихорадке, 40-летние и старше и так все испытали. Уже давно прочная гравитация от массовых клонов, конечно, прохудилась, в конце концов, джинсы заняли свою нишу, да и китайские подделки давно сбили «изюм», я же вспоминаю особый трепет, говоря — самые лучшие джинсы. Значит, любимые. Сожалеть, не сожалея давно научилась — к чему эти непойманные моменты, не вырвавшиеся признания, можно и не вспоминать, мало ли кто чего хотел. Я же искала свои особые джинсы — чтобы материал был нежесткий как брезент, а с легким невидимым пушком, как бы фланелевым, и чтобы цвета перванш. Если жизнь пытается оттеснить тебя на обочину, а сытые времена с ясными перспективами по-прежнему не на уровне протянутой руки, я одеваю, как и прежде джинсы и лонгслив (так после «замужества» с Европой иногда именует себя простая тельняшка). Правильная тельняшка приласкает и приголубит, а джинсы, понятно ближе к телу, что при виз или безвиз, не станут заманивать винтажными шалостями, а вмиг срежут этак лет 15, причем, легко, будто мимоходом, даже не поймешь в чем же секрет. Думаю, он в удовольствии не быть дамой и не стать дамой, скрупулезно продумывающую каждую деталь, не попасть в ментальную ловушку собственной снисходительной элегантности, которая так старят всех и дресс-кодовок в первую очередь. Навсегда влюбилась в джинсовую разнооттеночность — от цвета перванш до монаксконго синего, от морской бирюзы до цвета пыльной розы, да и цвет неба всегда подскажет, как в этот ноябрьский день, оно предложило не темно-синий, а это не мой вариант, а нежно-голубой, незабудочный и слегка фиалковый. Кстати, у меня такие были первыми, купленными с рук, само собой без примерки. От большой любви к ним и трепета, что испорчу цвет, стирая, да еще могут сбежаться, сдала их как-то без квитанции в химчистку. Их там и украли. В те времена это было невосполнимо, кстати, прошло столько лет и сейчас, когда джинсовый фастфуд на каждом шагу, мои джинсовые аристократы неповторимы. Они будто нашептывали, советовали — не жди, пока стихнет гроза, а учись танцевать и под дождем, причем, всю жизнь.
У меня есть свой памятный берлинский сюжет. Ровно 30 лет назад, по совпадению накануне падения Берлинской стены, стоя в аэропорту, в ожидании рейса на Киев, мы заметили некоторое напряжение, пожалуй, в большем объёме, чем для каждого дня, но не придали значения. Наши женщины утопали в шубах, что явно не по сезону — было еще тепло в Европе, но перед таможенниками надо было сделать вид, мол, ношу уже давно, в ней и приехала еще в июле. Я же зачем-то не удержалась в новых джинсах, и, наконец, с часовой примеркой и потому они меня так классно обняли, что настроение было воздушным. Только прилетев домой, мы узнали причину напряжения аэропортовского персонала — перемены уже дышали в затылок. Берлинской стены давно нет, а те давние джинсы, представьте себе, уже в виде прихваток, естественно, самодельных, служат до сих пор. Не умею расставаться.
Выудила и у приятельницы ее джинсовую историю. Не так давно, рассказала она мне, — решила она одеть новые джинсы — кюлоты с кокетливыми, остросюжетными карманами сзади, и новые ботиночки. Решила проводить осень. Выйдя, почувствовала, что обновки слегка тесные — и джинсы, и ботиночки. Успокоила себя — разойдутся, не впервые. Легкую эйфорию сбил левый — сдавил ногу так, что поставил в безвыходное положение. От дома уже далеко, боль в ноге и до такси не даст доковылять. Хорошо, что еще остались в Киеве кинотеатры, которые работают. К счастью, стояла как раз возле такого. Пошла на сеанс, даже не думая, хочу ли смотреть фильм. Решила просто дать ногам отдохнуть, и удалось даже посмеяться, видимо потому, что сняла два ботинка. Перед самым концом сеанса, в темноте, с трудом натянула она обувь, удивившись, что теперь и правый стал неоправданно тугим. Когда вышла на улицу, как-то по-чаплиновски переставляла ноги, думала только об одном — скорей домой. Хорошо, хоть джинсы уже не давили. Посмотрела на свои ноги и обомлела, оказалось, что наощупь одела правый на левый и наоборот. Носки ботинок отвернулись друг от друга как оппозиция от коалиции. Так, странно покачиваясь, подбиралась к дому и вдруг рядом услышала от незнакомца — у вас такая обаятельная походка и эти джинсовые карманы столь пикантны, вы просто украсили мой осенний день. Мы посмеялись, и я ему честно призналась, объяснив ситуацию, ты же знаешь, что сразу начинаю давать показания, правда, не знаю, зачем. Ботинки больше не ношу, не забыла мучений, а джинсы — обожаю, таких карманов больше нет ни у кого, да и кюлоты — мой фасон. Один интересный художник — джинсовый хиппи по имени Анатоль, тоже подбросил свой сюжет. В 70-е он мечтал, не скажу ничего нового, о джинсах. Мечтал — это не то слово. Бредил, так остро желая приобрести их, что не было сил терпеть. И вот подвернулся случай — купил. Обновку сразу взял в оборот, доносились они до того, что декоративно рвать уже ничего не надо было. Мама несколько раз покушалась их выкинуть, но, нет, дожили до своего звездного часа. В одной из киевских галерей задумали организовать что-то вроде джинс-party. Анатоль откликнулся на предложение и обрамил свои, знающие не понаслышке жизнь джинсы, своеобразной баррикадой из свернутых джинсовых фрагментов, как бы окруживши ими стоящий в полный рост деним. Удачная инсталляция получилась. Прозвучала. Как-то ночью, продолжил он, звонит хозяин галереи и спрашивает — сколько хочешь за свой шедевр. Спросонья говорю — 800. Галерейщик уточняет: в гривне, долларах, евро. Евро, ответил механически и заснул снова. Недели через две пришел за своим сокровищем, а мне протягивают деньги, минус проценты, естественно, и говорят, что эту фантазию, купил какой-то француз-коллекционер, фанат джинсовых импровизаций. Как думаешь, не продешевил вдруг, спросил он меня.
Хочешь честно, долго не думала над ответом, я бы не продала, даже за такие неплохие монеты. Тряпочное старье, но знаковое по жизни, может, и гроша ломаного не стоит, но любящий взгляд сделал бы этот стилизованный гимн джинсовый — драгоценностью.
Просто, ты незаметно утратил свой взгляд.
Так бывает.
