Границы памяти
В Сватово, которое всегда больше смотрело на слобожанский ученый Харьков, чем на пролетарский русифицированный Луганск, дышит Украина
В эти дни три года назад в небольшой городок Сватово, что на севере Луганской области, приехали незваные «гости». С автоматами. Отряд, который тогда называл себя смешным словом «Призрак», возглавлял печально известный Алексей Мозговой. Приехал он в родные края, ведь сам был родом из Нижней Дуванки, что под Сватово. Местные власти, и в частности мэр Евгений Рыбалко, встретил «гостя» без особой радости, но проводил в Белый дом. Как потом в беседе со мной рассказал сам Рыбалко, когда началась жесткая беседа с Мозговым, то пришлось взять последнего, как говорят донецкие, «на понт». Мэр, который до этого хорошо знал Мозгового, просто сказал ему: «А ты, Алексей, уверен, что на тебя сейчас не смотрят снайперы?». Мозговой уехал из Сватово ни с чем. Поехал в Троицкое, где «ловить» ему особо было нечего, ведь этот городок (на самом деле село районного значения) не имел уже сам по себе стратегического значения. Сватово же могло стать воротами для ухода или наоборот помощи из РФ банде Гиркина, который тогда уже оккупировал Славянск. Главная цель Рыбалко была достигнута — Мозговому не дали встретиться с бесноватой экзальтированной толпой, а значит опасное шоу провалилось.
Я прогуливаюсь по Сватово — городу, который не впустил в себя чуму «сепаратизма», а на самом деле полицаев, наемников, обычных оккупантов. Город готовится к праздникам. Только в воздухе уже нет той тревоги, которая электризовала атмосферу три года назад. Тогда на некоторое время Сватово стало даже областным центром. Здесь располагалась и областная администрация (точнее то, что от нее осталось), и милиция. Пасторальный городок закипел народом, зажил новой жизнью. Сейчас волна переселенцев сошла, и берега реки Красной, которая ужом ползет сквозь Сватово, знают только суету лягушат, которые в это время особенно громкие.
И война рядом. Военные на посту под мостом, которые стараются не привлекать к себе особого внимания, не склонны к разговорам. Однако печальные глаза выдают моральную усталость. Несколько лет назад я спрашивал их о службе, о настроениях в городе. Самое страшное, что приходилось им видеть, это «Груз 200». Пугает не сама война (в критические мгновения адреналин нивелирует страх), а ее смертельное молчание, застывшее на лицах ребят, еще юношей. Пугают вывернутые внутренности ее ужасной сути. Сейчас количество военных заметно уменьшилось в городе. За порядок полностью отвечает полиция. О близости войны здесь напоминает военный вертолет, который периодически пролетает над Сватово на низкой высоте.
Школьники, которых ведут учителя с красными флажками (нет, не советскими, а сигнальными) к памятнику солдату-победителю, когда видят этот вертолет, машут ему руками. Эту металлическую зеленую птицу, чем-то напоминающую стрекозу, с земли можно рассмотреть в деталях. Учительница требует от детей внимательности на дороге, и они, как утята, весело направляются к памятнику через дорогу. Им придется еще многое понять. Когда осенью 2015 года здесь взорвался склад со снарядами, этим малышам пришлось услышать голос войны. Пока что непонятный, но ощутимо ужасный.
Чтобы познать именно Сватово, а точнее ту Слобожанщину, которая находится в непосредственной близости от Донбасса и врага, нужно отбросить попытки идеализации. То, что эти земли не пустили к себе врага, еще не говорит о том, что опасность миновала. И, как это ни странно, без «старого молчуна», мать которого происходила из Черниговских казаков, Шолохова с его «Тихим Доном» здесь не обойтись. Станица Вешенская находится на расстоянии 200 км от этих мест прямо на Восток. И там, и здесь эти очень похожие земли заселяли казаки. И на Дону, и на Слобожанщине воинственность ни была оторвана от хозяйства, от ежедневного труда.
Помню, как еще в Луганске люди покупали билеты «на Вешки». В Сватово говорили проще: «К кацапу». И ничего в этом слове обидного не было. Мой дядя не по крови, так и не узнал судьбу своего отца, который навсегда однажды зимой ушел вглубь снега войны, говорил о своих родственниках: «кацапье необразованное». Так, как есть.
Если внимательно читать «Тихий Дон», то можно встретить множество украинских слов, а почти все имена произносятся на украинский лад. И это на Дону, в России. В Сватово, которое всегда больше смотрело на слобожанский ученый Харьков, чем на пролетарский русифицированный Луганск, дышит Украина. Дышит на уровне подсознания даже у тех, кто обратился в другую «веру». Русификация здесь полным ходом началась при советской власти, когда были закрыты все украинские школы. Спустя долгие годы уже покойный председатель Сватовской Райадминистрации Владимир Просин в 90-е годы пытался всячески выветрить этот российский оккупационный запах.
И пророссийскость здесь имеет особую основу. Извечная беда — провинциальность — злым геном проявляется здесь в поисках сильного. Именно поэтому российская пропаганда находит в мозгах многих местных благодатную почву. В самой провинциальности нет ничего плохого. Ведь в провинции родился талант Ивана Франко и Тараса Шевченко. В конце концов и упомянутый Шолохов «из низов». Но эта самая провинциальность превращается в безобразное явление, когда начинает выдавать ограниченность.
Соседка по улице откровенно не понимает, зачем моя мамаша ходит в библиотеку. «Ой, что о любви книги читаешь? О любви? Ага-ага» — глупо улыбается она, опершись на сапку. Это «ага-ага», как мат, приобретает разные значения в зависимости от интонации. Эта же соседка, которая знает маму еще со школы и видимо забыла, что она бывшая преподавательница украинского языка, осмеливается поправлять маму в разговоре: «Не говори «відверто»! Где ты таких слов набралась?».
Надменно поучать — желание, которое выдает рафинированную провинциальность в худшем смысле этого слова. Такой собеседник знает все, знает как и знает почему. Причем аргументы тут вещь самая уязвимая, ведь против них всегда стоит броней тупая безапелляционность. «Гетьманша» (ее умерший муж носил фамилию Гетман) ОТКРОВЕННО подчеркивает свое пренебрежение к языку. Сама же она разговаривает на суржике, большинство слов которого, хотя и адаптированы под «русский язык», но все же остаются украинскими. Кажется, что суржик и является настоящим местным языком. Именно языком. К нему действительно нужно относиться с уважением, но не там где русские слова превращаются в ужасную кальку исключительно вследствие закостенелости мышления и склонности к копированию. Часто то, что мы называем пренебрежительно суржиком, является естественным диалектом. Таким, как и на Западной Украине. Однако это не отменяет необходимости знания классического языка. В языке все же нужен камертон.
Потребность читать, поглощать информацию у мамы с детства. Когда-то она поступала в Педагогический институт в тогда еще Ворошиловграде. Сдала экзамены, а повестки все не было. Так она и подумала, что не прошла ... И только случайно знакомый, который уже учился там, увидел ее фамилию с ... другим адресом. Система была проста: если 15 дней без причины не появляешься, то на твое место ставили «своих», так называемых «свободных слушателей», которые не прошли экзамен. Это к разговорам о том, что «в советское время не было коррупции». Коррупции, возможно, и не было, но был «блат» со схемами проталкивания «своих». Так же, как инфляции почти не было, но был дефицит. Судьба сложилась для мамы удачно. Каламайка, такая девичья фамилия матери, не потерялась и, благодаря упомянутой случайности, успела попасть в институт.
Сейчас новое Сватовское поколение уже думает о фитнесе, пытаясь бороться с недостатками фигуры, презирает работу на огороде, но еще блуждает между строками пустых книг, фильмов и телепрограмм. Мир захватывает поверхностностью. Нырнуть вглубь — поступок единиц, ведь для этого мало плескаться на поверхности как уточка. Нужно набрать в легкие воздуха и окунуться. Сначала тяжело, потом легче, а впоследствии глубина дает новое измерение высот. Луганск с его университетами теперь для сватовчан закрыт. Но нельзя сказать, что от этого кто-либо чувствует особую утрату. Оккупант дал повод не оглядываться назад. Харьков, Сумы, Киев — эти города привлекают абитуриентов. И именно среди этого поколения больше проукраинских настроений. Однако особенно больно читать сообщения в Viber от подруги из оккупированного Стаханова: «Я так жду свою подругу и Украину» ... Украина там очень близко и очень далеко. От осознания этого сине-желтый флаг над Городским Советом, где когда-то был кинотеатр «Восход», а вблизи стоял Ленин, имеет особый смысл и содержание. На месте Ленина теперь прекрасная детская площадка. От коммунистического истукана не осталось и пьедестала.
Но, к сожалению не все так гладко в сознании старшего поколения.
«Янукович ребят жалел, а Аваков насмерть посылает» — такое можно услышать, например, в очереди за субсидией из уст дедушек. Сидит такой старец с головой, похожей на большой кирпич, и разглагольствует о Януковиче, Авакове и, безусловно, о Порошенко. «Ага-ага» — поддакивают ему благодарные слушательницы, загорелые на своих огородах бабушки с черными руками. Эти руки ни у бабулек, ни у дедушек уже давно не отмываются. Если у работяг Донбасса руки черные от угля, то у местных слобожан от земли. Что видят они кроме своего огорода? Как далеко простирается их сознание? Дальше сапки или лопаты? Уставшие, они в своих хатах включают телевизор, где «Интер» им рассказывает о «Бессмертном полке», а Рабинович горячо учит, как нужно украинцам жить на своей земле. Теперь у многих стоят спутниковые тарелки, и российская информационная канализация мощным потоком вливается в мозги сватовчан. Мозгов, загнанных в углы насущных проблем. Пенсия 1200 грн — что еще нужно для того, чтобы они стремились услышать русскую пропаганду и «клевали» на популизм говорунов?
Дорога в библиотеку. По этой дороге я ходил в Сватово с детства «в центр». Помню март 2014-го. Тогда я последний раз приехал в Сватово, когда еще можно было напрямую вернуться в Луганск. Перед тем мне все время снились какие-то самолеты, которые то летали, падали у нас в городе, а я все не успевал их снять. И просыпался с чувством разочарования — если и успел сфотографировать, то все равно в реальность от сна не возьмешь ничего. И тут ... иду я как всегда по этой дороге.
Навстречу мне двое парней. И вдруг свист, грохот, над нашими головами с северо-востока на очень низкой высоте полетел Су-27. С подвесками. То есть «не пустой». Разглядеть, чей он, нереально — все же не «кукурузник» на фанерных крыльях. Только серебристый блеск крыльев пролетел перед глазами, как блесна по воде. Челюсти, что у меня, что у ребят напротив упали до колен. Смотрим друг на друга — что это было? А сам думаю — началось? На самом деле, это были наши. Летали, примерялись, присматривались, а возможно и намекали. Главное ощущение — если уж истребители начали летать, то дела плохи. В принципе, так оно и произошло. Вот так сны неожиданно врываются в действительность.
Субботним утром (пока не припекает) я посетил Сватовскую библиотеку. Приятная неожиданность — меня здесь встретили не только библиотекари, но и газета «День». Излишняя скромность — это порок, поэтому особенно порадовали глаза мои интервью с Виктором Муженко и Юрием Гарбузом на первых страницах. Конечно, и я пришел не с пустыми руками. Так же без лишней скромности подарил книгу «Я — свідок. Записки з окупованого Луганська» (в этой книге Сватово занимает не последнюю роль) и сокровища из «скриньки» «Дня» — семена чернобрывцев из усадьбы Ивана Франко в селе Нагуевичи и фирменные открытки. Чернобрывцы зацветут прямо на входе в библиотеку в самом сердце Сватово. Скромные библиотекари рады и в то же время будто бы смущаются от внимания. Учитывая, что мой номер читательского билета 78, можно сделать вывод, что пока что день город с его грядками побеждает книгу. Будем откровенны — спрос среди населения, и это касается не только Сватово, в области напечатанного слова фокусируется на основном развлекательной литературе и объявлениях. Кроссворд и «продам поросенка» прочно держат строки на страницах местной прессы. Часто превращая читателя в теленка.
Уставшее от весеннего солнышка Сватово. В этом году весной солнце припекает по-летнему. Без церемоний. Днем на улицах почти нет людей. Они, как сонные жучки, прячутся в тени, в домиках и на огородах. В центре города на улице Государственной, которая несколько раз меняла свое название, стоит упомянутая Районная библиотека имени Тимофея Полякова. В свое время он — врач, поэт — передал Сватовской библиотеке книги, которые собирал всю жизнь. Раненый во время войны, он писал наивные, но теплые стихи. А общался нажимая себе кулаком ниже горла, иначе не мог выдавить из себя звуки слов — так о себе напоминало ранение. Не знаю, стал бы он — человек с русской фамилией, который писала стихи на украинском языке — сейчас дискутировать о том, когда нужно праздновать День Победы. Так же, как сложно догадаться, считал бы он сейчас те события победой, если бы увидел как «братишка» загоняет на Донбасс танки и палит с территории РФ по украинцам. Мог бы он представить, что война снова разгорится на этих землях, где меловые горы до сих пор перерыты окопами Второй Мировой. Теперь на горе с одной стороны стоит старый памятник воинам освободителям, а с другой — военный наблюдательный пункт с радаром. Когда в 2014 году на Луганщине грянул гром войны, в Сватово приехало много переселенцев. Вдоль реки оперативно был оборудован лагерь со всеми удобствами. Жаркое и кровавое лето 2014-го уступало осени неопределенности, беды. Тогда Сватовскую библиотеку буквально осадили луганчане. Правительство Японии позаботилось — библиотека насытилась новым дыханием.
Международная организация по миграции выделила деньги на проект по обустройству районной библиотеки, и здесь появилось все необходимое: интернет-площадка, книги, газеты, релакс-комната (именно так — комната, где можно просто читать и ни о чем не беспокоиться :-)), комната для детей. Волонтеры обустроили двор библиотеки с рядами и даже киноэкраном. Так, здесь теперь можно показывать кино. И главное — есть чем. А еще в библиотеке появились две книги со шрифтом Брайля. Даже санузел в помещении библиотеки оборудован для людей с особыми потребностями. Детская площадка, библиотека, музей города в здании, которому уже более ста лет, река в низких берегах с лужайками одуванчиков. Все Сватово, как ребенок в пеленках, укутано пушистыми от молодой травы и лесов горами. Идиллия. Как шевченковский сон, после которого ... пробуждение. И вот я уже стою на железнодорожном вокзале. Кормлю взбесившихся комаров в ожидании поезда в Киев. Мой дед 1905 года рождения проработал на этом вокзале всю жизнь. В далеком голодном 33-м году он каждое утро отправлялся на работу с улицы Садовой. Это рядом. В Сватово зимой тогда из поселков и хуторов буквально приползали опухшие люди. Они искали любую еду. У вокзала с паровозов выбрасывали сожженный горячий уголь. Здесь эти бедняги грелись и здесь от угара умирали. Дед вспоминал: идешь на работу, еще темно, холодно, а они лежат ...
Петр Егорович, которого я всегда называл дед Петр, говорил, что голод был создан искусственно. Сталин отомстил селянам за то, что в 20-е годы не пошли в колхозы. Дед знал о чем говорил. Тогда в 33-м со сватовского вокзала в Россию отправлялись опломбированные поезда с зерном и продовольствием. Начальник поезда вправе был расстреливать любого, кто подходил к вагонам — будь то ребенок или старик. Более того, если чекисты в таких случаях должны были писать «объяснительную», начальник поезда мог даже не отчитываться. Пристрелил и забыл. Когда ловили настоящих грабителей, они умоляли только об одном — оставить им жизнь. А за 15 лет до этого в бурные времена революции на этом же вокзале жизнь деду спасла обычная скамейка. Тогда в помещение вокзала залетела очередная банда и порубила людей. Дедушка, которому тогда было чуть больше 10 лет, просто спрятался под эту скамейку и видел, как на пол падали обрубки человеческих тел. Такая она сватовская «идиллия» времени. Времени, которое имеет свойство ходить по кругу циферблата. После службы на железной дороге дед на пенсии стал часовщиком. Так что о времени он знал все ...
Поезд из Лисичанска на подходе к перрону серьезно прогудел, привлекая к себе внимание. Можно отправляться в столицу. В Сватово остались посаженный картофель, тыква, арбузы, кукуруза, горох ... И конечно франковские чернобрывцы. Важно осознавать, что земелька эта на твоей меже. Она твоя и тебе родит. Спишь ты или бегаешь где-то по Киеву, она молча делает свое. И ждет одного — быть оплодотворенной. В этом ее смысл. Прорастут чернобрывцы. Пробьются сквозь сухую землю и картофель, и арбузы, и тыквочки, выставив под солнышко свои рыженькие животики. Будь то ливень или мороз, или суховей, главное правило на огороде — работать. Не бывает здесь иначе, мол, неурожай — и бог с ним. И сегодня, и завтра, и через год земля просит семян, а семена ветром несутся к земле. Так и черные полоски текстов, как прополотые грядки на огороде, должны вырасти сначала цветом, что радует глаз, а потом плодами. Плодами выводов, которые не позволят оккупанту прорваться сквозь границы нашего сознания, нашей памяти, нашей идентичности.
