На деревню дедушке
Не имею морального права давать советы с берегов Гудзона, но хочу поделиться соображениями. Просто я знаю чуть больше среднестатистического человека о том, кто кому кто.
Наконец увидела в ленте заметку женщины, которая утром вышла с ребенком за руку – в школу отвести, и сосед её тоже вышел. Со своим ребенком. В ту же школу. Так же за руку. Но в другой руке у него была дубинка. И сам в форме. Она это только сегодня утром заметила.
Это он вчера этой дубинкой бил детей других соседей, которые утром уже не выходят и не ведут своих детей никуда – те выросли, сами ходят. И иногда домой не возвращаются, потому что их арестовали, избили, увезли неизвестно куда, отобрали телефон. И все это сделали какие-то неведомые злые «космонавты» в страшных масках и шлемах.
Откройте глаза пожалуйста и увидьте: это делают с вашими детьми ваши соседи, друзья, знакомые, родственники.
Аристофан в «Лисистрате» это открытие оставил женщинам – и они обнаружили, что убивать соседей ходят их мужья. И называют себя «воинами», а дело убивания – войнами.
Да, женщины, эти чудовища с дубинками, которые бьют детей – ваши сыновья, мужья, братья. Это вы им чего-то недодали, чему-то не научили, что они способны бить безоружных, в тонких вязаных шапочках и легких куртках. Бить ногами в живот немолодых женщин и не испытывать сострадания ни к кому. Сюжеты античности ждут их за поворотом, когда однажды жахнув дубинкой по голове, боец обнаружит, что раскроил череп своему отцу-брату-сыну-дочери.
Количество драматических коллизий ограничено. Если вы находитесь не в одной из них, то на пути в другую.
Нас всегда убивают соседи.
Эта тема освоена поляками, которые полвека спустя после войны принялись выяснять, куда делись евреи Польши. Стали осознавать, в чьих домах они живут, и куда подевались хозяева. Обнаружили, что если в деревне есть тротуар, то стоит перевернуть каменную плиту, и она окажется надгробьем с еврейского кладбища.
Люди давно убивают людей. Братья – братьев.
Хорошо, когда это делают пришлые – прилетят в какую Африку на самолете и убьют «других» - черных каких. Или вообще с неба бомбу сбросят. На каких-нибудь «жёлтых».
Это удобно – не видеть лицо того, кого назначили «врагом».
Сложнее, когда сосед. Не очень понятно, что с этим делать.
Особенно в России, где гражданская война никогда ничем не кончилась. Я не знаю, как выглядит конец гражданской войны. Но точно знаю, что с этим нужно что-то делать. С соседом нужно разговаривать. Объяснять ему, что убивать нехорошо. Бить детей и стариков – тоже. Мы что-то упустили – эта мысль меня гнетет. Стоит в глазах словом БРАТЬЯ, которое Эйзенштейн в «Броненосце» пишет разными буквами – все крупней и крупней, чтобы передать крик.
А в памяти у меня много историй про соседей.
Я годами снимала для проекта Спилберга выживших в войну евреев. Их истории не знаю, когда будут преданы огласке. Я разглашать не имею права – все права на все истории у Спилберга. Но я коротенько, он не заметит…
Они жили рядом в одной украинской деревне – два дома, две семьи. Евреи и украинцы. Дети-погодки дружили, отцы помогали друг другу. А потом война. Построили евреев, вывели за село, дали лопаты, те вырыли себе яму, разделись, как велено, сложили вещички на кучу, сами в яму сошли, повернулись, как велено - чтоб убийцам стрелять удобнее было, - и всех расстреляли. А девочка – ей пять-шесть было, - прекрасно видела, что расстреливал их ее сосед. Голая, она упала вместе со всеми, кто-то упал слева и справа, а сверху присыпали их землей. Полежала она какое-то время и поняла, что не умерла. Что как-то прикрыли ее – мама или отец – и пуля ее миновала. Яма еще стонала и шевелилась, когда она потихоньку выбралась из-под трупов. Голая, грязная – в чужой крови, и мокрой земле, пошла она в село, когда стемнело.
Ночью постучала в окно… соседу. Тому самому, что расстрелял ее.
- Как?! – задохнулась я.
- А к кому еще? – спокойно развела она полвека спустя руками. – Ему одному объяснять не надо было, откуда я такая пришла…
И сосед открыл. Увидел её. Впустил. Нагрел воды. Поставил таз в избе, посадил ее и долго отмывал. Он с рождения её знал. Отмыл, вытер, высушил волосы, накормил-напоил. Одел в одежку своей дочери, спать уложил подле себя. Пару дней подержал у себя, и в какую-то из ночей поднял, вышел с ней за село, и долго вел ее куда-то в другую деревню. Где приняла ребенка другая семья. Спрятала, выходила, вырастила её, как украинку.
Но удивилась девочка больше всего тому, что мебель из их дома уже вся стояла в доме соседа. И она чувствовала себя у него как дома
У меня нет совета. Я просто хотела сказать про соседа.
На улицах Москвы вчера не было чужих – это свои били своих. Соседи – соседей. Белые – белых. Русские – русских.
Посмотрите внимательнее на мальчиков и мужчин, которые стоят рядом с вами. Мамы, поговорите с вашими сыновьями. Мы уже погибали на гражданской войне. У нее нет дня победы.
