В ожидании мыши
Украинец Борис Михайлов стал единственным по-настоящему актуальным художником на выставке современного искусства «Манифеста» в Петербурге
Европейская биеннале современного искусства «Манифеста» появилась в середине 1990-х годов как ответ на новую социальную, культурную и политическую реальность, сформировавшуюся после окончания холодной войны. Основной задачей «Манифесты» является исследование психологических и географических границ современной Европы. Наряду с Венецианской биеннале и Кассельской «Документой» «Манифеста» является одним из наиболее значимых форумов современного европейского искусства.
С 1996 года местами ее проведения становились Роттердам, Люксембург, Любляна, Франкфурт-на-Майне, Сан-Себастьян, регионы Трентино (Южный Тироль, Италия) и Мурсия (Испания). Официальной площадкой для десятой «Манифесты», которая проходит с 28 июня по 31 октября 2014 года, стал Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург, Россия).
Основная экспозиция представлена в залах недавно отреставрированного и открытого для публики здания Главного штаба, продолжение — в залах Зимнего дворца.
Сосредоточимся на наиболее примечательных работах.
Центральная, достаточно предсказуемая идея устроителей — столкновение актуальности с классикой.
Один из наиболее удачных примеров такого сочетания — размещение в двух параллельных анфиладах подборок холстов Анри Матисса и фотографий Вольфганга Тильманса (Германия). Тильманс сосредотачивается на деталях, фрагментах, показывая лишь часть тела объекта съемки или же брошенную одежду, — но этого уже достаточно, чтобы ощутить целое. При этом некоторые фото композиционно, колористически или динамически действительно перекликаются с полотнами Матисса.
Другое любопытное сопоставление — в зале античной скульптуры. Среди древних статуй, бюстов, этих драгоценных обломков цивилизации, итальянка Лара Фаваретто расставила бетонные монолиты, неровные, словно разорванные сверху неведомой силой, — и эти грубые объекты с их серым цветом, с их искореженной поверхностью смотрятся как практически идеальная рифма к скульптурам.
Бельгиец Жоель Тёрлинкс сделал «Красную комнату», которая оставалась бы незаметной в любом ином интерьере, однако на третьем этаже Штаба, в залитом светом залах, с окнами, выходящими на вычерченные под линейку питерские особняки и дворцы, эти белые ватманы с прорисованными на них красными контурами смотрелись на своем месте: красная комната, в которой красный дан лишь намеками, а преобладает белый — это очень по-петербугски.
«Опера носового платка» Доминики Гонсалес-Ферстер (Франция) — это вообще сплошные сопоставления, игра жанров: под потолком висят несколько огромных полотнищ с увеличенными копиями картин на них, подзвученные оперной музыкой, и, например, «Черному квадрату» Малевича (1913) соответствует футуристическая «Победа над солнцем» Алексея Крученых и Михаила Матюшина, а «Прачкам среди руин» Гюстава Робера (1760) — «Князь Игорь» Александра Бородина (1890). Поиски соответствия между изображением и звуком всегда грешили субъективизмом; но здесь смешивание гигантских «Платков» и музыки кажется точным: что, в конце концов, есть история культуры, как не бесконечный палимпсест, скрепленный силой авторского произвола?
Актуальность в искусстве бывает и прямой — даже в политическом смысле. «Равенство» Елены Ковылиной — видеоперформанса на Дворцовой площади. Люди разного роста под торжественную музыку взбираются на табуреты, подобранные таким образом, чтобы рост всех участников сравнялся. Удары литавр, гром духовых, колокола, конец. Кто-то может это воспринять как жест во славу государства, но, по-моему, это выпад в диаметрально противоположном направлении.
«Срез» Томаса Хиршхорна (Франция) — макет четырехэтажного дома в натуральную величину, построенный в одном из внутренних дворов Штаба. Фасад здания разрушен, внутри шесть комнат, небогатые постсоветские интерьеры. От обычных квартир их отличают картины на стенах — подлинники Малевича, Филонова и Розановой из коллекций Эрмитажа — мол, вот вам срез истории. Но здесь тот случай, когда злоба дня полностью поглотила прием: думается, для большинства зрителей из Украины и России этот развороченный дом выглядел совершенно однозначно.
Неудивительно, что лучшее соединение актуальности и художественного качества — в работе украинского автора. Один из самых интересных залов «Манифесты» — это подборка новых работ выдающегося харьковского фотохудожника Бориса Михайлова «Театр военных действий. Акт второй. Тайм-аут». Михайлов — не репортер, его интересует не столько история, сколько люди с историей. Также его серия снимков Майдана — не репортаж, скорее, авторская книга, развернутая в экспозицию; внимательное, но небезучастное отображение восстания сквозь авторский объектив. Михайлов не боится показывать людей усталых и плохо выглядящих, людей растерянных. Местами он даже отстраняет материал: часть фото с помощью красок превращены в картины, одна и та же сцена с повстанцами подле баррикады сфотографирована с двух ракурсов и затем смонтирована в единое целое, хорошо передающее напряжение тех дней. Некоторые снимки («карточки», как их называет Михайлов) прокомментированы самим автором — подписаны от руки, и комментарий тоже становится частью композиции. На серии случайно сделанных карточек вдруг появляется еще живой Сергей Нигоян. Взгляд парня в каске и с надписью «Свобода смерть» (вместо «або» — череп с костями) на щите говорит о трех месяцах противостояния больше, чем сотни других кадров.
Одним словом, Михайлов, живя преимущественно в Германии, смог создать о Майдане не только документальное свидетельство — каковых уже множество, но и полноценное визуальное произведение.
Одна из центральных инсталляций «Манифесты» также связана с Украиной, пусть опосредовано. Илья Кабаков родился и прожил восемь лет в Днепропетровске; начав в советском художественном подполье, после переезда в США стал живым классиком концептуального искусства. Его «Красный вагон» (2008) — одна из лучших инсталляций, когда-либо созданных на тему коммунистической утопии. Это действительно старый советский вагон, выкрашенный ужасающей темно-красной краской. Вдоль одной стены лавки, во всю площадь второй — подсвеченная картина-панорама: цветастый город будущего, над которым летят воздушные шары, аэропланы и огромный дирижабль. Из скрытых динамиков играет сладкая эстрада сталинских времен, все хорошо, и не сразу ловишь себя на том, что в этой прекрасной воздушной дали нет ни единого человека, что внизу — безлюдный город, и от этого становится не по себе. А снаружи над вагоном — выдвижная деревянная лестница, которая вроде бы стремится в небо, но на самом деле уходит в никуда. Кабакову, как никому другому удается передать разящую пустоту смыслов, которая стоит за любыми затеями (от религиозных до политических) по переустройству общества.
Буквально рядом — конструкция, обыгрывающая пустоту на совершенно иной манер. Испанец Хуан Муньос (1953 — 2001) изначально задумывал «В ожидании Джерри» (аллюзия на знаменитую пьесу Беккета «В ожидании Годо») как подарок дочери, любившую анимационный сериал о Томе и Джерри, а также — как иронический комментарий насчет бесконечных боксов для видеопросмотра, оккупировавших современные галереи. Результат — столь же минималистичный, сколь и остроумный. Абсолютно темная комната без окон и освещения. Единственный источник света — крохотная норка в стене над полом — такая же, как в мультфильме. Громко играет музыка из «Тома и Джерри» — точнее, не музыка, а звуковая дорожка, со всеми бесшабашными мелодиями, стуками, грохотом и воплями, а норка светится, а Джерри все никак не появится — все настолько смешно, что выходить из этого веселого чулана не хочется вообще.
Похоже, именно образ «В ожидании Джерри» можно назвать знаковым для всего форума. По нескольким удачным композициям трудно судить обо всем — однако если говорить о важнейшем социальном факторе, то присутствие «Манифесты» в городском пространстве неощутимо. Для сравнения стоит вспомнить ту же Венецианскую биеннале — город, с которым часто сравнивают Петербург, каждые два года преображается практически полностью. Здесь этого нет, как нет и ощущения рождения новых смыслов, которое отличает действительно серьезные арт-форумы; по сути, «Манифеста»-2014 — очередная большая выставка, одна из многих, просто выполненная в удачных интерьерах.
Бывает, что гора рождает мышь — но иногда и мышь не хочет выходить на свет (во тьму?). Оттого инсталляция Муньоса кажется очень точно характеризующей итоговый результат, который получили организаторы столь странного проекта, — устроить «Манифесту» в стране глубоко консервативной, с авторитарным правительством, запрещающим все и вся, ведущим беспрерывные войны как с другими государствами, так и на своей собственной территории.
Если же говорить об Украине, то наше искусство (и артисты, и кураторы), за редкими исключениями, похоже, застыло в неком оцепенении, полностью отдав рефлексии о происходящих ныне событиях журналистике и Интернету. Только этим можно объяснить, например, что тот же Михайлов выставляется в Петербурге, а не у нас. Но это — тема для отдельного разговора.
Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, «День», Санкт-Петербург — Киев
