Великий Волынянин
В первый день зимы, 1 декабря, ушёл в вечность Евген Сверстюк, принадлежавший к знаковым фигурам украинского диссидентского движения. В этом есть какая-то мистическая символика. Так как 1 декабря состоялся референдум, закрепивший независимость Украины, о которой мечтал и за которую боролся Сверстюк. А не так давно он стал одним из «родителей» инициативы «1 грудня».
• Сверстюк имел свою особую «нишу» в диссидентском движении. В годы независимости он не ринулась с головой в политику. По крайней мере, не стремился стать политиком. Даже, насколько я его знаю, пытался дистанцироваться от политики. Для него важнее была просветительская работа. Да, он хотел перемен, в том числе — политических. Но считал, что людей сначала нужно просветить. Без этого можем зайти «не туда».
Чтобы понять Сверстюка, вероятно, нужно понять его «малую родину», то село, где он родился, людей, которые там жили. Думаю, для большинства название Сильце Горохивского района, где увидел свет будущий писатель-диссидент, говорит мало что. Автору этих строк пришлось некоторое время (правда, давно, в период «глубокого застоя») пожить в этих местах, в селе Квасове (это на расстоянии менее десятка километров от Сильця). Сильце, Охлопив, Квасов, Журавники — это будто бы этакий сельский конгломерат. Люди здесь друг друга знали, поддерживали родственные отношения. Что меня поразило в этом месте — это попытка придерживаться древних традиций, в том числе — религиозных, «своя» память. Конечно, это не была какая-то идиллия. Но между людьми, несмотря на разные обстоятельства, сохранялись добрые, «естественные» отношения, в которых опирались на нравственные ценности.
• Старшие люди мне рассказывали, что их родители «за часів Польщі» ходили на Казацкие могилы под Берестечко (от Сильця до Берестечка не так уж и далеко — где-то до тридцати километров). Людей разгоняла польская полиция. Но они всё равно туда шли, чтобы почтить память погибших казаков. Упрямые украинцы! Таким же упрямым был и Сверстюк. А во время войны (той, которую у нас бравурно именовали Великой Отечественной) в этом месте активно действовали партизаны. Так даже во времена застоя здесь называли воинов УПА. Я, например, с удивлением от старожилов узнал, что село Охлопив (это уже впритык к Сильцю) контролировали партизаны-уповцы. Сюда не могли зайти немцы. Даже было так, что оккупанты бомбили это село с самолётов.
Сильце, как и окружающие сёла, это «правдива» Волынь. Со своими чернозёмами, живописными гаями, речками, ставками, молчаливыми и работящими селянами, в конечном итоге, со своей глубинной культурой. Если хотите хоть немного познать этот край, прочитайте «Волинь» Уласа Самчука. По крайней мере, когда я впервые, уже во времена независимости, познакомился с этим эпическим произведением, мне показалось, что я побывал в «своём» Квасове и близлежащих Журавниках, Сильце, Охлопове.
• Сверстюк любил Волынь. Несмотря на то, что судьба забрасывала его в разные края, он, пока имел силы и возможности, приезжал на свою «малую родину». Помню, что я познакомился с ним на автостанции №2 в Луцке. Мне бросился в глаза интеллигентный скромный человек, ожидавший автобуса, чтобы поехать в Горохов. От Горохова до Сильця — рукой подать. Это были первые годы независимости. На то время Сверстюк был уже известной фигурой. Мог бы прийти к какому-то областному начальнику в Луцке и сказать: «Я такой-то и такой-то. Дайте мне машину, чтобы поехать в своё родное село». Начальник бы не отказал. Диссидентов тогда власть имущие уважали и даже немного... боялись. Но Сверстюк такого не делал. Он вместе с сельскими тётками и дядьками ожидал далеко не комфортабельный автобус, чтобы добраться в страну своего детства. Я даже не поверил. Неужели Сверстюк здесь, на этой обшарпанной автостанции, ожидает автобуса? Казалось бы, пустяковый эпизод. Но в такой «пустячности» часто и оказывается человек.
Сверстюк будто бы представлял Волынь в диссидентском движении, в которое входили выходцы из разных уголков Украины. Были здесь и галичане, и люди из Центральной Украины, и даже — далёкого Донбасса... Каждый из них вносил что-то свое. Вклад Сверстюка — это защита нравственных ценностей, опирающихся на традиции, которые у него были органично связаны с религиозными ценностями. Даже отрицание коммунистической системы у Сверстюка имело не столько политический, сколько нравственный характер. Диссидент не принимал эту систему, поскольку она была аморальной. Вообще для Сверстюка неприемлемым был аморализм в политике. Не отсюда ли его дистанционирование от политиков и политической жизни? Не принимал он также аморализма в церкви. Стремился иметь «церковь идеальную». Отсюда его религиозно-просветительская деятельность, редактирование им газеты «Наша віра».
• Не всегда «аполитичность» Сверстюка принималась и приветствовалась. Кому-то хотелось, чтобы он был «борцом», шёл вместе со многими бывшими диссидентами на «политические баррикады». Были недовольные и его позицией в религиозном вопросе. Возможно, в этом была своеобразная «наивность» Сверстюка — нежелание принимать существующее положение вещей, попытки хоть немного изменить его. Возможно, чем-то Сверстюк напоминал Дон Кихота, человека, который не хотел «идти в ногу с жизнью» и жил «старыми» нравственными ценностями. Но такое донкихотство, несмотря на всю «наивность», заслуживает большего уважения, чем прагматичная попытка добиться успеха любой ценой.
Мне запомнился один эпизод. Было это лет двадцать назад. В Луцке проходил песенный фестиваль. На него пригласили и Сверстюка. Приехали на этот фестиваль и две молодые дамы из Киева. Тогда они были малоизвестными, собственно говоря, практически неизвестными. Сейчас это — звездные личности. Можно сказать — общественные знаменитости, в том числе и политические. Во время одного завтрака эти дамы позволили себе выразить собственные взгляды на жизнь. Сверстюк их молча слушал. Когда они ушли, он сказал мне: «Знаете, я этих молодых людей не понимаю».
• Сверстюк ставил высокую планку. Возможно, даже слишком высокую для нашего нравственно-деградированного общества. При этом не прибегал к навязчивым наставлениям. А молча делал своё дело. ...Как его волынские предки молча пахали ниву, собирали урожай, держали скотину.
• Действительно, это был Учитель — интеллигентный, мудрый, спокойный. Другое дело, что не все понимали и воспринимали его учительство. Но это уже — не проблема Учителя! Это — проблема «неумных учеников». Мне кажется, что люди, общавшиеся с Евгеном Сверстюком, оставались под впечатлением этого общения. Кто-то становился мудрее, кто-то умиротворённее, кто-то светлее.
