30 октября: «Стена плача»
30 октября в России – день памяти жертв политических репрессий в СССР. Нынешний год – это год 80-летия начала Большого террора, что, казалось бы, должно придать дате 30 октября особое значение. Напомню, что 30 октября 1974 года советские диссиденты Кронид Любарский, Алексей Мурженко, Сергей Бабич, Израиль Залмансон и другие узники совести мордовских и пермских лагерей впервые отметили «День политзаключённого» совместной голодовкой и выдвижением ряда требований, в том числе: признать статус политзаключенного; отделить от политзаключенных военных преступников и уголовников; отменить принудительный труд и обязательное выполнение нормы; отменить ограничения в переписке, в том числе с заграницей; изменить ограничения в посылках и передачах; выделить медицинскую службу мест заключения из подчинения МВД; обеспечить заключенным полноценное медицинское обслуживание с участием врачей-специалистов, в том числе иностранных; увеличить число свиданий с родственниками, разрешить свидания с друзьями; обеспечить возможность творческой работы литераторам, ученым, художникам; разрешить регистрацию браков; разрешить говорить на родном языке в лагере и на свиданиях. Замечу, что многие из этих требований вполне актуальны сегодня для, пусть немногочисленных, но уже появившихся новых российских политзаключенных, большинство из которых, вроде режиссера Олега Сенцова, были лишены свободы в связи с аннексией Крыма и российско-украинским конфликтом.
Российский историк Геннадий Бордюгов и германский историк Марк Юнге, еще десять лет назад вместе с покойным Рольфом Биннером опубликовали объемную монографию «Вертикаль Большого террора», где впервые вскрыли механизм применения утвержденного Политбюро ЦК ВКП (б) 30 июля 1937 года приказа НКВД № 00447, давшего старт Большому террора. Интересно, что доносы в этом терроре играли крайне незначительную роль. Главными были спускаемые сверху контрольные цифры репрессированных и определяемые по картотекам центральных и местных органов НКВД. При этом вполне целенаправленно уничтожали всех тех, кто потенциально мог составить оппозицию Сталину и его режиму. В недавней статье Бордюгов и Юнге отмечают: «Как и 10 лет назад, эта трагедия не в центре общественного внимания. Не прозвучал набат по убитым, не объявлена минута молчания». Власть же юбилей отметила весьма своеобразно, упрятав за решетку по явно сфабрикованному обвинению карельского «мемориальца» Юрия Дмитриева, обнаружившего захоронения десятков тысяч расстрелянных и организовавшего ежегодные международные памятные мероприятия на одном из расстрельных полигонов в урочище Сандармох. Где, кстати сказать, регулярно участвовали делегации Украины, поскольку там полегло немало украинцев.
Как отмечают Бордюгов и Юнге, «минимальный консенсус в научном сообществе историков был достигнут в отношении оценки результатов Большого террора. В течение 1937–1938 гг. по политическим обвинениям было арестовано более 1,7 млн. человек. Вместе с жертвами депортаций и осужденными «социально вредными элементами» число репрессированных – свыше 2 млн. человек. Более 700 тыс. арестованных были казнены». Отмечу, что эти же историки, вместе с несколькими другими, в 2010 году выпустили двухтомник «Через трупы врага на благо народа. Кулацкая операция в Украинской ССР 1937-1941 гг.».
Но на определении числа жертв Большого террора консенсус среди российских историков заканчивается. Лишь очень незначительная часть из них готова, признав террористическую сущность сталинского режима и, шире, Советской власти, по крайней мере, в период с 1917 до 1953 года, отвергнуть советское наследие, подобно тому, как после 1945 года в Германии полностью было отвергнуто наследие национал-социализма. Большинство историков, как и российская власть, рассматривают массовые политические репрессии сталинской эпохи как крайне неприятные, трагические, достойные самого решительного осуждения события, которые, однако, являются лишь довеском к великим свершениям советской эпохи, не изменяющим ее суть. Власть осуждает репрессии против элиты 1930-50-х годов, поскольку чиновники очень опасаются возможности их повторения. И в России день памяти жертв политических репрессий отмечается преимущественно поминальными молитвами, но власти прилагают все усилия, чтобы не допустить каких-либо политических мероприятий в связи с 30 октября.
Бордюгов и Юнге считают, что «моментом истины для… российской власти и гражданского общества станет открытие в Москве 30 октября 2017 года памятника жертвам массовых репрессий «Стена скорби» работы Георгия Франгуляна. Какие слова будут произнесены, какие оценки сделаны, какие действия предприняты для того, чтобы это больше не повторилось?»
Боюсь, однако, что общественно значимым событием, вернее, событием, имеющим большой общественный резонанс, открытие «Стены плача», к огромному сожалению, так и не станет, и ожидать каких-либо действий от власти по предотвращению возможности повторения репрессий не приходится. Подавляющее большинство россиян не привыкло каяться. Им не нравится, когда им напоминают о преступлениях, в которых соучаствовали если не они сами, то их предки, хотя бы молчаливым согласием с происходившим беззаконием. И власть, и значительная часть историков вполне позитивно оценивают имперские достижения Сталина, вылившиеся в контроль над одной третью мира. И откровенно сожалеют, что нынешняя Россия сильно уступает по военной и экономической мощи Советскому Союзу и что ее боятся куда меньше, чем в свое время боялись сталинский и брежневский СССР. И подобная имперская ностальгия характерна для большинства россиян.
Но что еще важнее, в народной массе поощряемая властью память о Великой Отечественной войне, где погибло от 40 до 41 млн. советских людей, в значительной мере вытесняет память и о «красном терроре» гражданской войны, о жертвах коллективизации и о Большом терроре 1937-1938 годов, которые по числу погибших на порядок меньше числа жертв войны. Пока в массах не укрепится осознание преступности коммунистического режима, день 30 октября не станет одним из важнейших событий в календаре россиян.
Борис СОКОЛОВ, профессор, Москва
