Генеральские и солдатские армии
Общество должно знать, кто их защищает и что происходит за заборами гарнизонов
Конец августа сопряжен со многими вехами. Более полувека назад советские войска вторглись в Чехословакию. Тридцать лет назад улицы Москвы заполнили танки умирающего СССР. Год назад в Беларуси президент Лукашенко использовал военные бронетранспортеры для усмирения протестов. Буквально на наших глазах американская бронетехника талибов разъезжает по всему Афганистану. Во всех этих переломных моментах современной истории есть общий опорный сигнал и повод задуматься о национальных армиях, которые теряют главную свою функцию защиты мирного населения, становясь либо пассивными зрителями потрясений, либо союзниками антинародных режимов.
Чехословацкая армия не вышла из казарм, чтобы оказать сопротивление агрессору. (Этот сценарий мы повторили в Крыму). Советская армия использовалась против народов СССР, подавляя национально-освободительные движения в республиках и самой Москве. Белорусские военные присоединились к полицейскому насилию. Афганская армия бросила население на произвол судьбы, переложив ответственность за жизни собственных родственников, женщин и детей на американцев. Почему военные склонны к коллаборационизму и опускают главные слова из своих присяг на верность народу?
Иногда в мою новостную ленту Facebook вплетаются звуки прошлого от бывших «военных журналистов». Заключаю род занятий в кавычки обоснованно. На самом деле военной журналистики в СССР не существовало, была военная пропагандистика: кондовая, штампованная и безликая, как памятник неизвестному солдату. Я начинал службу в военных газетах Забайкальского военного округа, когда в СССР обострились взаимоотношения с Китаем, и там в сопках Даурии и Маньчжурии концентрировались десятки дивизий и несколько армий. Часто гарнизоны возникали в голой степи, где не было условий для жизни семей военных, но туда по непонятным причинам везли женщин и детей, которые потом мыкались на полустанках, пробираясь назад — на Запад. Писать об этом запрещалось, как об изнасилованиях, поножовщине, убийствах и глумлениях в казармах, называемых «неуставными взаимоотношениями». О роли армии в оккупации Чехословакии тоже нельзя было писать. Каждый год 21 августа все военные Центральной группы войск тихо сидели по домам и казармам, боясь высунуться за охраняемый периметр, «чтобы не провоцировать чехов». Об этом тоже нельзя было писать, вспоминать и размышлять. На полигонах Советской армии зимой и летом гибли сотни спящих солдат, случайно попадая под гусеницы танков. Но предупредить об опасности сна на траве и в снегу никто не мог. Об этом тоже запрещалось писать. Когда началась война в Афганистане, она тут же попала в цензорские списки запретных тем. Парадокс! Военные журналисты не могли писать о войне. Нам не надо было «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете», строчки можно было отливать на линотипе без присутствия в войсках, где было запрещено все. Помню в годы перестройки, свежий ветер просочился и в затхлую атмосферу «Красной Звезды». Мне вдруг заказали статью о «реальных проблемах». Написал об одеялах и матрацах, которые офицеры таскают с собой на учения, и что пора бы министерству обороны снабжать армию спальными мешками и другими предметами быта и гигиены. Безобидная статья оказалась крамольной — ее не напечатали, чтобы «не дискредитировать систему материального обеспечения войск». Понятно, что более серьезные темы, например, об эксплуатации солдатского труда, очень модного занятия в группах войск, когда подразделения неделями выполняли черновую работу на полях и предприятиях, а оплату за труд получали их командиры... Все это лишь отдельные фрагменты реальной жизни Советской Армии, о которой умалчивало огромное количество военной периодики. Только две темы были подвластны пропагандистике. О счастье умереть за родину и о народной любви к государству в государстве.
С того дня, когда я отнес на мусорку офицерскую униформу разгромленной историей армии, прошло немало лет. Казалось бы, все побывавшие в ней могли сделать выводы о смысле пребывания во многокастовой вооруженной секте. Но некоторые продолжают гордиться тем, чему следует стыдиться. Наверное, потому, что больно признаться в зря потраченных годах, или считая ту систему нормальной. И правда, на первый взгляд кажется, что хороший танкист подойдет для любой армии. На самом же деле это не так.
Почему Советская Армия развалилась так же, как царская? Почему талибы легко победили экипированную и достаточно обученную афганскую армию? Не потому ли, что в каждом государстве существуют две армии. Одна для парадов и гордости генералов, другая для находящихся внутри изолированной от общества системы. Две ипостаси могут не замечать друг друга, пока войны и революции не разводят сослуживцев по разные стороны баррикад. Тогда генеральские армии начинают конфликтовать с солдатскими.
Мои споры с бывшими коллегами подтверждают эту закономерность, и они важны для новых поколений пишущих об армии, чтобы те, в поиске очередных званий и должностей, не превратились в пропагандистов генеральского тщеславия. Общество должно знать, кто их защищает и что происходит за заборами гарнизонов. Это непростая задача для армии, где секретность — часть профессионального поведения. И нелегкое дело для штатского человека, оценивающего действия военных по критериям мирного времени. Но для общества важен не анализ профессиональных действий людей в погонах, а состояние их умов, атмосфера в военных частях, уровень коррупции в штабах, характер взаимоотношений между начальниками и подчиненными, словом все то, что стало причиной разложения упомянутых здесь армий.
