Христиане или смертохристы?

Сергій Грабовський

19 июля, 12:27

В субботу, 17 июля, в Киеве произошло то, что должно было произойти при попустительской политике действующих властей: сотня или две человек прошли крестным ходом под зданиями СБУ до Софии Киевской, под стенами которой начали выкрикивать: «Пусть воскреснет вторая Россия!» — и петь «Боже, царя храни!» — держа в руках изображения и «иконы» Николая ІІ. В интернете появились видео, зафиксировавшие это событие, а некоторые телеканалы рассказали о нем и прокомментировали в том смысле, что на востоке государства продолжается война, гибнут украинцы, а на Софийской площади, в центре Киева, свободно прославляют «Рассею-матушку» и «царя-батюшку» и призывают превратить Украину во «вторую Россию». А еще в комментариях звучало мнение, что речь идет не о сугубо религиозно-церковной, а о политической акции. Потому не удивительно, что вечером в воскресенье УПЦ МП подумала и официально открестилась от этой акции, заявив, что ни один клирик церкви не принимал в ней участия и не давал ее участникам благословения, потому что, мол, Священный синод церкви еще в 2008 году запретил проводить крестные ходы под политическими лозунгами.

Что ж, возможно, и так. Однако возникает вопрос, является ли политическим культ «царственного страстотерпца» — последнего российского императора Николая ІІ, который стал важным фактором главных акций Московского Патриархата и его филиала УПЦ МП и четко проявился в том крестном ходе, который движется на Киев из Свято-Успенской Святогорской лавры на Донетчине, — и который так же четко показал себя под стенами Святой Софии.

Напомню, что члены императорской семьи и сам император были канонизованы Русской Православной Церковью в 2000 году (почти сразу после того, как Путин стал президентом РФ) и сейчас почитаются ею как «Царственные страстотерпцы». Что ж, вся эта семья, включая несовершеннолетних детей, была в 1918 году расстреляна большевиками по тайному приказу Ленина и Свердлова. Однако разве в христианстве для обретения святости достаточно одного лишь факта мученической смерти, разве не должны приниматься во внимание все главные поступки претендентов на канонизацию? Ведь разве, скажем, Лаврентий Берия не погиб такой же смертью? А до того разве не он возродил автокефальную Грузинскую православную церковь (понятное дело, поставив во главе ее сексотов, но все же...) и разве не он способствовал номинальному воссозданию РПЦ (во главе тоже с такими же «проверенными» лицами)? Но даже путинская команда понимает, что канонизировать Берию как-то не пристало. А вот возвеличить до уровня святости Николая Кровавого, как его называли современники, и его жену, подозреваемую в шпионаже в интересах Германии и ставшую центром того позорного явления, которое называлось «распутинщиной», — это, оказывается, можно. Это морально. И это в духе того понимания христианства, которое превалирует в РПЦ.

Даже если вынести «за скобки» все другие бездарные и разрушительные деяния Николая ІІ, достаточно его роли в развязывании Первой мировой войны, чтобы считать последнего российского императора (которого «хранили» верные УПЦ МП в Киеве) одним из самых больших военных преступников ХХ века.

Известно, что непосредственным поводом к началу Первой мировой стал «выстрел в Сараево». 28 июня 1914 года член тайной организации «Млада Босна» Гаврило Принцип застрелил в Сараево (этот город входил в состав Австро-Венгрии) наследника престола Габсбургов, главнокомандующего австро-венгерской армией эрцгерцога Франца Фердинанда. За спиной боевиков «Млада Босны» стояла военная разведка Сербии, которая финансировала и снаряжала террористов, а сама организация была частью другой — «Черной руки». А разведкой Сербии руководил полковник Драгутин Дмитриевич, который и был инициатором и организатором убийства эрцгерцога. При этом и разведку Сербии, и организацию «Черная рука», и полковника Дмитриевича «крышевала» военная разведка Российской империи. Контакты же с российской властью осуществлялись через посла России в Белграде Гартвига. Есть информация, что непосредственно перед покушением полковник Дмитриевич встречался с Гартвигом и получил от него «зеленый свет» на осуществление теракта. Возможен ли был такой «свет» без санкции Санкт-Петербурга? Риторический вопрос...

Дальнейшие события подтверждают сказанное выше. 23 июля 1914 года Австро-Венгрия выдвинула правительству Сербии ультиматум, где говорилось о ликвидации террористических баз на территории этого государства. Сербия согласилась принять условия ультиматума, кроме одного, где речь шла об участии австрийской полиции в проведении следствия на сербской территории. К этому возражению сербов побуждало российское правительство, заявившее о поддержке «братьев-славян». А в придачу — также при поддержке Петербурга — официальный Белград не осудил убийство и не выразил соболезнований австрийской власти, а белградские газеты откровенно злорадствовали по поводу гибели Франца Фердинанда. Поэтому Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В свою очередь российское правительство начало мобилизацию в пограничных военных округах, которая переросла во всеобщую («Мобилизация — это война», — позже напишет подполковник царской армии, затем советский маршал Шапошников). В ответ Германия 1 августа тоже начала мобилизацию, а вечером того же дня немецкий посол вручил в Петербурге российскому министру иностранных дел ноту с объявлением войны.

В чем здесь заключался интерес Петербурга? Властвующие круги Российской империи, инфицированные идеей «Третьего Рима», стремились объединить под властью императора Николая ІІ как можно большее количество заселенных славянами земель, и прежде всего — Галичину (и восточную со Львовом, и западную с Краковом), которую следовало отобрать у Австро-Венгрии. Болгария должна была стать сателлитом России, а Хорватия, Босния и Словения — отойти Сербии как главному российскому союзнику. Царский двор бредил присоединением Константинополя к России и установлением золотого креста на храме Святой Софии, построенном византийскими императорами. Мол, это станет триумфом русского, то есть истинного, православия. А заодно России должны были отойти и Босфор, и Дарданеллы, чтобы обеспечить свободный выход российским военным кораблям к Средиземному морю. Поскольку грезы о «Большой России» включали и желание присоединить «Святые места», то есть хотя бы часть Палестины, которая тогда принадлежала Оттоманской Порте, желательно с Иерусалимом...

И во имя реализации этих грез были положены в землю миллионы людей, в том числе и православных подданных российского императора...

Я вовсе не утверждаю, что немецкий кайзер Вильгельм ІІ, австро-венгерский цесарь Франц-Иосиф I или президент Франции Раймон Пуанкаре — «белые и пушистые». Они тоже большие грешники, особенно Вильгельм ІІ. Но при этом никто не возвышает (и не собирается возвышать) их до ранга святых, не так ли?

Поэтому хочешь не хочешь, а приходит в голову, что возвеличивание военного преступника и его далеко не безгрешной в политическом смысле венценосной супруги не имеет ничего общего с христианскими ценностями, а является глубоко аморальным. Поэтому те, кто под стенами Святой Софии пел «Боже, царя храни...» — напоминают мне не ревностных христиан, а убежденных смертохристов, о которых идет речь в известном антиутопическом романе Юрия Щербака. Что бы там ни говорило руководство УПЦ МП, возникает вопрос: сколько таких смертохристов среди паломников, которые идут шествием на Киев и должны прибыть туда 27 июля? Напомню, что среди них замечены персонажи военной стати, а среди атрибутов — «колорадские» ленты, символы войны против Украины. Всего УПЦ МП рассчитывает собрать в украинской столице на молебны в честь Дня крещения Киевской Руси около 30 тысяч паломников. Будут ли среди них смертохристы с «иконами» военного преступника и «страстотерпца» РПЦ Николая ІІ?