Пределы российского влияния
Или почему Европа не Америка
Победа Эммануэля Макрона на французских президентских выборах, вполне ожидаемая, кстати сказать, ставит вопрос о степени и пределах российского влияния на внутриполитическую ситуацию в западных демократических государствах. Не секрет, что в Москве очень хотели, чтобы следующим президентом Франции стала ультраправая политик Марин Ле Пен, что могло основательно подорвать единство и Евросоюза, и НАТО. Для ее победы Кремль мобилизовал все свои ресурсы, в том числе вещающие на заграницу «Спутник» и «Russia today», а также тесно связанных со спецслужбами хакеров, сумевших перед самым вторым туром взломать электронную переписку Макрона. Однако чуда не произошло. Ведущие французские СМИ договорились не раскручивать возможный скандал. Да и времени уже не оставалось. Взлом произошел за сутки до начала голосования. За это время успеть найти в гигабайтах информации весомый компромат крайне трудно.
А можно ли сказать, что победа Макрона свидетельствует об уменьшении российского влияния на внутриполитические процессы во Франции и на Западе в целом? На мой взгляд, подобное утверждение было бы ошибочным, равно как победа лидера «Национального фронта», если бы она вдруг случилась, не свидетельствовала бы об усилении влияния Москвы. Российское влияние на Западе определяется действием ряда вполне объективных факторов и непосредственно не зависит от победы или поражения того или иного политика или партии на выборах. Путинская Россия своих естественных союзников видит в европейских ультраправых, ультралевых и просто левых политиках и их последователях. Вот в США картина иная, там влиятельных ультраправых и ультралевых политиков просто нет. Поэтому в Америке Москве приходится делать ставку просто на достаточно популярных популистов, бросающих вызов традиционному партийному истэблишменту, но не подходящих под европейские стандарты ультраправых или ультралевых. Иногда российская ставка оказывается удачной, в том смысле, что любезный Москве кандидат побеждает на выборах. Так произошло, в частности, с Дональдом Трампом. Однако лишь российские пропагандисты искренне верили, что именно российская поддержка стала решающим фактором победы нынешнего американского президента. И, что самое интересное, им как будто удалось убедить в этом российскую политическую элиту, не исключая и самого президента Путина. Только этим можно объяснить ту странную эйфорию, которая царила не только на российских телеканалах, но и среди российского политического класса в период, начиная с объявления итогов американских президентских выборов и заканчивая несколькими неделями после инаугурации Трампа. Затем все как-то постепенно успокоились, убедившись, что никаких кардинальных перемен во внешней политике США не произошло. А потом, когда выяснилось, что по Сирии Трамп даже ужесточил позицию по сравнению с Обамой, а в донбасском конфликте и в вопросе об аннексии Крыма ни на какие уступки России идти не собирается, видя в ней главную угрозу американским интересам, среди российских пропагандистов и политиков началась форменная истерика. Как же, обманул в лучших ожиданиях, можно сказать, предал! Мне представляется, что в Кремле в какой-то момент действительно убедили сами себя, что Трамп чувствует себя в долгу перед Россией за победу на выборах и сочтет необходимым отблагодарить за поддержку. Разумеется, никаких чувств такого рода у американского президента и в помине не было. Он совсем не считал себя в чем-либо обязанным Путину и собирался проводить внешнюю политику по собственному усмотрению. Когда это стало ясно всем, столь же очевидным стало и другое: влияние России на американскую внутреннюю политику – минимально, если вообще не стремится к нулю. Тут никакие пропагандистские телеканалы, купленные иностранные журналисты и хакеры не помогут. Для серьезного внешнего влияния должна быть столь же серьезная внутренняя социальная база. Во многих странах Евросоюза такая база для российского влияния есть. А вот в Америке – нет. Вместо ультраправых здесь – расисты, а вместо ультралевых – радикальные экологисты. Называть себя левыми в США просто неудобно, и тамошние политики соответствующей ориентации предпочитают именоваться центристами. Однако и те, и другие особых симпатий к Путину и России не питают, остаются маргиналами и существенного влияния на американскую внешнюю и внутреннюю политику не оказывают. Другое дело – Евросоюз, та же Франция. Можно предположить, что влияние Национального фронта после поражения Марин Ле Пен если и упадет, то весьма незначительно. И ультралевые с левыми из французской политической жизни никуда не денутся. Традиционно левые политические силы Франции симпатизировали Советскому Союзу и во многом перенесли эти симпатии на современную Россию. Кроме того, во Франции и во многих других странах Евросоюза ультраправые, ультралевые и часть левых – изоляционисты, стремящиеся к ослаблению зависимости своих стран от Брюсселя и Вашингтона. И это вполне совпадает со стремлениями Кремля.
Поэтому можно сказать, что и после победы Макрона российское влияние на внутриполитическую жизнь Франции, как и ряда других европейских стран, сохранится примерно на том же уровне, что и до французских выборов. А вот в Америке российское влияние лишено социальной основы и потому ничтожно. Конечно, изоляционисты есть и здесь. Но, как правило, к ликвидации НАТО и уходу американских войск из Европы не призывают. Они скорее обещают вести американскую внешнюю политику без оглядки на союзников и партнеров, и нередко ратуют за укрепление американской военной мощи, что никак не устраивает Россию. Впрочем, и российское влияние во Франции и некоторых других странах Евросоюза не стоит переоценивать. Те силы, на которые здесь старается опереться российский президент, представляют собой пусть существенное, но меньшинство, и пока что не имеют шансов прийти к власти, что и подтвердили французские выборы. Если все же когда-нибудь эти силы окажутся у власти, это будет следствием не козней Москвы, а внутренних процессов развития Евросоюза и государств, его составляющих.
Борис СОКОЛОВ, профессор, Москва
