Сто лет пророчества
Октябрь 1917-го остается действующим инструментом политизации масс
Столетие революции, как принято называть свержение временного правительства большевиками, встречают с разными чувствами. Одни — ностальгируя по историческим мифам коммунистического вчера, другие — в тоске по царскому позавчера, третьи — отстраняясь от собственной истории, связанной с Петроградом, четвертые — с равнодушием патологоанатомов, разглядывающих истлевшие останки.
Прошел век, но в наших знаниях и социальном опыте октябрь 1917-го остается непознанным феноменом и действующим инструментом политизации масс. Хотя уже нет тайн в причинах распада империи, массового перехода к атеизму миллионов верующих, деградации сословного общества...
На сегодняшний день информационное поле, которое мы делим с РФ и Беларусью, представляет несколько типов образов «великого октября».
Первый, усвоенный за 80 лет советской власти. О том, как группа людей, вооруженных передовой марксистско-ленинской теорией, ликвидировала правящий класс России. Из него вытекает вся мифологическая история страны Советов.
Второй — новейший. В нем положительно окрашен февраль 1917 года, а октябрь назван переворотом, устроенным большевиками. Если бы не они, все было бы прекрасно на имперских просторах.
Третий образ тоже можно отнести к новейшим. Здесь доминирует импортное происхождение октябрьской революции. Она джином выпускается из опломбированного немцами ленинского вагона, завоевывая страну.
Все другие трактовки событий столетней давности, так или иначе, укладываются в эти образы, дополняя их новыми сведениями, интерпретируя факты, уводя нас от восприятия целостной картины России начала прошлого века. Октябрь 1917-го до сих пор стоит особняком в историческом ландшафте страны и разными способами окрашивается в цвета французской революции. Хотя между штурмом Бастилии восставшими гражданами и захватом Зимнего дворца нетрезвыми матросами нет ничего общего.
На самом деле, октябрь 17-го был фрагментом эволюционного развала империи, по сути, эпизодом, важным только тем, что Временное правительство разогнали большевики, а не октябристы или кадеты. Крах был неизбежен при любой расстановке сил. Большевики победили лишь потому, что малограмотный, затурканный и приученный к нужде темный класс принял их лозунги, как свои мечты. Если бы только ему опостылел царский режим! Престол и систему, державшую его, ненавидели многие народы и многие сословия, включая прогрессивных дворян.
Если и говорить о революциях в России, то надо начинать повествование с победы «желтых обезьян» (так называл Николай II японцев) над белой расой славянского типа. Конец русско-японской войны ознаменовал начало крушения дома Романовых. С 1905 по 1917 годы восстания и волнения не прекращали расшатывать трон самодержца Всероссийского, Московского, Киевского, Владимирского, Новгородского; царя Казанского, Астраханского, Польского, Сибирского, Херсонеса Таврического, Грузинского государя Псковского и великого князя Смоленского, Литовского, Волынского, Подольского и Финляндского; князя Эстляндского, Лифляндского, Курляндского и Семигальского, Самогитского, Белостокского, Корельского, Тверского, Югорского, Пермского, Вятского, Болгарского и иных; государя и великого князя Новагорода низовских земель, государя Иверских, Карталинских и Кабардинских земель и областей Арменских; Черкасских и Горских князей и иных наследного государя и обладателя, государя Туркестанского; наследника Норвежского, герцога Шлезвиг-Голштейнского, Стормарнского, Дитмарсенского и Ольденбургского и прочая, и прочая, и прочая...
В самом титуле последнего императора содержался оксюморон XX века. Владелец громадных частей Европы и Азии, несметных богатств и «великого множества народов», потерял пол-армии и два флота, сражаясь с крошечным островным государством. Это не могли не заметить в Европе и Америке. Николай II не только стал терять авторитет в международном сообществе того времени, но и приставки к своему титулу, значительно сократившиеся после Первой мировой войны.
Польша превратилась в королевство, предпочтя патронат Германии и Австрии. Болгария воевала с Сербией вопреки православным идеям, в Финляндии произошла бескровная революция, Эстония провозгласила независимость, то же сделала Украина на принципах автономии. Все это оформилось в 1914—1917 годах, но происходило с начала века, задолго до появления большевиков. В октябре 1917-го мало, кто знал о Ленине и его идеях. Пока он прятался в шалаше и трясся в немецком пульмане, процесс разложения отжившей государственной системы набирал обороты.
В 1916 году Петербург потерял управление своими территориями, где росло самосознание «инородцев» — людей, сохранивших свою идентичность вне русского мира. Аристократический класс (30 000 собственников) владел почти 100 миллионами гектаров земли, больше, чем было в распоряжении 50 миллионов середняков. Значительная часть этих угодий располагалась в Малороссии, Белоруссии, Бессарабии, в Прибалтике, на Кавказе. Февральская революция не изменила эту систему. Стремление к обретению независимости на завоеванных Россией землях означало сопротивление насильственной ассимиляции и пересмотр сложившегося института собственности.
По данным американских источников, которые я привожу в этой статье, репрессивный механизм самодержавия в период с 1905 по 1917 гг. казнил по приговорам политического характера 15 000 , отправил на каторгу 45 000 человек. В столкновениях с полицией и казаками получили ранения и увечья 20 000 человек. Немного — по сравнению с большевистским террором Ленина и Сталина, но очень много для страны, чей император состоял в прямом родстве с королевскими домами Европы. Европы, ужаснувшейся 16 549 человеческим головам, отсеченным во время террора французской революции.
Отделить себя от кровавой империи Николая желали многие — от Балтики до Черного моря, от Кавказа до сопок Дальнего Востока. Большевики почувствовали этот тренд, предложив новым республикам, возникшим на территории рухнувшего царства, декларации самоопределения и возврат помещичьих земель. В среднем, одно дворянское имение занимало 3000—4000 гектаров, то есть, было способно прокормить от полутора до двух тысяч людей, страдающих от голода в краях изобилия. Разумеется, получив власть, большевики принялись строить красную империю в границах предыдущей. Но это произошло позже, а в 1917-ом идея раздачи земель и суверенитетов увлекла подавляющее большинство людей, включая лидеров национальных движений.
Сегодня мы больше знаем не только о событиях столетней давности, но и о психологии поведения обществ, их мотивации, фобиях, границах дозволенного. Социальная база октября создавалась так же, как нынешняя ИГИЛ. Вместо халифата — пролетарский закон, вместо Абу Бакр аль-Багдади — Маркс и Ленин, вместо обители праведников — атеистический рай на этой земле, принадлежащей всем труженикам.
Почему большевизм, посеянный в 1917-ом, оказался сильнее многих веков православия, выученных за границей элит, мощной аристократии, отлаженного государственного аппарата с огромным ресурсом полицейского надзора?
Наверное, все это уже не воспринималось большинством сословий, желавших похоронить старое больше, чем создавать новое. Жажда мщения и реванша — сильные страсти, которые редко согласуются со здравым смыслом. Напрасно пытаться отыскать его в горнилах революций, где новые прекрасные или зловещие идеи всегда ложатся на подготовленную почву. Состав субстрата известен: узаконенная несправедливость, отключенные социальные лифты, фанатизм вождей, беспросветная бедность и такое же невежество масс.
