Издержки державности

Несмотря на устоявшееся мнение об отсутствии свободы слова в России, некоторые темы среди российских интеллектуалов все же поднимаются довольно обстоятельно. В частности, речь идет о десталинизации. В этом ключе любопытно, что в различных спорах на телевидении, в прессе, интернете демократы иногда проигрывают своим оппонентам — наследникам советской идеологии. «Проигрыш либералов в дискуссиях Сергею Кургиняну (убежденный сторонник не только империи, но и так называемого красного проекта) — это, как говорится, свершившийся факт. Достаточно посмотреть наиболее значимые передачи с его участием: «Суд времени», где главным его оппонентом был Леонид Млечин, а судьей — Николай Сванидзе, и недавний «Поединок с Владимиром Соловьевым», в котором Кургиняну противостоял Алексей Венедиктов», — пишет Ирина Павлова в своей статье «Издержки государственности» на «Грани.ру». Аргументы автора, почему это происходит, читайте ниже.

1. Все эти годы, пока шло внедрение положительного образа Сталина-государственника в общественное сознание, либералы избегали делать акцент на необходимом объяснении того, как была устроена сталинская система власти. Почему? Да потому, что тогда очевидными становились аналогии с действующей российской властью. Политическая система, как правило, сводилась к режиму личной власти Сталина, а причины репрессий — к особенностям его характера и политического стиля. Весь справедливый пафос разоблачений направлялся на репрессии, ГУЛАГ и другие жестокости того времени.

2. Говоря о сталинском «социализме», даже самые продвинутые либеральные эксперты соглашались с оппонентами в положительной оценке сталинской модернизации. Расхождение было лишь в вопросе о «цене». При этом не подвергалась сомнению статистика арестованных и расстрелянных, рожденная в недрах НКВД/КГБ. По ней получается, что и сама «цена» сталинской модернизации не столь велика, а вполне сравнима с «издержками» модернизации в западных странах. Признание успешности сталинской модернизации сочеталось с апологией внешней политики — мало кто устоял перед «обаянием» сталинского великодержавия.

3. В тени оставалась подлинная цель сталинской модернизации — создание военной промышленности, в результате чего структура производства оказалась предельно деформированной. Не объяснялся и тот принципиальный факт, что сталинская модернизация обернулась глубоким социальным регрессом, откатом в историческом развитии по сравнению с концом XIX — началом XX века, когда Россия двигалась по пути создания демократических институтов, частной собственности и правовой культуры. Не раскрывались и долговременные разрушительные социальные последствия сталинских преобразований. А это не только гибель миллионов людей. Это миллионы людей, прошедших лагеря и впитавших в себя лагерную культуру. Это уничтожение общества как самостоятельной субстанции, превращение его в пространство для манипуляций власти.

4. Акцентируя внимание на репрессиях и зверствах ГУЛАГа, либералы обвиняли в них всех коммунистов, в том числе и тех, кто не имел к ним никакого отношения. Наоборот, многие коммунисты брежневского времени были последовательными антисталинистами, в отличие от сегодняшних коммунистов партии Зюганова. В тени оставались и такие привлекательные стороны советского «развитого» социализма, как всеобщее среднее образование, бесплатное высшее образование, бесплатная медицинская помощь и т.д. В отличие от либералов, Кургинян не уставал подчеркивать социальные завоевания советского строя. Эти его рассуждения падали на благодатную почву. Люди и без него помнят, что каких-то 30 лет назад в стране не было ни бомжей, ни нищих, ни решеток на окнах, ни металлических дверей с несколькими замками. Объяснений же того, что на самом деле происходило в стране в брежневский период «застоя», не давала ни та, ни другая сторона.

5. Тогда в недрах советского строя, буквально по Марксу, зарождались основы новых общественных отношений. «Застой» в действительности был периодом интенсивного, хотя и подспудного социально-экономического развития. Развивался не советский коллективизм, на потенциал которого до сих пор надеется Кургинян, а тайный криминальный индивидуализм в виде теневой экономики. Если на поверхности в 1970—1980-е годы были снижение темпов роста производства, социальная атрофия и отчуждение работника от результатов собственного труда, то тайно шло активное присвоение прибыли с государственных предприятий субъектами теневой экономики. Когда значительная часть этой прибыли перешла в частные карманы теневиков, тогда-то и был подписан приговор советскому социализму. Перестройка, начавшись с призывов сделать социализм более эффективным, в итоге привела к его формальной гибели. Августовский путч 1991 года, оборвавший перестройку, означал не «демократическую революцию», как до сих пор считают многие либералы, а всего лишь смену действующей власти. Разрушение «вертикали» власти партийных комитетов, скреплявшей Советский Союз как унитарное государственное образование, повлекло за собой его неизбежный распад.

6. Возвеличивая Бориса Ельцина и Егора Гайдара, либералы до сих пор не готовы признать подлинный характер так называемой августовской революции 1991 года и извлечь из нее необходимые уроки. Они не говорят, что гайдаровская реформа высвободила теневые криминальные общественные отношения, а приватизация способствовала их легализации. Никто из либералов во власти не представлял, что делать с доставшейся им в наследство советской промышленностью, почти 80% которой так или иначе работало на войну. В результате многие заводы оказались заброшены, а ставка закономерно сделана на использование природных богатств страны. Владельцами их стала небольшая группа частных лиц. В итоге на смену советской государственной собственности пришла не капиталистическая частная собственность с сопутствующим ей регулятором — правом, а гипертрофированная личная собственность, при которой отношения регулируются системой понятий и устранением неугодных. С приходом к власти Владимира Путина новые собственники оказались напрямую включены в технологическую цепочку государственной власти.

Последние десять лет прошли под девизом укрепления традиционной российской государственности. Стало окончательно ясно, что здесь нет реальных общественных сил и самостоятельных гражданских структур, способных предложить и отстаивать иной, не государственнический, а гражданский путь развития страны. С таким историческим наследством и с багажом разочарований последних десятилетий Кургинян вполне может оказаться прав, предрекая победу нового «красного проекта» к 2019 году. Конечно, это будет проект в современном издании. Однако суть государственного устройства, при котором существуют только верховная власть и ее подданные, от этого не изменится.