Европейская парадигма Украины

Мы сердечно поздравляем пани Оксану! Желаем крепкого здоровья, счастья, радости, любви, вдохновения и неисчерпаемой энергии, интересных масштабных проектов одновременно с ответственными партнерами — для более легкого и успешного воплощения! А впрочем, лучше, чем поэтическими строками из «Пісеньки з варіаціями» Лины Костенко, не скажешь: «Хай буде все небачене побачено,/ Хай буде все пробачене пробачено./ Єдине, що від нас іще залежить —/ Принаймні вік прожити як належить». Вниманию наших читателей предлагаем блиц-интервью с именинницей — в канун своего отлета в Италию она любезно согласилась ответить на несколько вопросов.

— Пани Оксана, когда речь заходит о вас с мамой — выдающейся поэтессой Линой Костенко — вы с большой любовью и благодарностью говорите об этих отношениях. А как вы построили отношения со своей дочерью Ярославой Франческой, которая внешне и, как говорится, внутренне так похожа на свою украинскую родню?

— Мои отношения со Славой строились не только на большой любви, но и на большом уважении. И это, собственно, мамина школа: уважение к ребенку как к бесценной, но в первую очередь — самоценной личности. Мама всегда мне говорила, что ребенка нужно уважать как взрослого человека, только относиться к нему с еще большим вниманием, общаться с ним, уметь к нему прислушиваться. В детстве, например, мама меня никогда ни к чему не принуждала. Но самым страшным для меня словом было ее твердо произносимое «пожалуйста»: здесь я понимала, что это императив. У меня громадное достояние от этой школы, и потому отношения с мамой — это всегда неисчерпаемый источник обновления человеческих, семейных, профессиональных смыслов. Собственно, так росла моя Слава. По-моему, благодаря этому у ребенка формируется не только чувство свободы, но и чувство ответственности, не только самоуважение, но и самокритичность. И сегодня я счастлива: Слава — не просто дочь и внучка, а большой нам друг, какое-то новое и особенное измерение нашего мира. И ее двойная идентичность — тоже источник этого постоянного творческого обмена. Она естественно себя чувствует и в украинском мире, и в итальянском. Недавно была дружкой невесты на карпатской свадьбе — у дочери моей очень близкой подруги, и крайне аутентично выглядела в гуцульской одежде, переговариваясь на украинском, английском, итальянском языках с гостями разных национальностей.

В Украине кажется, что она больше похожа на итальянку, для итальянцев она — скорее славянка. Но это, собственно, и есть пример европейской идентичности: когда не одна идентичность существует за счет или вопреки другой, как это часто бывает в украинско-русских биномах, а две идентичности взаимно дополняются. Из своего детства я помню, как в детском саду дети били меня под столом ногами, чтобы было и не видно, и чувствительно — чисто советская ментальность уже в четыре-пять лет! — за то, что я разговаривала на украинском языке. А маленькую Славу в Италии везде просили: скажи, а как будет на украинском языке то или иное слово, или — ой, какое у тебя красивое необычное имя. Поэтому Слава не должна была выбирать одну из идентичностей, а, наоборот, благодаря их комбинации сформировала в себе свободное и убежденное чувство собственно европейской идентичности. Как говорил когда-то Драгоманов: я европеец с украинским корнем. Недавно написала мне эсэмэску из Амстердама: «стою под дождем в очереди в музей Ван Гога и окончательно чувствую себя северной европейкой». Я улыбнулась, потому что прочитала это как криптокритику и украинских абсурдов и итальянской несуразности из-за тяги к более суровому, дисциплинированному, структурированному и ответственному миру Северной Европы.

Вообще, думаю, что сейчас появляется феномен украинской европейской молодежи. Это рожденная в Украине молодежь, которая училась за рубежом, это молодежь, которая натурализовалась в других странах, не потеряв связи с Родиной, и также молодежь на перекрестке культур. Этот феномен нуждается в изучении, внимании, стратегии. И в помощи этой молодежи. Например, мне по-человечески нестерпимо видеть, что Слава в подростковом возрасте уже могла объездить пол-Европы, а для ее украинских друзей и подруг-студентов, блестящих, оригинальных личностей, часто становится проблемой поездка за границу, перспектива там учебы и тому подобное. То есть постсоветская реальность, отнимая у Украины европейскую перспективу, и сегодня продолжает отбирать у нашей молодежи будущее. И это — кардинальная проблема, которой нам надлежит заниматься в ближайшее время.

— С чем входите в новый учебный год? Имеется в виду деятельность кафедры украинистики, которую возглавляете в Римском университете «Ла Сапьенца».

— В новый учебный год вхожу с ощущением полной оторванности нынешней Украины от цивилизованного мира, от возможности модернизации страны. Глобальный мир — это не фантазия, это очень сложная реальность. Это видеократичный, информатизированный, высокотехнологичный мир, в котором центральным вопросом является образование, уровень и качество этого образования. Большая или меньшая серьезность современных стран измеряется профессиональными, моральными, финансовыми инвестициями в образование. Не случайно же во всех рейтингах первая десятка ведущих университетов мира — это неизменно университеты американские и британские. Точка. А ситуация в Украине в этом вопросе — до сюрреализма позорна. Вспомнить очереди около университетов, которые занимали с трех ночи, — в то время как в Европе и Америке документы подаются исключительно через интернет. Уже не говоря о коррупции: журналисты говорят о миллиардных взятках в сфере образования. Так не достаточно ли этого, чтобы понять, что управляемое из Кремля образование может привести лишь в тупик: тупик патологического невежества, ненравственности, непрофессиональности? Уже не говоря о новом этапе советизации истории, о демонтаже любой формы знания об Украине, — разве не достаточно, что упала и империя, и совок, и никакая идеология не помогла?! Так будет и в этот раз, только не исключено, что с большим грохотом и с большей кровью по сравнению с 1991-м: российский экономист Иларионов пророчит «третий распад России». Однако вопрос и в другом: если общество с этим мирится и, более того, питает собой эту коррумпированность и отсталость, — может, на другое оно и неспособно? Может, тоталитарная система навсегда отобрала у людей инстинкт самозащиты — потому их не интересует даже то, что будет с их детьми завтра? Какие же претензии к власти? Эти экспонаты постсоветской кунсткамеры обещали демонтировать Украину — и успешно этим занимаются. Но дело гражданского общества — если таковое есть — остановить этот процесс.

Ко всему же под давлением глобализованного мира происходит реформирование европейских, и в частности итальянских, университетов. Гуманитарные науки переживают кризис. Славистика в целом все меньше интересует студентов: имеем мегапотоки англистов и испанистов, все большее пространство завоевывают китайский и арабский языки. Слависты против этого — единицы, включительно с русистами, несмотря на более прочные позиции русистики. Между тем в стране, погруженной в преступную по своим макромасштабам коррупцию, эсбэушники гоняются за историками. А местные политиканы думают, что если они прижмут коленом еще какой-то закон, чтобы здешний полуграмотный русский язык ну совсем уже разлился по Украине, то сделают этим большую услугу России. Лучше бы позаботились, чтобы по городу-герою Севастополю не плавали фекалии, и чтобы не травились дети на крымском отдыхе. Люмпенизированная Малороссия — это как раз один из эффективных инструментов самодеструкции русской культуры.

Работая в Риме, я уже почти двадцать лет «мониторю» эту ситуацию, поэтому хорошо знаю: кто бы ни был при власти, развитие знания об Украине как о культуре и государстве за рубежом практически отсутствует. Паллиативные меры — это максимум. Поэтому я сознательно строю, так сказать, альтернативный проект: интерпретацию истории украинской культуры как неотъемлемой части культурной эволюции Европы. Так написала свою книгу «Українська літературна цивілізація», так преподаю и свой курс украинистики, и курс «Славяне и Европа», который очень люблю: это грандиозная и еще мало исследованная во многих своих аспектах тема. А что касается сугубо украинистики, то где-то в течение ближайшего года в Италии состоится по крайней мере три симпозиума, посвященных политике, культуре и общественным проблемам Украины. Но об этом буду писать отдельно.

— Вы опять «пропадаете» в издательстве «Либідь». Это значит, что можем надеяться на книжные новинки? От Лины Костенко или от Оксаны Пахлевской?

— Да, опять часто «пропадаю» в издательстве «Либідь». Мы очень хорошо сработались, когда выходило новое издание «Берестечка» и «Гіацинтове сонце». В этот раз работали над проектом, который возник неожиданно и стихийно, а затем очень нас захватил. Это книга Лины Костенко «Річка Геракліта» — ее можно назвать «мини-избранное», то есть здесь есть стихотворения, ранее напечатанные, а также часть стихотворений, которые писались в эти годы и которые позже выйдут отдельными тремя книгами. Это, собственно, книга о времени и о человеке во времени. Построена она своеобразным способом — четыре цикла природы, которые отвечают человеческим состояниям, чувствам, — от самых интимных движений души до пророчеств, от художнических зарисовок до метафизики, от минимализма до полифонии. Здесь циклическое мифологическое время пересекается с линейным христианским. Здесь доминирует любовь — как тайный код преобразований человека, его пути к себе. Фактически от самого начала мама была непричастна к этому изданию. Ей всегда более интересно писать, чем печатать. Но мы наседали, и, наконец, мама дала для этой книги новые стихи. Послесловие написал Дмитрий Дроздовский — как всегда, эрудированное и с неожиданными подходами. Это попытка прочитать поэзию Лины Костенко через призму европейской поэзии. Ужасно интересно было работать с Сергеем Якутовичем: после барочного монументализма его гениальной графики — то ли в «Мазепіані», то ли в «Берестечке» — вдруг абсолютно другой художественный язык, который граничит то с венским сецесионизмом, то с итальянским неореализмом. Художник пишет женщину в разных состояниях ее эмоционального и интеллектуального бытия, ищет в ней дионисийское и аполлоновское начала, но очерчивает лишь приближение к ней — потому что женщина неуловима и постоянно переменчива, как его Осень, которая меняет маски, как загадочная эпическая Зима, как погруженная в загадку пробуждения Весна и языческое греческое Лето в стихиях гроз и возрождений.

Словом, работается очень хорошо. Книга приближается к верстке. Очень ценю профессиональность «лыбидчан». Директор пани Елена Бойко и главный редактор пани Светлана Головко не просто издатели высокого класса, а профессионалы с даром интуиции, с редким сегодня чувством такта, с глубоким и солидарным в отношении к писателю виденьем мира и его проблем.

Из моих ближайших книг — готовлю к печати две книги статей: «Философія бунту» — о европейской традиции в украинской культуре и «Мати і Антихрист» — о Голодоморе и проблемах построения памяти в разных европейских странах. А также две книги новелл.

— Очевидно, вы следите за развитием современной украинской литературы. Поскольку на расстоянии лучше видится, то скажите, как воспринимается Украина и ее культура за рубежом?

— Начну с простого, казалось бы, наблюдения. В этот раз я летела в Италию через Варшаву. Это впервые за многие годы в самолете не прозвучала информация на украинском языке, а лишь на польском и английском. После оранжевой революции и дальше украинский текст был всегда. Даже еще прошлой зимой, помню, австрийские авиалинии извинялись, что не все тексты звучали на украинском, а формула была такая: «Простите, мы еще не владеем украинским». Словом, проявление уважения к стране, которая себя уважает. Зато теперь так красиво и четко звучал язык национального и язык межнационального общения. Все, пространство Европы. Суржикофонные пассажиры притихли и пробовали выдавить из себя пол-английских слова, показывали пальцем на сок и говорили «эпл». Только что стюардессы понимали даже их дебильный русский, а они не понимали ни одного из языков. Только одна госпожа раздраженно передразнила стюардессу, когда та просила ее подождать: «зачэкать», «зачэкать», а почему я должна ждать?!». И в самом деле.

Подобная ситуация и в культуре. Европа — это пространство наций с очень сильной индивидуальной идентичностью. И именно своеобразие и неповторимость каждой идентичности дает возможность образовать пространство общих культурных и моральных ценностей. Европа вежливо отстраняется от наций, которые не умеют защищать собственную идентичность, а особенно от наций, которые не уважают себя. А у нас создалась интересная ситуация, когда от государственных институций и отдельных личностей постоянно и в самой стране, и за рубежом распространяется информация о несуществовании Украины. Нынешние главы и действиями, и словами доказывают за рубежом, что Украина — все-таки непутевая часть также не очень путевого «русского мира». Даже мегаломании «русского мира» перенимает: вот уже Президент собирается объединять Европу с Азией. По-видимому, следующим этапом будет объединение Африки с Америкой, а почему бы и нет, обе же начинаются на букву «а».

Что же касается интеллектуалов, то чем отличаются, скажем, некоторые «постмодернисты» от нынешнего «министра образования», главы оруэлловского «Министерства Правды»? И те, и те провозглашают, что украинской культуры нет, что элиты нет, что история не нужна и тому подобное. И здесь, может, больше всего виновато мое поколение: ведь мы начинали в условиях, когда за насмешливое стихотворение, прочитанное в лоб побагровевшим цэковским рожам, в тюрьмы не бросали. Но советская моральная коррупция глубоко сидела под кожей. Отсюда и истероидные фемины, которые вчера писали «Товарищи коммунисты», а сегодня хрипнут, призывая голосовать «против всех», и вчерашние партийные дамы, которые сегодня создают образ «незаангажированной» украинской литературы (как будто в Европе в ХХ веке хоть где-то была незаангажированная культура!), и наркотизированные псевдомачо с их рассказами о пересыпах и перепоях, и культ люмпенской лексики в условиях, где малейшее проявление интеллектуальной жизни уничтожалось и физически, и морально, и материально. Поэтому наша экономика, социальная жизнь, культура — это все еще в большей степени проявление патологических постсоветских синдромов. Мало, очень мало людей в интеллектуальном мире, которые осознают эти проблемы и которые имеют необходимый теоретический и практический инструментарий, чтобы бороться с таким положением вещей. Но, слава Богу, что они все-таки есть — и в разных сферах. «День» в этом смысле — это одна из немногих концепционных ячеек реконструкции и перестройки европейской Украины.

Вот в этом, собственно, суть. Ни отдельный перевод, ни отдельное исследование, ни отдельный симпозиум ситуации изменить не могут. Это лишь более или менее эпизодическая информация об Украине. Во всем нужная система. Восприятие страны изменится извне лишь тогда, когда состоятся необратимые внутренние изменения: реальное, а не фиктивное становление гражданского общества, укоренение идентичности путем овладения собственной культурой, самоуважения, посредством чувства достоинства.

В том же самолете я взяла в руки Gazeta Wyborcza и прочитала два материала. Один был посвящен десятилетию со дня смерти Ежи Гедройца. Польские авторы писали о «революционном князе» с безграничным уважением, даже патетикой. Никто его не «десакрализировал», никто не цеплялся за подробности его сексуальной жизни. Говорили о его уважении к разным нациям, в частности к Украине. О его критике болезненного протагонизма некоторых интеллектуалов, которые уклоняются от необходимости противостояния власти. И о Европе: что Польша лишь тогда избавится от своих комплексов геополитического проклятия — страны, зажатой между Россией и Германией, — когда внутренне почувствует себя частью европейского мира, и только тогда сильная Польша окажется в суверенной Европе.

А рядом — сообщение: Польша — единственное государство ЕС, которое в 2009 году не испытало рецессии, а в настоящее время по темпам своего экономического роста уравнялась с Германией. Вот и разница между европейским миром и «русским миром»: продвижение против окостенелости, динамика против общественного омертвения. Я порадовалась за Польшу. Как и моя Слава, я тоже имею две идентичности, — но осталась именно с той, которой трудно. Собственно, это и является ответом на вопросы, какими нас видит внешний мир, в первую очередь Европа: начинать нужно с себя. Если такие категории, как «Европа» и «демократия», будут напитываться конкретным культурным содержанием, если Украина удосужится на реальное ощущение себя частью Европы, за 15—20 лет (не меньше!) ей удастся достичь уровня сегодняшней Польши. А нет — то останется сырьевым придатком России — как и сырьевым придатком ЕС.

А еще, давайте прислушиваться к самому трагичному голосу России — Юрию Афанасьеву. В своем невероятно горьком интервью на страницах «Дня» — «Високочолі холопи» (10.08.2010) — он спросил: «Нужно ли спасать такую Россию — с деспотизмом власти, где личность и большая часть населения стали объектом подавления? Мой ответ: нет. Если такая Россия усилиями господствующей элиты будет воссоздаваться и в дальнейшем, что же в ней будет достойного спасения? (...) Спасать нужно, но не эту Россию и не этот режим... Менять нужно парадигму России».

Возможно, нам легче. Потому что нам тоже не стоит спасать ТАКУЮ Украину — где Украины, в сущности, и нет. Но не нужно нам менять и парадигму Украины. Просто необходимо отстроить европейскую парадигму Украины. Для той же таки европейской украинской молодежи. И для собственного достоинства. Цели еще далеко до реализации и дело — тяжелое. Но благословенное.