Соло для одиноких сердец

К финалу проводимого Союзом театральных деятелей РФ фестиваля «Solo» провидение приберегло небольшой скандал. О нем можно было бы и умолчать, если бы в самом конфузе, возникшем вокруг французского спектакля «Дневник Вацлава Нижинского», не проявились определенные тенденции современного театрального искусства, его взаимоотношений с жизнью и публикой. Впрочем, обо всем по порядку.

Открыли фестиваль, в афише которого вместилось почти два десятка спектаклей, работой Алексея Девотченко «Концерт Саши Черного для фортепиано с артистом» (режиссер Григорий Козлов). Актер Александринского театра из Санкт-Петербурга (наша публика его знает в основном по сериалам: «Бандитский Петербург», «Конвой PQ-17», «Золотой теленок», «Столыпин. Невыученные уроки») на протяжении часа читает ироничные стихи с самыми различным настроением и отношением к поэту-эмигранту, предстающему то благородным наследником великой культуры, то манерным и самодовольным эстетом, то грустным паяцем, то уставшим обывателем ловко рифмующим слова... В создании различных ликов и настроений Саши Черного, актер помогает себе игрой на фортепиано, звуки которого он то выпускает табунами на волю, то обуздывает их со сноровкой заправского тапера. «Концерт...» сполна оправдал свое место в особой Театралы, заполнившие все приставные места, своими пылкими аплодисментами подтвердили, что они ценят мужество актера, отважившегося выйти один на один со зрительным залом и победившего его.

В «Камертон», полностью оправдывая название программы, попал также и знаменитый моноспектакль Евгения Гришковца «Как я съел собаку» (скольким актерам он задал тон на целое десятилетие), и злосчастный «Дневник Вацлава Нижинского», впервые показанный в Москве тринадцать лет назад.

В день открытия фестиваля на сцене солировал также и Александр Филиппенко. Его моноспектакль «В поисках живой души» по прозе Шукшина и заключительным главам «Мертвых душ» хоть и не попал в афишу, однако был бесплатно показан благодарной публике, став украшением фестиваля. Актер, со свойственной ему страстью к игре, к лицедейству, в мгновенье ока перевоплощался — то в героя рассказа Шукшина, смекнувшего вдруг, что гоголевская «тройка-Русь» мчится с Чичиковым в бричке, и очень смутившегося от этого открытия; то в учителя словесности, доселе не задумывающегося об этом конфузном обстоятельстве; то в самого прохиндея Чичикова, и прочих героев «Мертвых душ».

К счастью, имя Гоголя стало не единственным, что на фестивале «Solo» напоминало об Украине. Сергей Москаленко сыграл на московской сцене «Ну, наконец!» Петера Туррини (Харьковский театр «P.S.», режиссер — Степан Пасичник). Герой, с виду вполне респектабельный, не старый еще господин, объявляет, что, досчитав до тысячи, он пустит себе пулю в лоб, и достает при этом револьвер. На третьем десятке вымученных цифр в зале начинает раздаваться нервный смешок — кто-то уже успел представить, что весь текст и содержание спектакля в духе на все способного театра абсурда исчерпается этим монотонным, полуторачасовым подсчетом последних секунд жизни. Но вскоре актер начинает перескакивать с десятка на десяток, с сотни на сотню, в промежутках между цифрами рассказывая, как он дошел до жизни такой. Спросив у публики посреди своей сбивчивой исповеди, на какой же цифре он остановился, исполнитель получил из зала подгоняющий его к финалу ответ: «960», хотя герой еще не прошел и половины пути. Подобная реакция остроумного зрителя, вызвавшая в зале смех, который разбудил моих подремывающих соседей, засвидетельствовала равнодушие доброй части современной российской публики к экзистенциальным проблемам бытия.

Кризис осознавшего пустоту, бессмысленность своей сытой жизни европейского интеллектуала имеет совершенно иное эмоциональное наполнение, нежели кризис, в который попадают граждане одной шестой суши. Москаленко, с первых минут овладевший вниманием зала благодаря заявленной сюжетной интриге и умению легко переходить с одного эмоционального состояния в другое, все же пока еще не хватило ни жизненного, ни профессионального опыта, который помог бы убедить зрителя в реальности намерений своего персонажа. Актер играет с темой смерти, ее ожидания, но не передает нам того напряжения мысли и чувств, которые переживает всякий человек, представший пред лицом то ли вечности, то ли пустоты, неизвестности, если он, приставляя пистолет к виску, все еще остается атеистом.

Главной темой большинства спектаклей стало одиночество — а о чем еще говорить, о чем сокрушаться актеру, переживающему свое одиночество в пустом пространстве сцены? От одиночества страдают не только героини моноспектаклей Ольги Белинской «Фро» по А. Платонову (Санкт-Петербург, режиссер — Татьяна Артимович), или Ольги Хоревой «Аглая» Клима (Москва, Школа драматического искусства, режиссер — Владимир Берзин) — первая оставлена мужем, вторая переживает метафизическое одиночество от разлуки с Богом. Одиноким чувствует себя и гениальный Пушкин, который хоть и женился на красивой и любимой женщине, но все время оказывался где-то вдали от нее. Моноспектакль «Пушкину» по письмам, стихам и поэмам поэта создала молодая московская актриса Анна Терещенко-Островская. Она попыталась передать вечное напряжение и метания поэтической души, которой всегда тесно и одиноко в мире праздной суеты и подмен, где то, что представляется любовью, оказывается всего лишь желанием.

О пограничных, патологических состояниях души, обрекшей себя на тотальное одиночество и от него обезумевшей, поведали Полина Агуреева в спектакле «Июль» И. Вырыпаева (Москва, Театр «Практика» и «Движение KISLОROD»), на протяжении часа погружающаяся в монолог серийного убийцы-маньяка, и Реджеп Митровица, читающий со сцены дневники Вацлава Нижинского (Франция, режиссер Изабель Нанти). Снискавший громкую славу танцовщик и хореограф, родившийся, к слову, в Киеве, к тридцати годам обезумел и провел оставшиеся тридцать лет жизни в психиатрических клиниках. Его полные отчаяния и страшных откровений дневники были попыткой осмыслить, закрепить в сознании свое «я» и таким образом спастись от размывающей его границы шизофрении.

...Увы, но через десять минут после начала спектакля, когда актер, неподвижно сидя на сцене, начал зачитывать редкие по своей откровенности признания заболевшей души, публика, не понимающая французского языка, начала массово покидать зрительный зал. Митровица поставил условие устроителям фестиваля, чтобы в зале не было никакого перевода, который, как было объяснено вашему покорному слуге, по мнению исполнителя, разрушил бы «ткань его тонкого спектакля». Администрация же, продавая билеты, не предупреждала об отсутствии перевода. Даже бывалые театральные люди не предполагали, что актерская самовлюбленность может дойти до таких патологических проявлений (это ж нужно так себя любить, чтобы пытаться заставить иноязычную публику слушать на протяжении двух часов незнакомый текст и смотреть на себя любимого, этот текст произносящего)...

Остроты в разборки возмущенных зрителей с администрацией добавила одна московская театральная журналистка, кстати, наша землячка. Она настолько прониклась состраданием к исполнителю, что не могла смотреть на тихий исход соотечественников из зала, и объявила, что данный демарш является «окончательной деградацией» народа. Она, некогда уже посмотревшая «Дневник Вацлава Нижинского» с переводом, никак не хотела признать право других на то, чтобы понимать смысл произносимых со сцены слов, а не просто слушать бессмысленное журчание чужой речи, пусть и красивой. Тем более, как было объяснено в распространенном перед спектаклем синопсисе, великий хореограф в своем Дневнике «хотел рассказать правду» о России, о Боге, о себе, и сделал это с такой силой, что опорочил себя, из-за чего его записи долгое время были запрещены.

Автоматически попав в категорию «деградантов», я не разделил позицию коллеги по критическому цеху, посчитав жертвой не самонадеянного исполнителя, а обманутого зрителя, который мог бы провести этот вечер с большей пользой, нежели выяснение отношений с попавшей в дурацкую ситуацию дирекцией фестиваля. Впрочем, в определенном смысле мне тоже было жалко актера, но по-другому. Если он и дальше будет упорствовать в своем нарциссизме, то у него есть все шансы повторить драматическую судьбу Нижинского. У меня же есть больше сомнение, что даже великие свершения на поле мировой культура и следующая за ними всемирная слава стоят того, чтобы провести многие годы жизни и оставить этот мир в сумасшедшем доме...