Конец света отменяется

Странно, но смерть Курта Воннегута воспринимается почему-то не как литературное или историческое явление, а, скорее всего, как монументальное. Иначе говоря, его существование — при многолетнем отсутствии любых новостей — стало привычной частью общехудожественного сознания. Читательские массы фактически уже поставили ему памятник. Осталось подтвердить это конкретными датами. В массовое обращение на нашей фантазматической территории Воннегут вошел в первой половине безумных 1990-х на смену спадающей волне латиноамериканского магического реализма — любимым, но несколько однообразным Кортасару и Борхесу. Во всяком случае мне, восторженному читателю прогрессивных переводных писателей, так тогда казалось. Он, безусловно, проходил по разряду фантастики, однако такой, авторской, не перегруженной всяческим дешевым хламом типа бластеров, парсеков и звездолетов. «Сирены Титана», «Бойня номер пять», «Ловушка для котов» воспринимались как причудливые, развернутые во времени и пространстве притчи, сказки для взрослых (т.е. для тех, кто на то время считал себя уже взрослым). Мы просто глотали эти книги, не особо проникаясь какими-то там идеями, потому что все и так подавалось понятно, легким стилем, со множеством ярких образов, но не оставляло ощущения пустоты, как это зачастую происходит с подавляющим большинством бестселлеров.

Хотя в каждой сказке есть мораль. То есть то, что остается после рассказанной тебе истории, после того, как ты забыл подробности, метафоры и сюжетные тропы, — некий сухой осадок смыслов, который и составляет самое ценное в литературе. Так что же имеем после Воннегута?

Мне кажется, ему было присуще глубокое отчаяние. Или, если хотите, опытность человека, который точно знает: ничто не кончается хорошо. Ведь его самые заметные тексты преисполнены печали, утрат и безвинных смертей, а над многими его историями мерцает зарево очередного апокалипсиса. Взять ту же «Ловушку для котов». Чрезвычайно популярный текст. Терминология описанной там полушутовской религии бокконизма, все эти каррасы на какое-то время стали неотъемлемой частью гиповско-студенческого слэнга; а развязке там — абсолютная катастрофа, аннигиляция человечества, выживает лишь горстка чудаков без единого шанса на размножение. И смахивает на то, что оно-то якобы как раз и хорошо, что всем пришел конец. И это касается не только «Ловушки».

Кто его знает, чем он был так напуган. Почему отказывал нам в будущем и почему, как бы плохо ни кончались его книги, атмосфера финалов там на удивление умиротворенная. Наверное, был скорее мятежником, идеологом восстания против законов небесных и человеческих, нежели литератором; а когда все — абсолютно все — источники несправедливости уничтожены, хоть бы на бумаге, чего же сокрушаться. Из своих собственных ловушек Воннегут, кажется, таким образом выскользнул. А напоследок, наверное, и нас простил.