Жванецкий в роли заклинателя панцирных змей

27 октября во Дворце «Украина» состоялся очередной концерт звезды разговорного жанра, выдающегося сатирического писателя Михаила Михайловича Жванецкого.

На сцене находился одинокий стол. Уже после семи вечера пару-тройку раз публика «выхлопывала» сатирика, однако он не появлялся. В принципе, правильно. В Киеве вовремя начинать нельзя. Надо дать двадцатиминутную фору.

Говорят, солист «Моден Токинг» Томас Андерс позволил себе начать в пять минут восьмого. Пятнадцать минут пришлось ждать, пока все рассядутся. Жванецкий, естественно, наш народ знает, как облупленных. Поэтому Михаил Михайлович, как истый джентльмен, опоздал ровно на две минуты. То есть он начал в 19:22. К этому времени уже укомплектация рядов завершилась.

Жванецкий прошествовал простой, но стремительной походкой и поприветствовал зал поднятием руки. Публика благодарно зааплодировала.

Писатель, критически взглянув на стол, крикнул: «А стул, болваны?! Чего же не принесли стул-то? Не то что я собираюсь сидеть, — обратился он уже к зрителям, — а так, для красоты, для мебели!»

Мгновенно появился седой распорядитель Михаила Михайловича со стулом. И так же, как Жванецкий, приветливо помахал рукой публике. Она и здесь не поленилась ответить.

Михаил Михайлович нередко пользовался спортивно-победительными жестами, довольно часто приглашая народ разделить восторг. Таким образом М.М. подбадривал себя, поскольку с новыми номерами выходить непросто. Даже мэтрам.

Жванецкий сказал в преамбуле, что летом написал множество вещей. И все это сейчас прочтет.

Писатель любит на киевской аудитории пробовать новинки. Сложность премьерного чтения даже для Михаила Михайловича в том, что пока не найдена тональность нового произведения. Ее только подбирают по написанным нотам. Однако такой мастер, как Жванецкий, уже давно нашел главную интонацию своего творчества, которая и служит отправной точкой. Хотя, разумеется, получается с листа немного смазанно.

Думаю, у Жванецкого киевская публика — главная по части «проверки на прочность» новых вещей. Не слишком придирается, добродушная, с налетом провинциальности, но в то же время, — чувствительна, эмоционально раскованна, да и попросту ( чего уж там!) влюблена в сатирика. По всем параметрам она создана «для права первой читки». Поэтому в Киеве очень часто проходят премьерные концерты Жванецкого. И этим они интересны в первую очередь!

Не называя фамилий, Михаил Михайлович попытался вначале поговорить о том, что про него сейчас пишут, что он любил начальство, в то время как...

Я так понял, это было отступление на тему «наступления» на него Кобзона в своих только что (выборочно) опубликованных «Воспоминаниях». Однако Жванецкий, вероятно почувствовал, что не стоит продолжать полемику с эстрады, кто из них: «комсомольский певец» или «советский сатирик» больше любил начальство. Надо сразу перейти к литературе и доказать, что его сатирический талант развивается не только, как раньше, в сторону «запретности тем» (что «инкриминирует» писателю певец), а вглубь. И Жванецкий это доказал!

Было множество удачных миниатюр. Михаил Михайлович иногда и сам «дожимал» или требовал больше внимания к той или иной фразе. (Вообще творил с нами, что хотел!). Его статус уже позволял достаточно далеко заходить по части эксперимента.

Из запомнившегося: «Всегда думал, умру, когда захочу. Но вдруг почувствовал, что меня могут и не спросить». «Хорошая водка», — успел сказать он...» «Старость — это бесконечная проверка змейки брюк»...

Жванецкий отлично контролировал зал, дабы некоторые «не впадали в «панибратство», порой умело «отдаляя» излишне навязчивых поклонников.

Кто-то крикнул: «Плохой звук!» Подобная реплика должна быть адресована не выступающему, а звукорежиссеру. Сама по себе она провокационная: какой артист будет тратить время на «регулировку»? Жванецкий, не поворачивая головы:

— Не слышу! Плохо слышно!

Зал засмеялся.

Жванецкий посмотрел в сторону говорившего:

— У вас же нет микрофона. Ну ничего, что-то я скажу, что-то вы...Дальше!

Когда Жванецкий находится в своем вещательном состоянии, любопытно, что он перебирает пальцами левой руки. Такое рефлексивное движение. В точности, как у Джо Кокера. И у рок- звезды, и у писателя одинаковая реакция на общение с залом. Будто левой рукой они перебирают струны невидимой гитары...

Из самых ярких «пассажей»: «Нарушить закон всемирного тяготения, конечно, можно. Но это — большие деньги». «Выбрав Жириновского, мы выбрали тоску по уехавшим евреям». «Зашел во двор в Одессе. Там сидели две дамы в купальниках. Закричали: «Как вам не стыдно! — Вышел». «К родине должно быть главным чувство не любви, а собственности. Она — моя!» «Щедрый и душевный, но денег не имеет. Скупой и жадный, но с деньгами. А живут, в принципе, одинаково».

Особого разговора стоит новый «Монолог мэра». Он перекликается с позицией как всех прошлых политиков, так и будущих. И очень актуален в свете радужных заклинаний наших национальных лидеров.

Речь мэра начиналась: «Жить стало лучше. Клянусь!»

Емко! После «клянусь» зал смеялся минуты три.

Совершенно удивительная история Жванецкого про панцирных змей.

Некий одесский рассказчик делился страшилкой со слушателями. Там и сям видели неких панцирных змей»: «Застыл как будто трос над водой» — «Что это? — спросил кто-то. Бац — кто-то упал...»

Потом появились хищные соловьи. «Корову на куски разорвали. Один ночью поет, другие нападают!» Затем в рассказе стал фигурировать метафизический «старый еврей, который ходил по селам и выступал с танцующим медведем. Медведя волки на куски порвали...Потом этого старого еврея видели уже с танцующими волками...»

Когда, отвлекаясь на соловьев-мясоедов, зрители позабыли о змеях, в финале те опять выскочили и — бац-бац волков. Михаил Михайлович не сказал, что, вероятно, скоро еврей появится с танцующими змеями.

Мне кажется, это веселая сказочная интерпретация печальной библейской истории о Вечном жиде. Это раз.

Два. Тут цепляются в «детской» форме «взрослые» страхи — поэтому зал смеялся до слез. Старый еврей заклинает хищников. Он их и боится, и в то же время (заставляя танцевать вокруг себя), продает за деньги. Чем не отношения всех сатирических художников со своим «начальством», во все времена? ( А не только в советские — можно возразить Кобзону.) И боится, а все равно изобразит нелепыми. Все равно короли у сатириков получаются голыми. Профессия такая — раздевать. В том числе и «верхи», если не делать исключений.

Едкость — необходимое качество сатиры. И его даже «благодарный руководству» Жванецкий не утратил. Едкость (в лучшем случае — через любовь) в его природе, которая и определяет успех. А успех художник не отдаст никому и ни за что. Даже начальству!

Из старых ударных хитов Жванецкий читал про самолет, где пилоты просили пассажиров поучаствовать в процессе посадки, и про то, как Путин приглашал писателя в Кремль потренироваться дзюдо. Сделаны и сыграны блестяще!

Из рассказов-портретов хороши о 90-летней соседке по даче и старом холостяке. Абсолютно точные попадания в характер!

Между номерами Жванецкий успевал поболтать со всеми нами, как со старыми знакомыми. Не зря, мол, все это делаю? Стараюсь! А то «Аншлаги» и прочее опускают публику. Но нельзя! Нельзя! Продолжать? Ну, ладно!

Народ в финале хлопал стоя! Михаил Михайлович уже почти достиг статуса царей с генеральными секретарями. Он неоднократно говорил, что знает только двух человек эстрады, при появлении которых публика вставала: это Райкин и Пугачева. Жванецкий добился уже того, что публика провожает его овациями. Немало!

После концерта человек пятьдесят (мэтр сам приглашал тех, кто хочет получить автограф) прошествовали за кулисы. С каждым беседовал отдельно. Кто-то, дабы ускорить процесс, заметил: «Уж больно длинно вы подписываетесь, надо сокращать». «Что такое? — ревниво сказал Михаил Михайлович. — Тут шучу я!» И тут же добавил: «Разве что «н» сократить. Но и то...»

Охранники поздно опомнились и попытались не пущать страждущих коснуться звезды. Когда один меня хотел заловить, я сказал: «Я его лично знаю». — «Ну и что? — ответил нахально он, — Я тоже его лично знаю». Но пропустил.

Пока толпа рассевалась, я оценил две вещи.

Во-первых, легендарный портфель-талисман Жванецкого потрогал — тяжеленький. Прикоснулся к упруго-шершавой реликвии полувековой давности!

И во-вторых, меня поразило количество телохранителей — аж три!

Помнится, Михаил Михайлович ставил на вид Данилко: «Зачем артисту восемь человек охраны?»

Наверное, писатель уже понимает Андрея на одну треть. Больше денег — больше антуража. Положение обязывает.

Но при этом, Жванецкий стал не только себе дороже, но и нам! В смысле любви, конечно. Ведь любовь, как самое дорогое, — не купишь! А особенно такую, как у Жванецкого с публикой — взаимную, долгую и счастливую!