Машина времени

Недавно довелось мне писать о фестивале документального политического кино. Фестиваль как фестиваль, фильмы как фильмы. Среди всего прочего была там и картина о положении с правами человека в одной очень большой, очень сильной и уважаемой дальневосточной стране. Картина рассказывала — с подтверждающими кадрами — о том, как очень сильные власти этой страны обижают своих более слабых сограждан, имеющих несчастье в этой огромной стране составлять явное меньшинство — как этническое, так и религиозное. Автор этих строк, стремясь быть правдивым со своими читателями, честно написал все, что видел на фестивале, — в том числе упомянул и этот фильм.

Статья вышла в пятницу. А уже в понедельник началось нечто невероятное. С самого утра телефоны в редакции просто раскалились. Звонили из посольства Большой и Сильной страны. Беспокоили начальство всех уровней, сотрудников и сотрудниц, разведывали, кто я такой, как со мной можно связаться, какой у меня домашний номер, какой мобильный. Вот это да, вот это обратная связь, вот так успех! — подумал автор, прийдя на работу и услышав о ранних треволнениях. Вскоре зазвонил телефон, и долгожданный контакт с посольством произошел.

Звонивший на прекрасном русском языке представился атташе по культуре Большого и Сильного посольства. Он сразу заверил меня, что ни-ни, мои политические убеждения ни в коей мере для него (них) проблемой не являются. Но вот крайне любопытно, что это за фильм? И откуда он в Киеве взялся? И кто его снял? И что это за фестиваль? И кто этот фестиваль организовывал? Как их зовут? Куда они уехали? Какие у них телефоны? Где эти люди живут?

Автор смиренно отвечал — «не знаю, не знаю, не знаю». Однако культурный атташе, вновь и вновь, как буддийскую мантру, даже без особых вариаций, продолжал допрос: имена? телефоны? адреса? явки? пароли? И чем больше он спрашивал, тем больше у автора усиливались давно забытые ощущения… Где-то, когда-то уже был такой разговор…

Потом вспомнил. В чудесном 18-летнем возрасте со мной, тогда еще студентом-первокурсником Днепропетровского горного института, случилась пренеприятнейшая оказия. Я, переполненный юным задором и жаждой новизны, примкнул к тамошним «неформалам», которые именовали себя «панками». С таким же успехом они могли называться «хиппи», «металлистами» и т. п. — потому что не имели обо всем этом ни малейшего представления, ну, молодости такие кувыркания простительны. Так вот, оказия состояла в том, что я немного не угадал со временем: на дворе стояла осень 1982 года. Подайся я в «панки» на пять годков позже, никто бы и внимания не обратил. Но тогда, да еще и в железобетонном, чугунном, беспросветно-партийном Днепропетровске, такие детские шалости приравнивались к чудовщиной ереси. Итогом моего «панкования» стало исключение из института с последующей высылкой в армию куда-то аж в степи Казахстана и публичное причисление нашей семьи к сонму злостных нарушителей социалистической нравственности (говорят, даже специальное письмо от партийных органов по школам и вузам зачитывали). Ну кроме всего прочего — парочка задушевных бесед с работниками КГБ.

Вот тут-то и восстановилась связь времен. Потому что разговор по телефону с Большим и Сильным атташе абсолютно весь — и формой, и содержанием — напоминал те самые, э-э-э… собеседования.

Как все-таки странно устроена наша жизнь. Не нужно никаких фантастических механизмов и теорий относительности, не надо даже лишний раз перечитывать, как кто-то сказал, обдуманные кошмары Герберта Уэллса. Достаточно лишь небольшого телефонного разговора с атташе (культурой он, наверно, все-таки занимается, по совместительству) государства, где до сих пор по чистому недоразумению народ терпит власть коммунистов — и двух десятков лет как не бывало. И Ленин, такой молодой и юный… Тьфу, черт!