«Я счастлива, что оказалась в эти дни в Киеве»

Гастроли Театра им. Евгения Вахтангова в Киеве пришлись на самый пик ноябрьской революции. Опасения, что все потенциальные зрители сыгнорируют три привезенные москвичами спектакля, потому что с утра до ночи будут отстаивать на Майдане попранную свободу, оказались напрасными. Если на сыгранной дважды пушкинской «Пиковой даме» можно было найти свободные места, то показанные всего по одному разу «Чайка» Антона Чехова и «Дядюшкин сон» Федора Достоевского собрали полные залы.

Та категория публики, которая может позволить себе облегчить свой кошелек на несколько сотен гривен ради гастрольного московского спектакля, если и вершит революцию, то с перерывами не только на обед, но и на театральные представления. Впрочем, меньше всего мне бы хотелось обидеть наших новых украинцев, проявивших в дни «оранжевой революции» трогательную солидарность с миллионами униженных и оскорбленных нищетой и бесправием украинских граждан. Это они, наши «новые», рядом с отдающими последнее бабушками раздавали жителям палаточного городка пищу и одежду. Это они вывозили в корзинах из своих продуктовых магазинов на улицу йогурты и прочие продукты и кормили манифестантов. Это они поразили воображение нашего земляка Сергея Маковецкого, который, как и Людмила Максакова, ходил с оранжевой ленточкой на Майдан, немыслимым ранее сюжетом: по Крещатику медленно едет роскошный черный автомобиль, к которому в другое время и подойти страшно, на котором написано «Горячий чай».

Походы в театр в дни всенародного подъема нельзя классифицировать как предательство дела революции потому, что во всех трех привезенных вахтанговцами спектаклях думающая часть публики могла найти пищу для размышлений на поставленные жизнью актуальные вопросы. «Пиковая дама» в режиссерской версии Петра Фоменко рассказывает о том, к каким катастрофическим последствиям приводит человека соединение скаредной осторожности, неспособности рисковать с неуправляемой жадностью. Как известно, именно решительность, способность все поставить на карту ради достижения цели, приводит к победе в любом деле. Молодой режиссер Павел Сафонов нашел в «Чайке» тему, актуальность которой в нашей ситуации трудно переоценить. Он поставил спектакль о том, что, превращая жизнь в фарс, живя в нереальном, вымышленном мире, мы обрекаем себя и своих близких на страдания, а порой даже на трагический исход. Что, скажите, как не полное отсутствие ориентации в реальности, привело нашу нынешнюю власть к катастрофе? О том, что находящегося в иллюзиях, в снах и грезах человека можно убедить в любой глупости, Владимир Иванов напомнил в «Дядюшкином сне». Эту нашу склонность жить в вымышленных, смоделированных кем-то мирах, нашу склонность обманывать и быть обманутым блестяще используют политтехнологи, манипулируя нашим сознанием.

О том, что политики манипулируют нами при помощи телевидения, говорил на пресс-конференции Сергей Маковецкий, который, благодаря российским телеканалам, составил совершенно превратное впечатление о событиях на Майдане. С разговора о впечатлениях от украинской революции началась беседа и с Людмилой Максаковой, которая хоть и была сдержанна в оценках увиденного, однако не скрывала своей симпатии по отношению к сбросившим путы страха и раболепия перед обманувшей ее властью людям.

«ВЫСШАЯ НАГРАДА В ТЕАТРЕ — ОДОБРЕНИЕ КОЛЛЕГ»

— Еще не прошло и года, как мы приезжали в Киев с «Вишневым садом» в постановке Някрошюса. Но эти гастроли перевернули мое отношение к себе и к своей профессии. Я увидела, что ваши люди хотят того же, чего хотят все люди на земле — справедливости. Нас поселили в гостинице «Украина», окна моего номера выходили на эту площадь, где собирались люди. Я так все это переживала, что даже сердечные капли пила. Каков бы ни был ваш выбор, в этот вопрос никто из никаких других стран — мне это страшно произносить, но действительно, вы теперь другая страна, — так вот никто в ваши внутренние вопросы не имеет права вмешиваться. Но как бы вы этот вопрос не решили, я просто счастлива, что я в эти дни здесь. Существуют какие-то ценности, которые превыше всего.

— Людмила Васильевна, когда вы собиралась в эту поездку, у вас, наверное, возникли какие-то опасения?

— Мы думали, что в этой ситуации мы не очень нужны. Но, увидев, как зрители воспринимали «Пиковую даму», я подумала: «Боже мой, а ведь я не зря прожила свою жизнь». Это потрясает, когда людям в такое трудное для них время нужны Пушкин, Гоголь, Шекспир… Искусство для того и существует, чтобы наводить мосты, а не разводить их. Я счастлива, что на спектакли пришли зрители и получили какой-то заряд человеческого тепла и человеческого единения. Мы вас очень любим и благодарим за то, что вы к нам так относитесь.

— Сегодня Театр имени Вахтангова не имеет своего главного режиссера, у вас ставят разные режиссеры, которые каждый по-своему понимают, что такое школа Вахтангова. Насколько стилистика Петра Фоменко близка вахтанговцам?

— Возможно, у моих товарищей другое мнение, но лично я считаю, что Фоменко — тот режиссер, стилистика которого наиболее подходит к нашему представлению о том, что есть вахтанговское. Его манера, его почерк совпали с линией так называемого нафантазированного реализма. Это все чуть-чуть над бытом, все фантазия. Вахтангов ведь во время революции жил фантазиями, поэтому поставил замечательную сказку «Принцесса Турандот». И Петр Наумович также сочиняет если не сказки, то какие-то свои сочинения на тему. Я очень сожалею, что он больше не ставит у нас. У Фоменко очень яркий почерк, который был нам всем близок. Еще до «Пиковой дамы» он поставил у нас «Без вины виноватые» Островского, спектакль, который получил много наград. Но высшей наградой, которая существует в театральном мире, является одобрение коллег. Это гамбургский счет, актеры, как вы знаете, — народ очень суровый, требовательный и даже злоязычный, я бы сказала.

— А как вы относитесь к исканиям молодых режиссеров- новаторов?

— Сейчас новация режиссерская склоняется в сторону лома и переворота пьесы с ног на голову. Я не говорю, что не нужны эксперименты, в искусстве можно все, если это талантливо. Но сегодня существует направление, которое все переворачивает. В поставленной Ниной Чусовой в «Современнике» «Грозе» Островского Катерина курит, еще что- то там такое делает, герои голые в каком-то курятнике совокупляются… Такие приемы подобны удару топором по голове. Тебя бьют два, три раза, а на десятый удар ты отупеваешь. По поводу «Грозы» я сострила, сказав, что это не гроза, а угроза русскому театру. Я не говорю, что Чусова не талантливый человек, я говорю, что она очень агрессивна. Есть у нас еще Кирилл Серебряников, который тоже любит наносить удары по зрителю. Поэтому классика в руках таких режиссеров трещит, как вишневый сад под топором. Но, тем не менее, она настолько устойчива, что в дураках остается режиссер. Сейчас у нас появилась целая серия новаторски поставленных «Последних жертв», и ты думаешь: так кто же жертва в этой ситуации? Жертвой непонимания того, о чем писал великий Александр Островский, в конечном итоге, оказывается режиссер. И зритель, или, по крайней мере, та его часть, которая не принимает такого рода экспериментов. Мы потому и любим нашего Сафонова, что он постарался привнести новое и все-таки не рубил по Чехову топором. Ему удалось соблюсти необходимую грань, сказать и свое слово и в то же время сохранить то, что заложено Чеховым в пьесе.

«МЫ ДОЛЖНЫ ИЗУЧИТЬ СВОЮ ИСТОРИЮ И ПОНЯТЬ, КОГДА ЖЕ НАМ БЫЛО ХОРОШО»

— Эймунтас Някрошюс тоже не очень церемонится с классиками. Почему, в таком случае, вы согласились репетировать Раневскую в его версии «Вишневого сада»?

— Я до этого с Някрошюсом не работала, и когда он предложил свое решение последней пьесы Чехова, то оно мне показалось очень глубоким и злободневным. Я не знаю, как у вас в Киеве, но у нас в Москве что ни здание, то вишневый сад. Нам Лужков обещал, что ничего не будет переориентировано, я запомнила его слова: где была булочная, будет булочная, где был кинотеатр, там будет кинотеатр. Теперь же, где была булочная — там шоп- арт, где молочная — там Картье, где гастроном — там «Мерседес» или «Шевроле», и так далее. Практически все перерыто, перемыто. И даже тот кинотеатр, в который мы с Ширвиндтом много лет назад ходили смотреть кино, тоже сейчас будет во что-то переделан. Поэтому мне кажется, что Някрошюс очень вовремя эту тему поднял. Потому что вишневый сад — это пространство нашей души. И его рубят топорами. Някрошюс сделал сочинение не на тему семьи, он поставил спектакль о переделе мира, когда плюют на личные человеческие ценности, поскольку главное — деньги, когда каждый пытается побольше ухватить. В Японии города вверх растут, потому что там земли нет. Но у нас — выезжай за пределы Москвы и на полях, которые тянутся до Ленинграда, строй хоть пятьсот городов. Что ж ты крушишь все вокруг? Весь Арбат превратили Бог знает во что. Поэтому «Вишневый сад» попал в тему, спектакль Някрошюса близок к тому, что сейчас происходит. Мы в отчаянии, но что бы мы ни кричали, сколько бы мы ни вопили, наши голоса власть воспринимает, как хрюканье. Р усские люди не должны обращаться ни к какому другому опыту, кроме как к своему. Когда нам говорят: сегодня в Америке так, Англии так, в Китае так, — то мы должны понимать, что каждое из этих государств пришло к своим благам совершенно разными путями. И мы не можем себя ни с кем сравнивать. Мы можем сравнивать себя только с тем, какими мы были, например, во времена Киевской Руси. Мы должны изучить свою историю и понять, когда же нам было хорошо.

— Чем вы объясняете, что сегодня театрами в Москве руководят актеры? Неужели в России кризис режиссуры?

— Сегодня руководить театром — очень неблагодарная задача, поскольку администрирование напрямую связано с нашей реальностью. В первую очередь нужно добывать деньги. Зачем хорошему режиссеру этим заниматься? Если он профессионал, то он нарасхват и может ставить в любых театрах. Ему не нужно думать, как и где найти спонсора, где взять деньги и так далее. Ко всему же сейчас у нас готовится дикий указ, чтобы вообще лишить театры дотации. Мы собрали съезд, пытались как-то этому сопротивляться, вместе с Игорем Квашой ходили к Белому Дому. Но, к сожалению, не всегда мы своими душевными порывами обеспечиваем желаемый результат. Я не знаю, почему государство приняло такое решение, но если так дальше пойдет, репертуарные театры начнут закрываться. Такая политика в области культуры закончится тем, что у нас не останется ни одного культурного человека. Власть себя обрекает на то, что в одно утро к ней кто-то постучится, откроют занавеску, а там будет дикарь с костью, который этой костью их всех и убьет. Нельзя строить государство на каких-либо других ценностях, нежели ценности культурные. Я ничего нового не говорю, это Пушкин сказал: просвещение, просвещение, просвещение. Если вы не хотите учить людей, если вы не хотите их образовывать, вы получите, в конце концов, дикарей, которые вас же и съедят.

— Мне об этой угрожающей для театра ситуации рассказывал Константин Райкин, он говорил, что хочет обратиться за помощью к президенту.

— И чего он добился? Он своими криками, что до министра культуры труднее добиться, чем до Усамы Бен Ладена, добился того, что у него сейчас проверки работают. «Сатирикон» строит новое здание, и теперь там ищут всякие нарушения. Я очень любила Ролана Быкова, который сказал, что задача всякого артиста, художника — защищать мировые культурные ценности в новой обстановке.