О чем ковыль шелестит?

Конец октября, осень. Яркий шлейф красного лета на глазах утрачивает яркость, свежесть, привлекательность, превращается в однотонную серую пелену. Деревья и кусты еще не голые, но уже по-другому шелестит их листва, — весной этот шепот нежный, кроткий, теплый, а сейчас все вокруг изменило голос, и воздух наполнен сухим, жестким, змеиным шорохом. Куда ни глянь — мягкая зеленая травка, летняя роскошь босых ног, высохла и пожелтела; что-то безнадежное шепчут мертвые кукурузные стебли, подсолнухи грустно опустили к земле почерневшие головы; гниют в огородах несобранные тыквы и большие рыжие огурцы. Птицы, которые не улетели в теплые края, подают голос приглушенный, словно испуганный — как тихий детский стон; у них есть свои предчувствия и они ждут самого худшего.

Все чаще на землю налетают, как черные коршуны, северо-восточные ветры и безжалостно уничтожают- крушат все, созданное щедрым животворным летом. Охлаждают еще теплое, живое тело земли; с роскошно убраных деревьев безжалостно стряхивают золотые облака золотых червонцев. От мертвенного дыхания этих ветров все вокруг меняется, делается серым, пустым и опасным: вода — кусаче-холодной, зверье — голодным и агрессивным.

С северными ветрами всегда приходит холод, темнота, а самое худшее — отчуждение каждого от всех и всех от каждого. Люди становятся замкнутыми и подозрительными, утрачивают свойственную лету благодушную симпатию к ближнему. Но чему удивляться? Ведь это те же ветры, которые раздувают одеяния библейских апокалипсических всадников и гривы их страшных коней, «выдувают тепло и дым кадильный из храмов»; разрывают святые узы побратимов. «Солнце и воздух омрачаются от их дыхания. А шум того ветра — словно шум колесниц, когда множество коней скачет на войну». Северо-восточные бывают сухими и резкими, как нож, или влажными и пронзительными, но всегда — безжалостными, доминирующими и чужими. На своих крыльях они несут в теплые края дыхание вечной мерзлоты, чужие запахи чужой земли, отрывки непонятных слов и тоскливых песен неведомых людей.

Вопреки новейшей теории глобального потепления на земном шаре, в том числе в отношениях между людьми, северо-западные ветры с каждым годом становятся все более холодными, пронизывающими и все раньше, иногда даже в сентябре, появляются в наших краях. Будто тот холод, который в процессах потепления вытесняется из других стран, северные ветры «перегоняют» именно на нашу землю. Или такова наша судьба — постоянно ощущать на загривке дыхание холодных чужих ветров?

Те ветры часто нагоняют туманы — холодные, густые, мертвенно белые. Они плотно устилают землю, тяжело клубятся в кронах деревьев, одурманивающе висят над головами людей. Краски, кроме бело-серой, исчезают; тени людей и деревьев растворяются в тумане, не достигая земли. Мир меняется, становится незнакомым, в нем трудно ориентироваться. Вы думаете, что направляетесь на Запад или на Юг, а в действительности движетесь на Север, будто все дороги ведут именно туда. А может, это стороны света поменялись в тумане местами? Ведь там, где должен быть шпиль старинной церкви, клубится серая туча; вместо знакомых извивов Днепра глазам открывается бездонная нирвана; уютные парки и скверы напоминают покинутые кладбища, по которым бродят покойники, — фигуры людей, как неприкаянные призраки, на мгновение выныривают перед тобой из тумана и снова растворяются в нем. Неужели метаморфозы, которые приносит на своих крыльях ветер, сильнее всех законов бытия?

Вскоре начинаешь и себя чувствовать призраком, который бродит в густых серых облаках по улицам чужого неизвестного города и не имеет никакого отношения ко всему тому, что делается за пределами тумана, где-то там, под голубым сияющим небом. Душа наполняется холодным безразличием: «Какая разница, что происходит здесь, где все вещи постоянно меняют контуры, где святую старину так легко уничтожает порыв чужого холодного влажного ветра и где люди напоминают призраков, а призраки — людей?».

Только вековые дубы сопротивляются северо-восточным ветрам, но много ли тех дубов осталось в лесах и буераках вдоль Днепра? Мощные деревья, свидетели казацких войн ХVII в., давно безжалостно вырублены, спилены на дрова для печей, каминов и костров, на сволоки или мебель. А сколько дубов пошло на казацкие гробы! В наследие нашему поколению от них остались исполинские срубы, поросшие травой, на которые можно иногда случайно натолкнуться, как на старинные могилы. Вокруг Киева дубы умирают от какой-то хронической болезни, которую никто не лечит; они теряют свою густую темно-зеленую крону и усыхают, не набрав силы и величия. Скоро некому будет ставить заслоны против северо-восточных ветров.

«А Солнце?» — спросите вы. Но бывают времена, когда люди перестают верить, что солнце все еще светит где-то над планетой. И что когда-то и над нашей землей повеют благодатные теплые ветры и мы увидим свое собственное «Небо новое и новую Землю». Но «есть ли еще порох в пороховницах»?