Польша и Украина:

Польша входила в Европу танцуя. Вот несколько флэшей. Люблин, город рождения Польского государства, отмечал вхождение своей страны в Европейское Сообщество Конгрессом ректоров европейских университетов. Это была акция символичная. «От Унии до Унии», — так папа Иоанн Павел II назвал исторический путь Польши в Европу. Люблинская уния 1569 года дала жизнь Польскому государству, которое 435 лет спустя официально становилось частью «Европы Наций», европейского политического и культурного пространства свободы и демократии.

Конгресс ректоров европейских университетов — это было грандиозное действо. Научная и организационная культура Люблинского университета Марии Кюри-Склодовской, молодая сила этого вызова были поразительны. На протяжении нескольких дней Люблин вибрировал, словно мощный мегакомпьютер: интеллектуальной энергией, глобальностью научных проектов, моральной убежденностью и убедительностью.

«Dancing to the End of Time», «Танцуя до конца времен», — так назывался концерт Фольклорного ансамбля университета на инаугурации конгресса.

Танцевала и пела польская студенческая молодежь в народных нарядах, в веночках, плахтах и киптарях, а потом и в шляхетских одеждах с белыми смушками. Пела песни польские и английские, греческие и украинские, венгерские и ирландские. Ректоры пробовали разные польские наливки и танцевали с польскими студентками. Норман Дейвис фотографировался в пышных одеждах старой Речи Посполитой. Сегодня принятие проходило на сельскохозяйственной выставке, а завтра — в королевском дворце. Но если на сельскохозяйственной выставке гости ужинали на деревянных лавках между машин и тракторов, во дворе стояла стража: средневековые рыцари в грозных доспехах. Из-под тяжелых шлемов весело поблескивали глазами те же студенты.

Таксист, который меня вез после одного из таких вечеров в гостиницу, спросил: «А что это там за танцы такие? Это что, антиглобалисты танцуют?» (в те дни в Польше собирались, в частности, и антиглобалисты). «Да нет, — уточнила я, — это танцуют ректоры европейских университетов». — «А по какому поводу?» — поинтересовался водитель. — «Празднуют вхождение Польши в Европу», — объяснила я. Спокойный комментарий водителя: «Так Польша всегда была в Европе. Остальное — это брюссельская бюрократия»...

Вот, собственно, миниатюрный социо-культурный портрет польского общества, который объясняет, почему в ночь на 1 мая на площадях польских городов звучала «Ода к радости» Бетховена, а в Украине несколько дней спустя взрывались снаряды в мелитопольских степях. И бежали напуганные люди, прижимая к себе детей, как во время войны. Объясняет, почему польская молодежь размахивала в ночном первомайском небе разноцветными флагами европейских городов, а на улицах Киева на утро кое-где пенсионеры вытягивали из идеологического нафталина измятые знамена все того же неизменно красного цвета, словно недостаточно крови еще было пролито под стягами диктатуры.

Еще один флэш. Среди танцующих ректоров один ректор не танцевал. Он был незаметен во время конгресса и так же незаметен в развлекательные его минуты. Правда, подошел ко мне, поблагодарил. За то, что я в своем докладе упомянула его страну. И хотя я назвала ее «черной дырой» истории, вы не думайте, заверил меня ректор, наша культура еще где-то процентов на десять жива...

Необходимо ли уточнять, о какой стране шла речь? Или и так понятно, что речь шла о Беларуси, на чьем гербе и до сих пор зловеще поблескивает пятиконечная красная звезда?

И нужно ли добавлять, что через несколько лет есть риск, что так же можно будет сказать и об Украине? Утешим ли себя, что, может, нам повезет, и мы будем гордиться, что наша культура жива, скажем, на двадцать процентов?! Это она и есть, дьявольская посттоталитарная «математика», где уже невозможно посчитать мертвых и где уже никого не пугает, что культура может свернуться в невидимую процентную нишу, а с нею — и память общества, а значит, и его будущее.

Приведенные флэши являются не ситуационной мозаикой, а индикаторами угрожающей дихотомии польской и украинской политической и культурной реальностей сегодня.

«Любельщизну» от Украины отделяет, кажется, полностью прозрачная граница. Это самый восточный регион Польши и едва ли не самый бедный. По дороге от Варшавы до Люблина, если бы не надписи латиницей, вполне можно было бы представить себе, что едете вы по Украине.

И флора такая же стихийная, что геометрии французских садов из нее не создать, и лошадка меланхолично пощипывает траву рядом с несколько потрепанной «иномаркой», и дороги больше помнят гусеницы советских танков, чем шины «мерседесов». Внешние признаки европеизации — скорее трогательные, чем убедительные. Вдоль дорог вас призывают пошить себе «кожух» из итальянской кожи. А в пиццерии вам предложат не какую-нибудь, а польскую пиццу. И несомненная польская «идентичность» сомнительно итальянской пиццы будет заключаться в том, что основным ее ингредиентом будет квашеная капуста, «бигос», а точнее — смешанный со шкварками...

Да и сам Люблин сегодня — это город, построенный, а значит, разрушенный «реальным социализмом». Где прошел коммунизм, там оставил за собой отсутствие красоты, удобства, смысла. Неуклюжая геометрия «гомулковской» архитектуры, так-сяк принаряженные парки, так-сяк обустроенные базарчики, и такие же, как у нас, измученные пожилые женщины, продающие ландыши, и такие же, как у нас в провинциальных городах, расхлябанные автобусы, неизвестно как доезжающие до пункта назначения. И такие же, как у нас, полуразбитые дороги...

ПОЧЕМУ же эти польские полуразбитые дороги ведут в Европу, а реконструированные украинские автострады упираются в новый «железный занавес»? ПОЧЕМУ сегодня между Польшей и Украиной пролегла новая граница, далеко не прозрачная? Граница политическая, шенгенская. И граница культурная, но столь же непроницаемая.

Это уже не граница между Польшей и Украиной. Это — граница между Европой и не-Европой. Между ЕС и ЕЭП. И не будем убаюкивать себя иллюзиями: это граница между цивилизованным миром и... да, «черной дырой» истории. Если ситуация не изменится. В ближайшее время.

Эта граница прошла по живому телу и Польши и Украины. Для Украины это катастрофа. Но и для Польши это — нелегкое испытание. Ведь эти страны только теперь нашли друг друга. Началась — фактически впервые — их реальная встреча как независимых государств после веков колониализмов и тоталитаризмов, разделов и оккупаций, погромов и «пацификаций», когда обе страны были заложниками мировых антагонистических сил. Крах коммунистического режима открыл путь к полноценной реализации этих стран в новых цивилизованных контекстах. Польша нашла в себе интеллектуальное и моральное мужество радикально пересмотреть собственное прошлое. Речь Посполита «двух народов» переосмыслена в новой польской историографии как Речь Посполита «многих народов». Польша признала ценность присутствия этих народов для своей культурной и политической эволюции. Наконец Польша убедилась, что каждый раз, когда она препятствовала Украине обрести независимость, обе страны вместе попадали в западню российского империализма. Соответствующий процесс переосмысления развернулся и со стороны Украины, чья история, культура, язык, общественная ментальность во все века были глубоко и сложно связаны с польской реальностью. Словом, критическое сознание обеих культур начало творить НОВУЮ ЭТИКУ ИСТОРИИ.

Но, собственно, с начала этого процесса между этими странами снова пролегла граница. И, может быть, впервые в истории эта граница между Польшей и Украиной рискует стать границей непреодолимой. Границей, которая разделит навсегда эти страны.

Эта граница пролегла потому, что Польша сделала свой выбор. А Украина — нет.

Эта граница пролегла потому, что Польша уважает себя и умеет заставить других уважать себя. А Украина — нет.

Эта граница пролегла потому, что Польша больше никогда не позволит России уничтожать свой народ, свою культуру, свою государственность. А Украина — позволит.

Эта граница пролегла потому, что Польша готова заплатить высокую цену — тяжелой работой и временными трудностями — за свое равноправное присутствие в Европе. Тем временем Украина платит высокую цену — цену своего суверенитета, своей культуры, благосостояния своих граждан, — чтобы вновь оказаться колонией «Евразии». Это значит, что Польша системно и последовательно работает над тем, чтобы БЫТЬ. А Украина системно и последовательно готовит себя к политическому и культурному НЕСУЩЕСТВОВАНИЮ.

Вот потому граница, которая пролегла между Польшей и Украиной, — это на самом деле граница между неодемократическим обществом и обществом посттоталитарным. Точнее говоря, обществом, которое направляется к НЕОТОТАЛИТАРИЗМУ. То есть в сторону сворачивания пространства человеческой жизни. И разворачивания пространства сверхчеловеческой — и античеловеческой — Власти.

Итак, дело не только — и не столько — в слепоте брюссельских бюрократов и/или дипломатических (часто циничных) пертрактациях Запада с Россией, а в двусмысленности и поверхностности политической и культурной идентичности самой Украины. На тринадцатом году независимости Украина до сих пор еще не самообозначилась — для себя самой, а значит, и для мира, — как самостоятельное государство. Формулы типа «Украина — не Россия» невозможны ни в одной другой точке планеты (вы себе представляете: «Ирландия — не Англия», а «Кипр — не Турция»?!) С начала независимости Запад смотрел на Украину с обеспокоенным интересом и искал инструменты для декодификации украинской реальности. Но Украина, вместо концептуальной европейской стратегии, избрала путь «многовекторной» риторики, все больше превращаясь в вялую политическую плазму, которая охотно переваливалась своим аморфным телом в сторону России. «Проевропейские» заявления официальной Украины были всего лишь виртуальной игрой, где на экран проецировались фиктивные реалии. Тем временем политический истеблишмент страны создавал (скорее надеялся, что создавал) «материальный» ЕЭП в перерывах между виртуальными переговорами о ЕС, в который к тому же обещал войти «вместе с Россией», — так, словно кто-то Россию там ждет, и так, словно сама Россия стремится стать одним из демократических европейских государств, а не мечтает о восстановлении «единой и неделимой» супердержавы от Белого моря и обязательно до Черного...

Иногда хочется посочувствовать постсоветским Янусам. Их лифтинги, наверное, стоят вдвое дороже!

Так должны ли мы удивляться, что Брюссель дал категорический ответ на европейскую перспективу Украины: Украина НИКОГДА не будет членом ЕС? «Виртуальность» европейских аспираций украинской власти, особенно ощутимая в передвыборный период (кто же, как не Москва, может гарантировать посттоталитарный континуум?!) весьма облегчила интеграционную стратегию Запада, которая пока что однозначно закончилась, собственно, на польско-украинской границе. Запад перестал скрывать свое понимание ситуации. И перестал считаться с Украиной.

Таким образом, не следует тешить себя фантоматическим позитивом экономических показателей и/или (не)совершенством демократических институций. Румыния экономически находится в худшем состоянии, чем Украина, а что касается турецкой «демократии», то Турция только сейчас, под давлением ЕС, начинает выпускать на свободу политических узников, которые попали в тюрьмы, скажем, за один факт использования курдского языка. И не только во внутреннем «российском факторе» дело: вспомним процент русского населения в прибалтийских республиках. В конце концов, посмотрим на Грузию. О членстве в ЕС, быть может, речь и не идет. Но политическая идентичность новой Грузии превратила ее в желанного партнера ЕС. И интересно, что пока ЕС запускает в это государство миллионные инвестиции, президенту Путину не остается ничего иного, как корректно признать правительство страны, которое не скрывает своих западных ориентаций и альянсов. А посланное на поддержку федеральному контингенту оружие президент Путин будет регулярно получать обратно.

Итак, отчетливо посттоталитарное измерение украинской политической реальности — это в первую очередь отражение посттоталитарного (то есть также и постколониального) измерения ее ментальности культурной. В этом, по моему мнению, и заключается «нерв» украинской проблемы.

Путь Польши в Европу был весьма тяжел. И цена его была высока: сама Европа не раз использовала Польшу в качестве «разменной монеты» в своих торгах с Россией. И все же, понимая это, — еще Мицкевич проклинал цинизм Европы! — на всех этапах этого пути Польша никогда не отреклась от своей европейской идентичности. И, собственно, европейская идентичность Польши была гарантией сохранения и защиты ее собственной национальной идентичности.

В отличие от польской (да, в конечном итоге, и других элит Восточной Европы в разной степени, но все же решительно проевропейских), украинская интеллектуальная элита в целом не выразила свою концепцию идентичности Украины. Разумеется, исключения и «единицы» есть, — когда это в Украине был недостаток неуслышанных пророков? Нет, однако, системной идентичности культуры. Последовательную проевропейскую стратегию строить сложно, поэтому намного проще выколдовать какой-то мифический «третий путь», наподобие: место Украины не в объединении с Россией, но и не с Европой. А где? «У себя». И на какие рефлексии о месте или не-месте Украины в Европе может тратить время молодая элита (в кавычках оба слова), которая объявила свою культуру несуществующей, а свое государство таким, что и процитировать неудобно? Которая всю ответственность за «неурядицы» переводит на политиков правящих, а также оппозиционных, а сама на себя не берет никаких обязательств и никакой ответственности? Европа для такой «элиты» — разве что место для летних вакаций. Или же для спорадических коктейлей. Или для псевдокреативных эксплуа на европейских виллах. Если результат падения Берлинской стены — это снобистское перешептывание по европейским салонам, то чего же тогда удивляться, что и такая «элита» для Европы — это третий, если не четвертый, мир?!

Если европейская перспектива не существует в культурной ментальности общества и его элит, то и на институциональном уровне не может возникнуть никакой убедительной программы интеграции в Европу, не может сформироваться никакой системной стратегии, направленной на расширение знания о себе в мире. Конечно, нет у нас пока что, как в скандинавских странах или в Голландии, отдельного министерства перевода, которое должно заботиться об ознакомлении мира с нашей культурой, и не располагаем мы структурами наподобие Гете-Института. Но «большая стратегия» могла бы начать создаваться даже из суммы целенаправленных индивидуальных инициатив. А вместо этого...

На вышеупомянутом Конгрессе ректоров европейских университетов флаг Украины был повешен рядом с флагом Великобритании. С этой, собственно, панъевропейской университетской трибуны проф. Ян Поморски, вице-ректор Люблинского университета, автор идеи и организатор Конгресса, в своей «Люблинской декларации», напечатанной на основных языках Европы, включая латынь и украинский, говорил о невозможности существования полноценной университетской Европы без университетов Киева и Львова. О культурном и научном весе Украины говорили ректоры других польских университетов, министры, административные власти Польши. Ответили ли что-то на это ректоры украинских университетов? Нет. Их не было не только не слышно, но и не видно.

Или же вспомним недавнюю Международную книжную ярмарку в Варшаве (Warsaw International Book Fair, 20—23.05.2004). Россия, следует признать, потратила на свою культурную презентацию под названием «Россия — открываем заново» миллион евро. И привезла на эту презентацию множество изданий и лучшие артистические силы страны. Потому что Россия прекрасно знает, что лучшим паспортом государства является профессионально сделанный культурный продукт. Украинскую секцию можно было назвать: «Украина? Закрываем заново». И не усилиями России, а усилиями самой Украины, которая вроде бы и не догадывается, что одним из основных методов укоренения знания о стране в мире является издательская кооперация высокого уровня.

Естественно, это не вопрос того или иного одного конгресса или выставки, которые уже состоялись. Этот вопрос будущего, — вопрос БУДУЩЕГО, КОТОРОЕ МОЖЕТ НЕ СОСТОЯТЬСЯ. Вот потому так важен анализ культурной генеалогии сегодняшней политической ситуации в Украине. «Железный занавес» между Польшей и Украиной опустился не в ночь на 1 мая 2004 года и не на границе между двумя государствами. Этот занавес начал со скрежетом опускаться в сознании самого украинского общества начиная с середины 1990-х годов. Польша сделала многое, чтобы удержать этот занавес, но тут, очевидно, нужен был Атлант с просто- таки железными плечами, — фигура, отчетливо не популярная в обществе, затянутом паутиной потребительских инстинктов «нуворишей», жажды дешевой трансгрессии, бессмысленного и фальшивого эстетства новых «элит», некритической метаболизации западной культуры на уровне экспансивных аудио-, видео- и идео-эрзацев.

За годы режима Украина утратила одну из основных характеристик своей цивилизации: культуру риска. А это была именно та культура, которая сделала Украину уникальным явлением и во времена казацкие, и во время Украинской революции 1920-х. Это было общество, которое не боялось бросать вызов истории и преодолевать ее парализующую инерцию, которое не обходило осторожно препятствия на пути к своей самореализации, а бесстрашно их разрушало. Об украинском обществе во все века можно было сказать словами Камю: «Бунтую, значит, существую». А сегодня создается такое впечатление, что Украина сошла не только с магистральных трасс истории, но и с готовностью соскользнула даже со своего традиционного гамлетовского раздорожья. Застыла на обочине дороги и ждет развития событий. И покрывается пылью от движения экс-коммунистической Европы, которая все быстрее проезжает МИМО нее на крутом вираже истории в направлении Европы.

Да, Европа — это риск. Это риск большой. Последние выборы в Европарламент (13.06.2004) свидетельствуют, что создание расширенного ЕС будет процессом сложным и конфликтным. Демократия, как правильно сказал Черчилль, — штука несовершенная, однако до сих пор человечество ничего лучшего не изобрело. Среди распространенных оценок голосования: Польша, — а в определенной мере и другие страны бывшего «Варшавского пакта», — проголосовала НЕ ЗА ЕВРОПУ, а ПРОТИВ РОССИИ. Собственно, против российского неоимпериализма. В отличие от Украины, Польша не хочет быть свалкой евразийской мафии. Польша хочет быть протагонистом европейской истории. А в первую очередь Польша не хочет, чтобы ее дети превращались в зомбированных солдат, приклеенных ужасом к очередным чеченским скалам, — солдат, которые смотрят в пустоту, завоевывают пустоту и исчезают в пустоте. Польша хочет, чтобы ее дети учились в европейских университетах и проводили каникулы на Лазурном берегу или Изумрудном побережье.

Очевидно, что вхождение восточноевропейских стран в ЕС революционизирует политическую карту Старого континента. Уже фактически исчезло разделение на Западную и Восточную Европу. Теперь существует просто Европа. А это радикально меняет геополитическую роль России. Россия вынуждена реформировать свою геостратегию в противовес новой Европе. Ведь сегодня Россия может (пока что) чувствовать себя «супердержавой» разве что в болезненном воображении Лукашенко, потому что и каждая из среднеазиатских столиц имеет по своему деспоту как в кресле, так и в бронзе на центральных площадях. А нефть, протекающая как раз под креслами этих бессрочных «президентов», резко сокращает радиус «братской дружбы» с Россией. Поэтому Украина, — как и в ХVII-ХVIII веках, — единственный шанс для России сохранить свое «супердержавное» измерение. Собственно, Бжезиньски давно предупредил: воссоздание Евразийской империи без Украины невозможно. Это значит, что построение демократии в Украине является сильным тормозом для неоимперской экспансии России, а вместе с тем может оказаться и мощным толчком к демократической ее трансформации.

Так же очевидно, что экс-сателлиты России, выбирая западное направление, выбирают тем самым перспективу политической стабильности и национальной безопасности. Ведь Европа и европейская демократия — это в первую очередь пространство закона и пространство возможностей. То есть пространство защиты основополагающих гражданских прав. Речь не идет только о том, что гражданин ЕС может свободно передвигаться без паспорта в пределах ЕС, где он волен учиться и работать, покупать или инвестировать, отдыхать и путешествовать, наконец — жить по собственному выбору. Самое главное то, что ЕС — это пространство, в котором существует гарантия защиты против любой формы дискриминации базовых прав человека, личных и общественных. Собственно говоря, защита прав национальностей (а значит религий, культур, языков, традиций) — это едва ли не крупнейшее завоевание современной Европы, учитывая перманентную внутреннюю конфликтность ее истории.

А если кто-то захочет привести аргумент растущего «евроскептицизма» старых и новых членов ЕС, то не будем забывать, что само присутствие в ЕС дает имманентное право на защиту реалий, которые каждая страна считает своей неотъемлемой ценностью.

Словом, есть страны, которые защищают на разных уровнях свой суверенитет, идентичность, традиции даже в европейском пространстве.

Например, в Англии возникла Партия независимости Великобритании.

Австрия защищает права даже своих коров: отныне австрийские коровы должны иметь вакации и три месяца подряд свободно пастись на альпийских лугах.

Польша уже имеет славу самой упрямой и принципиальной европейской страны. Во всех политических, юридических, институциональных вопросах Польша занимает в ЕС свою непоколебимую позицию. И Брюссель вынужден с ней постоянно считаться. Даже с тем польским политиком, пани Доротой Метерой, представителем экологического «Союза за cохранение мира», которая требует от Европы защиты аутентично польского сельского пейзажа — с лошадкой, плугом и без химических удобрений — от деструктивной индустриальной инвазии. И речь идет не только о ностальгическом «пейзаже души» польского села. Но и о польских лесах и пущах, о польских полях и озерах, о польских медведях и волках и даже о польских птицах и насекомых. А кто бы эту пани назвал «народницей», так следующие свои комментарии мог бы продолжить и в Гаагском суде. Ибо эту пани именуют теперь в Европе «феей польских лесов», а ее идею считают глобальным антиконформистским проектом новой Польши, которая имеет шанс стать экологическим оазисом Европы, спасительным пристанищем «для волков, медведей и европейцев доброй воли», как комментируют журналисты.

Вот потому страны, которые защищают даже своих коров и насекомых, являются странами европейскими. А страны, которые ДОБРОВОЛЬНО отказываются от себя, которые себя распродают за бесценок, которые не боятся самоунижения, а главное — которые не уважают своих граждан, эти страны никогда не смогут войти в Европу. А значит, войти в круг цивилизованных государств. Нравится вам это или нет, а цивилизация начинается там, где есть уважение к человеку, к его правам и потребностям.

Конечно, евразийское пространство также бережет свои традиции, на свой лад. Если нашим согражданам западные правительства будут препятствовать свободно передвигаться по миру, то эти сограждане всегда смогут включить телевизор и смотреть ежедневно восемнадцать часов подряд российскую программу «СтарТВ» о прекрасной жизни в российской армии и о ее доблестных свершениях. А для разнообразия заскочить в Санкт-Петербург, героически прорваться сквозь заслоны «омона», парализованного вечным ожиданием чеченского десанта, чтобы полюбоваться в Музее Эротизма на новую аттракцию великой российской истории: атрибуты Распутина ниже пояса, которые имели такое значительное влияние на судьбу его родины. Да и нашей с вами. Происхождение атрибутов реклама не уточняет. Состояния сохранности тоже. А потом можно, — имея, конечно, железные нервы и желудок, как у страуса, — посмаковать в петербургском ресторане блины с черной икрой, выбрав их из меню, которое будет иметь обложку с надписью — «Труды Ленина»...

Оставим эвфемизмы. Граница между Польшей и Украиной — это граница между европейской перспективой и евразийской бесперспективностью. Чем больше русифицирована страна, тем более она советизирована, тем труднее в ней укоренить гражданское сознание и тем сложнее построить демократические институции. Опять же пример почти полностью уничтоженной Беларуси не оставляет в отношении этого никаких сомнений.

Украину, которая пока что — как страна «пророссийская», а значит и «соматически азиатская», по выражению западной журналистики, — вычеркнута из основных направлений европейской политики, до сих пор защищала последовательно одна только страна: Польша.

Еще и сегодня Польша — на уровне высшего своего политического руководства — называет стратегию приближения Украины к ЕС одним из стратегических приоритетов... собственно, Польши, а не только Украины. В Польше выходит из печати невероятное количество исследовательской литературы об Украине. Польша является неизменным инициатором политических, научных и культурных акций, направленных на расширение знаний об Украине в самой Польше и на Западе, а также на обоснование европейской природы украинской цивилизации. Учтите, однако, что это говорит Польша духовных детей Ежи Гедройца (которому, кстати, в Украине, — где по центру Киева до сих пор шагает Ленин, — следовало бы построить памятник, потому что в послевоенной Европе это был единственный интеллектуал, который выдвинул идею независимости Украины, Беларуси и Литвы как залога демократии на Европейском континенте). Польша, солидарная с Украиной, — это Польша Куроня. Польша Михника. Польша Солидарности. Польша «весны народов» 1989-го.

Но уже звучат другие голоса. Вот несколько штрихов из последней полемики. Новый премьер-министр Польши, господин Марек Белка, обратился к ЕС с просьбой рассмотреть вопрос о будущем членстве Украины в ЕС. Текст премьер-министра назывался: «В интересах Украины». Да, собственно, это в интересах Украины, но не в интересах Польши, ответил ему проф. Кшиштоф Ишковски из Польской Академии Наук на страницах «Polish News Bulletin» (11.06.2004) в статье «Нежелательные конкуренты европейской помощи». И это разговор в сухих политико-экономических терминах. Пунктов немного, но каждый из них — это приговор Украине. Словом, эвентуальный вход Украины в ЕС вредит Польше и самой ЕС по таким причинам: 1) расширение ЕС на страну, еще более бедную, чем Польша, оттянет экономическую помощь из Польши в Украину и создаст Польше финансовую и структурную конкуренцию; 2) повязанность мафиозного российско-украинского бизнеса с политической номенклатурой обеих стран будет содействовать созданию пророссийского лобби в Брюсселе; 3) а что касается украинской демократии как гарантии безопасности Польши, то эту безопасность значительно надежнее будет защищать НАТО и армия ЕС. В конце концов, саркастически прибавляет ученый, не стоит волноваться: ведь Жириновский обещает российским солдатам, что они будут мыть ноги в Индийском океане, а не в Висле.

Словом, в таком видении Украина — это не более чем политическая провинция неототалитарной России и инертное дополнение к российской мафиозной экономике.

Выход из этой ситуации — один. Нет, не инвестиции Запада (впрочем, какое право имеет Украина, отказываясь от европейского пути развития, рассчитывать на западные инвестиции, благодаря которым она до сих пор в значительной мере поднимала из руин свою экономику?!) Украине нужна шоковая терапия. Реальное, жесткое, катарсисное осознание себя и своего положения в мире. А эта шоковая терапия не заставит себя ждать. За год дистанция между Польшей и Украиной станет пропастью. А если украинское общество окажется неспособным защитить остатки своих гражданских прав, то очень скоро эта новая граница может стать колючей проволокой реальной диктатуры.

Сегодня за колючей проволокой оказалась Беларусь. Завтра окажется Украина.

Потребность в шоковой терапии касается всех компонентов украинского общества. Я убеждена, что ни один цивилизованный русский и еврей, татарин и грек, гражданин Украины, не стремится оказаться за этой колючей проволокой. Но построение гражданского общества в Украине, собственно, и означает в первую очередь построение общества граждан, — граждан, осознающих, что они являются гражданами Украины. В конце концов, действительно демократическая Украина означала бы и начало реальных, а не фиктивных добрососедских паритетных отношений с демократическими силами России, — в надежде, что когда-нибудь эти силы победят таки в самой России, в интересах самой России и целого мира.

В завершение — символичная деталь. Известно ли гражданам Украины, кто ныне учит поляков охранять 526 километров границы между Польшей и Украиной? Индейцы навахо. Американское правительство прислало их на помощь полякам, поскольку именно индейцы навахо — единственные в мире — знают, что никто и ничто не может пройти по земле, не оставляя следов. Особенно ни один из десяти тысяч нелегалов, которые ежегодно хотят пересечь эту границу. И которые еще вчера, пересекши эту границу, оказывались в Польше. А сегодня оказались бы в Европе. Если бы не индейцы навахо. Потому что никто лучше индейцев навахо не умеет читать шаги людей по примятой траве, никто не умеет так слышать проход теней через границу.

Даже если украинцы превратятся в тени, индеец навахо их остановит.

Украинцы не должны обижаться на индейца навахо, на «Shadow Woolf», на «Волка Теней». А также на польское правительство. Они должны обижаться на собственных политиков, которые превратили их в «персона нон грата» в Европе. А еще больше должны обижаться на себя самих, что выбрали себе таких чудесных руководителей.

Разница между демократическим миром и миром недемократическим, собственно, в этом и заключается. В мире демократическом, после всех геноцидов, даже у индейца навахо есть свое уважаемое место в обществе. Пусть индейцев-навахо осталось полмиллиона после того, как их уничтожили испанцы и мексиканцы, пусть живут они в резервации, но даже в резервации имеют свою этническую идентичность, уж не говоря о профессиональном достоинстве, — не каждому дано быть «Волком Теней», который разговаривает с ветром и слушает время. А в мире, где еще нет демократии, даже номинальный гражданин номинально независимого государства является всего лишь тенью, которую Запад будет останавливать на своих границах с помощью индейцев навахо.

Результат украинской политики последнего десятилетия: индианцы из американской резервации помогают создать новую резервацию в центре Европы, — для защиты демократического мира от «черной дыры», в которую медленно, но неуклонно превращается наша страна.

В этот раз я въезжала в Польшу посткоммунистическую, в апреле 2004 года. А уезжала в мае — из Польши европейской. Внешне ничего не изменилось. Но в Варшаве, на недоброй памяти сталинском здании бывшего Дома культуры была надпись: «Польша в Европе». Надпись была не вызовом. Просто констатацией.

Польская столица, разрушенная, разбомбленная, растоптанная двумя тоталитаризмами, растет на глазах, возводит зеркальные модерные здания и супертехнологичные конструкции. Отстраивает себя древнюю и строит себя новую — политически и архитектурно, экономически и морально. На фоне этой новой Варшавы «маленький подарок великого российского народа» казался пригоршней грязных камней, которые раскрошила в своей руке молодая Польша.

Старое государство, молодой народ.

Пожелаем этому народу счастья на его европейском пути. Этот путь легким не будет. Но он является единственно возможным путем для народов, которые хотят БЫТЬ.

И пожелаем нашему государству встретиться с Польшей на этом пути: на Пути из Небытия в Будущее.

P. S. 17 июня 2004 года пришло трагическое известие: умер Яцек Куронь. В пятнадцатую годовщину падения Берлинской стены ушел из жизни один из тех, благодаря кому пала эта стена. Ушел, однако, дождавшись вхождения Польши в Европу, — когда-то это была утопия, которую Яцек Куронь и его побратимы видели из окон коммунистических тюрем. Легенда и душа польского Сопротивления, ушел из жизни поляк-львовянин, по которому сейчас плачут евреи, цыгане, литовцы, беларусы. Великому поляку должна отдать дань особого уважения Украина — почтить слезами, памятью и великим трудом. Тому поляку, который сказал украинцам: «Простите нас». И горько прибавил: «К сожалению, ни мы, ни вы еще до этого не дозрели, хотя, несомненно, дозреваем каждый день и год».

Куронь был зодчим польско-украинского взаимопонимания. Без интеллектуальной честности, мужества и солидарности Куроня будет тяжело дальше строить диалог между Польшей и Украиной. Но мы должны это сделать. Чтобы не была напрасной жертва Куроня и тех людей, которые вместе с ним завоевали нам свободу, в Польше и в Украине. В Польше — свободу окончательную, за которую в Украине еще придется бороться.

Куронь учил верить в невозможное. Он научил общество не ждать перемен «сверху», а самостоятельно и сознательно защищать свои права, свою свободу и достоинство против ущемлений и произвола преступного режима. Когда коммунистическая система еще казалась всесильной и непоколебимой, Куронь спокойно сказал, что этой системе скоро придет конец.

С теми большими основаниями наше общество должно и теперь самостоятельно и сознательно защищать свои права, свою свободу и достоинство. И с тем большими основаниями теперь можно верить, что и посттоталитарной системе придет конец. Но это зависит от труда, совести и мужества каждого из нас. От нашей способности возродить этику солидарности, которая была и всегда будет основным залогом ответственных и благородных отношений между людьми и народами.

Поблагодарим Яцка — так его называли все, близкие и далекие друзья, — за то, что он был с нами. И для нас. По-видимому, на своем последнем пути его душа остановилась у руин Берлинской стены, разнесенной на сувениры. И не взяла с собой ни камушка. Ему — дальняя дорога. Нам тоже: еще долгий путь к пониманию живого, болезненного, благословенного наследия поколения польского и украинского Бунта.