Экуменизм госпожи Згурской

Кодра — село невзрачное. Ни колхоза, ни совхоза здесь нет, а была ли когда- то церковь — никто не помнит. Завод по изготовлению фармацевтического стекла — главное место трудоустройства кодрянцев. Некоторые из них собирают в лесу живицу, сдают государству, тем и живут. Пьют много. Умирают поэтому рано, особенно мужчины. А тех, кто доживает до преклонных лет и не забывает ежедневно «закладывать», часто постигает злая смерть. В этом году уже две старые бабы на подпитии утонули в канаве. Как будто омут их тянет. Такая смерть в Кодре удивления не вызывает. Хотя, казалось бы, — поблизости от столицы, и у многих кодрянцев дети уже десятилетиями обитают в Киеве и чувствуют себя «городскими» больше, чем оскуделые коренные мещане. Но привычки здешние не слишком поддались влиянию цивилизации. В отпуска приезжают в родное село новые киевляне на иностранных авто, напиваются с отцами и вместе с ними ссорятся с матерями — этакий непринужденный отдых обычным способом.

Анеля Францевна всегда от остальных крестьян отличалась. Невзирая на мизерные доходы, все время выписывала какие-то журналы — на украинском, польском и русском языках. Первые два считает для себя родными, по национальности она — полячка. Откуда в Кодре взялись поляки, крестьянам уже неизвестно. Есть версия, что сюда при царизме ссылали простолюдинов, чем-то неугодивших власти в Царстве Польском. Не политических, конечно, а так — административно наказанных. Но это только версия. Особой разницы польские и украинские кодрянцы между собой не видят, чуть ли не все браки межнациональные, а разговаривают на несколько обруселом украинском. По-видимому, польский вкус дает о себе знать в экзотических именах многих здешних женщин: то бабу Толю (т.е. Анатолию), то бабу Леню (Леониду) встретишь. «Везде поляки есть — в Соболевке, во всем мире! В Киеве только несколько тысяч поляков», — комментирует Анеля Францевна.

Представление о мире у госпожи Згурской вовсе не суеверное. Наоборот, оно в русле самых прогрессивных религиозно-философских течений, можно сказать, экуменистическое. Но не благодаря интеллектуальным упражнениям на досуге, а от искреннего сердца и открытого ума. «Ведь все равно, — говорит Анеля Францевна, — что «Отче наш» на польском, что на русском. Это же одна христианская вера. Это и Папа проповедует. Он хочет, чтобы все были вместе. Как и Христос говорил: «Чтобы все были — одно». Вот Московский патриарх против приезда Папы, а Христос-то один. И все же никогда я не думала, что Папа приедет в Украину. Очень рада я этому, очень довольна. Такая радость была для поляков всего мира, когда Папой избрали поляка. Но для меня это не главное. Он во всем мире наставляет людей на верный путь, молится за целый мир. А поляк ли он, итальянец — разницы нет. Он Богом вдохновенный человек — вот самое главное. Я хотела увидеть Папу вблизи, но не смогла — я же не хожу сейчас никуда, уже сил нет. Главное — в сердце веру и любовь нести, не обязательно для этого куда-то ехать. Я и так счастлива от этого визита, все время плакала от радости.»

Как бы ни хотели теперешние церковные политики, простой украинский народ во времена тоталитарного ужаса был далек от религиозного раздора. Более того, общие несчастья и страдания за веру делали украинских христиан действительно братьями и сестрами во Христе. Оскверненные церкви, загнанные в подполье обряды в сердцах людей, хранивших веру, вызывали одинаково трепетное отношение без различия на конфессии. «Я в детстве и в православную церковь ходила, — припоминает Анеля Францевна. — В 1933 году был повальный голод, мне было тогда 18 лет. Я где ни шла, плакала и молилась. Как мне хотелось жить! Думала: «Если бы Бог дал, чтобы мне не умереть от голода». Ходила к сестре — 25 километров пешком — за молоком. По дороге — церковь православная. Заходила туда, становилась на колени, молилась и шла дальше. Я умела по-русски молиться, потому что когда приходила к подружке утром, чтобы вместе идти в школу, ее мать молилась громко — и я научилась. В восемь лет я уже читала Льва Толстого. А сестры мои старшие ходили в польскую школу. Я и их книжки и учебники читала. В школе пошла сразу во второй класс — в первом мне уже нечего было делать. Доходила до пятого класса. А потом началась коллективизация. Людям было непонятно — как это так, что сдать все свое государству. Многие люди в колхозы не пошли, среди них и мой отец. За это нас выгнали из избы, забрали все, что там было, даже ту мою свитку, в которой я в школу ходила.»

Судьба не жалела испытаний для Анели Згурской. В браке состояла всего семь лет, муж погиб на фронтах Великой Отечественной. Было у нее четыре сына. Госпожа Анеля говорит: «Один ребенок только две недели прожил. Когда родился у меня Эдик, в 1937 году, священников не было и ходил один только православный батюшка по избам тайно. Так еще я только была беременная, а уже ему сказала, чтобы пришел потом. Так дома мы и окрестили ребенка. Потом, уже при немецкой власти, еще двух окрестил мне священник католический». Эдик умер от астмы, а в прошлом году судьба отобрала жизнь у третьего сына — Альфреда. С Анелей остался только младший — Эрнест, или, как его мать и сельчане зовут, Эрнет. В детстве, вскоре после войны, нашел он с другими мальчиками в лесу боевой заряд. Неосмотрительные шалости дорого обошлись Эрнесту — взрывом ему оторвало ногу и покалечило руки. И это пережила Анеля, вырастила парня, дала ему образование. Он мать радует: «Эрнет выпивал, но бросил теперь, хоть как это ни тяжело в зрелом возрасте. Увидел, что остались мы вдвоем, и бросил, вылечился. Кто захочет, тот вылечится. 15 лет работал бухгалтером — у него одни благодарности. Как-то приехала комиссия и говорит: «Ты не немец случайно, что у тебя такой в бумагах порядок?»

Искренняя вера и смиренное умение принимать жизнь наполняли ее для госпожи Анели смыслом. Она говорит так: «Я сидела, смотрела трансляцию визита Его Святейшества по телевидению и думала только о том, что вера меня только и держит на свете. Как благословение с детства. Ведь я родилась 2 октября — в День Святых Ангелов. Это польский костельный праздник. Богу было угодно, чтобы я смогла быть вдовой такой, как положено. Когда пришел немец, сжег нашу избу до основания. Только в том, что на нас было, я с детьми и осталась. Чудом остался, правда, старый польский молитвенник. Лет ему больше, чем мне — он принадлежал моей старшей сестре и еще и сейчас у меня есть. Только и думала тогда — если бы у меня была собственная изба, я была бы богата. На избушку свою сами дрова наносили на собственных плечах. Только солдаты мне подвели антенну. Там мы и жили, пока в 80-х Альфред построил новую. Я думала всегда: главное — буду трудиться, ибо знаю, когда-то прочитала в книжке, что труд человека поднимает со дна могилы».

Так и жила всю жизнь. А то, что на своем веку увидела приезд Вселенского архиепископа в родную Украину, считает особым благословением. «Думаю, на Украине многие после этого святого события уверуют, — говорит бабка Анеля. — Он не за политику, а чтобы были все люди едины, чтобы любили друг друга, какой бы ни была их вера и церковь. Может, и жить легче станет, может, побоятся греха немного наши власть имущие, и Кучма очень красиво выступал, приветствуя нашего Папу. Нужно быть едиными, нужно друг друга любить, как себя самого. Разницы же нет.»