Здесь уже не понравилось юристу Чубинскому. Он продолжил
так:
Казалось, песня сложилась, да не было «последнего гвоздя»,
который бы завершил песню. И тут сербы, которые пришли с Познанским, запели
сербский гимн, припев которого был: «Сердце біє і кровь ліє за нашу свободу».
«Но это как раз именно то, что нам нужно!» — воскликнул Чубинский и составил
бессмертные строки:
Все присутствующие записали слова песни, и ее взяли в «Громаду». Потом приехал Николай Лысенко, положил эти строки на собственную музыку. Но гимном песня стала на Львовщине, где ее печатали за подписью «Тарас Шевченко». А Николая за ту песню исключили из Петербургского университета, так же, как братьев Рыльских — из Киевского. И он, и они отреклись от дворянства, за ними последовала большая часть студентов из киевской «Громады». В 1864 году Николай сдал экстерном экзамены и был заслан в Полтавскую гимназию, прославившуюся своим мракобесием. За поддержку учеников против казнокрада-директора пансиона при гимназии его выгнали с работы. Устроился в частном женском пансионе в Чернигове, где и стала его любимицей маленькая, похожая на обезьянку Марийка Адасовская, будущая Заньковецкая, которую он любил носить на плечах.
В 1870-м ушел в отставку дядя-губернатор, а Николай продолжал печатать язвительные басни о губернском начальстве. Чернигову достаточно было одного баснописца Глибова, басни которого били по человеческим слабостям, а не по конкретным людям, как у Николая. Когда губернатору Панчуладзеву прислали донос, что во время голода в селе Любашивка Николай призывал бунтовать против начальства, прадеда заслали в Рязань, потом позволили переехать в Орел. На чужбине Николай Вербицкий провел 30 лет, к семье в Чернигов мог приезжать только на каникулы. Печатался только под псевдонимами — может, и дошли до нас его стихотворения, сказки, повести, но спрятаны они под другими именами. Вернулся в Украину старым, полуслепым, немощным. Но это не помешало ему принять участие в составлении Уставных материалов земцев, которые потом вместе с экономистами Милюкова создали конституционно-демократическую партию. Уже старым построил дом на Лисковице, недалеко от усадьбы Коцюбинских. Умер в 1909-м. Похоронили в склепе Голицыных, рядом с беломраморным крестом Афанасию Марковичу, а впоследствии рядом с ними лег и Коцюбинский.
В 1922-м склеп разрыли и уничтожили, теперь там овраг-дорожка в урочище Святое. Все сыновья Николая Вербицкого были уничтожены в гражданскую. Мой дед участвовал в ледовом походе Лавра Корнилова, а в 1922-м, вместе с десятком заложников- православных был расстрелян. В 1939 году исчез зять Вербицкого — Николай Вороной, признанный польским шпионом, потом исчез внук, крестник Ивана Франко Марк Вороной. В 1941 году расстреляли мою мать, уже красно-бело-черные (у фашистов было красное знамя с черным крестом-свастикой в белом круге). В 1951-м зашел во львовское издательство, чтобы не вернуться, мой последний дядя, Евгений Вербицкий.
В те времена нам перевирали историю. А сегодня уже и перевирать некому. Нас воспитывают такими невеждами, которым что угодно можно навеять. Воспитывают янычарами. Я помню своих предков: когда мне исполнилось 18, над могилой Марковича дал клятву. Роду. И мне плевать, что учредителем рода Марковичей был еврей. Жиды-Иуды нынче — не евреи, а свои — украинцы!
Моих родных уничтожили красные. А на выборах я голосовал за коммунистов. Не потому, что люблю болтуна-Симоненко, а чтобы едко показать власти, что я — «против».
И на этих выборах, в память о своих предках, я проголосую против иуд, за того, кто своей жизнью убедил в том, что имеет честь, совесть и память. Янычары не имеют Рода. Я имею и помню.
Выпуск газеты №:
№182, (1999)Section
Тайм-аутНовини партнерів:
