Валерий МИХАЙЛОВСКИЙ: «В гей-клубах не танцуем»

— Зрителей чрезвычайно поразил ваш «Умирающий лебедь» Сен-Санса. Почему вы решили из классического женского образа сделать мужской?

— А кто сказал, что лебедь — это обязательно женщина? Каждый человек, как этот лебедь, раньше или позже окажется на грани смерти. Поэтому разве это сугубо женская прерогатива? Видите ли, я не хотел делать этот образ пародийным. Поэтому даже когда танцевал этот номер в балетной пачке, никогда не акцентировал на комических нюансах. Но вдруг я подумал, а почему не станцевать «Лебедя» в мужском костюме, тем более, что мои актеры не раз говорили, что на репетициях, в трико, этот номер выглядит не хуже, чем в балетной пачке. В конце концов, эту версию принимает и публика, и критика.

— Кстати, о критике. Гете в свое время писал, что от нее нельзя ни спастись, ни защититься, ей нужно делать назло и понемногу она к этому привыкнет.

— За всю историю существования нашего коллектива было только две, во всяком случае известные мне статьи, где нас откровенно оплевывали. Первая, правда, была явно инспирирована нашими недоброжелателями, ибо появилась в газете еще до нашего дебюта. И вторая — сплошь лживая и агрессивная. Однако не хочется о них вспоминать. Как правило, критики нас или хвалили, или делали профессиональный анализ наших успехов и неудач. Т. е., слава Богу, назло критике нам ничего делать не пришлось.

— Но ведь, наверное, было нелегко. Ведь обыватель, далекий от нюансов искусства, если не враждебно, то насторожено воспринимает мужчин в женских сценических костюмах. Ощущаете ли вы это на себе?

— К сожалению, да. У людей, слышащих о нас впервые, однозначно возникают мысли о сексуальных меньшинствах. Недавно мы вернулись из Америки — страны очень прогрессивной, но в то же время очень пуританской. И там после спектакля к нам подходили десятки людей и признавались, что шли на спектакль с большим предубеждением, боясь увидеть на сцене непристойность, и благодарили нас за то, что, к счастью, никакой вульгарности на сцене не заметили.

— Но, по-видимому, такие мысли возникают и у людей нетрадиционной сексуальной ориентации. Получаете ли приглашения выступать, скажем, в гей-клубах и как на такие предложения реагируете?

— Если честно, то получаем, но выступаем все равно только в театрах и больших концертных залах. Иногда по финансовым соображениям и можно было бы поработать кое-где, но наши выступления рассчитаны на большие сцены, которых те же гей-клубы не имеют, а скатываться до какой-то халтуры я не позволяю ни себе, ни своим актерам. Все же есть профессиональное самосознание, не позволяющее работать хуже, чем ты можешь. Мы занимаемся искусством, а оно не имеет сексуальной ориентации. Меня не интересует, кто написал музыкальное, живописное или художественное произведение, меня интересует, насколько это талантливо сделано.

— В дневниках Пришвина есть красивая мысль, звучащая приблизительно так: художник не свободен в своем творчестве, его держит жизнь, но у него нет свободы и в жизни — его держит творчество. Где эта грань между творчеством и жизнью, и удается ли вам на ней удерживаться?

— Приходится, хоть иногда бывает очень трудно. Мне всегда казалось, что я занимаюсь искусством, которое не приносит большой славы и популярности. Но, как оказалось, это не так. Очень приятно, когда тебя везде узнают, но в то же время не хочется разочаровывать своих почитателей. С одной стороны, понятно, что ничто человеческое нам не чуждо. А с другой, — хочется соответствовать тому, что ты делаешь на сцене и что ты с нее стремишься донести. То есть существует куча вещей, которые ты себе не можешь позволить — напиться, быть грубым и тому подобное. Впрочем, для меня эти ограничения естественны.

— Ваши спектакли состоят из модерной и классической частей. Чем руководствуетесь, подбирая классические отрывки?

— Тем, эффектны ли они будут в мужском исполнении. Ибо есть вещи, скажем, то же «Белое адажио» из «Лебединого озера», абсолютно невыигрышное именно для нашего танца. Мы выбираем партии с интересной сюжетной подоплекой, как правило, драматические.

— Над какими номерами вам труднее работать — модерными или классическими?

— Конечно, над классикой. Мы воспитаны на классике, она держит в форме так, как и не снилось модерну. Если ты занимаешься только модерном, то классику уже не станцуешь, если занимаешься классикой, то везде будешь чувствовать себя свободно. Впрочем, исполняя классические женские образы, важно соблюдать меру, не переборщить. Мы — мужчины, и нам при всем нашем желании не удастся сделать то, что может женщина. То есть сугубо физически можно все. А вот наполнить образ филигранным изяществом, хрупкой женственностью мужчине не удастся никогда. Правда, мы и не пытаемся подменить женщину в балете. Для чего, если она все эти нюансы может передать лучше нас? Хоть и первые части наших спектаклей — сугубо мужские — тоже непросты. Ибо мне хочется, чтобы актеры, работающие в труппе, развивались как личности, как танцовщики, чтобы они осваивали какие-то новые стили — и пластические, и технические — ведь балет все время развивается, и мы вынуждены соответствовать современным требованиям.

— Какое место в мировом балете занимает ваш? Какая ниша ему отведена?

— Думаю, вполне особая. Аналоги есть, но они несколько иные. Например, американская труппа «Тракодерра де Монте-Карло» (мужской пародийный балет) показывает шоу, скорее напоминающее буффонаду. Сначала смешно, но очень быстро приедается, тем более, что танцовщики не очень умелые. Видите ли, пародия должна быть очень профессиональной, ты обязан владеть тем предметом, который пародируешь. Иначе это будет жалкое зрелище, полуфабрикат. Профессия — это как религия: если ты ей служишь, то нужно служить до конца. И здесь уж речь не идет о твоем настроении или обстоятельствах — ты обязан находить силу воли, чтобы побороть свою лень и совершенствовать свое мастерство. Я не признаю и не допускаю халтуры на сцене, в конце концов, как и в жизни.

— Возможно, не очень приятный вопрос. В балете возраст артиста имеет свои пределы. Вам не страшно?

— Лично меня он не пугает и у меня не возникает, как у многих, проблемы «А что дальше?» Но вы правы, официальные границы возраста артиста в балете приблизительно от 18 до 38 лет. И многие актеры уже за несколько лет до верхнего предела просто на глазах стареют и ломаются. Это страшно. Барьер, к которому приближаешься и за которым неизвестность, делает с людьми ужасные вещи. В течение жизни я видел очень много искалеченных судеб, когда люди не представляли, как будут существовать дальше. В прошлом году мне исполнилось 45, то есть я давно уж «за пределом», но и дальше занимаюсь любимым делом. Все зависит от психологии человека, его физического состояния и внутренних резервов. Важно сохранять органику и эстетичность.