Миром правят политиканы?

В Польше в пятый раз прошел Международный театральный фестиваль «Диалог». Нынешний форум стал юбилейным: проводящийся раз в два года «Диалог» праздновал свое десятилетие. Но торжеств, привычных при таких оказиях у нас, организатор и директор «Диалога» Кристина Майснер не устраивала. Вся роскошь, которая намекала на праздничную особенность фестиваля, была в его программе, где собралась компания именитых европейских режиссеров, составляющих обойму лучших мастеров мирового театра.

Речь идет в первую очередь о четверке сильнейших — Иво Ван Хове, Люке Персивале, Эймунтасе Някрошюсе и Кристофе Марталлере. Именно их спектакли представили «психоаналитическую карту» современного европейского общества с его закостенелой материальной зависимостью и извечным стремлением к духовной раскрепощенности, с его патологической верой в разумность государственной системы и инфантильной жаждой прогресса, наконец, с его завидным умением хохотать, глядя на себя в зеркало.

И грустно, что таких, порой умышленно кривых, порой до отвращения правдивых, спектаклей-зеркал не производят в Украине. У нас нынче по подмосткам государственных репертуарных театров разгуливают странные персонажи в пестрых костюмах всех времен и народов, и надо еще поднатужиться, чтобы разглядеть в них себя. А попутно обнаружить в спектакле и некий комплекс насущно важных морально-этических проблем, старательно упакованный в тройной слой обертки «классического сюжета». В девяти случаях из десяти в украинском театре упорно и планомерно продолжают в классике искать аллюзии современности, в то время как в европейском театре давно уже научились видеть в нынешних реалиях классических героев и хрестоматийные сюжеты.

Собственно, именно так выглядели бы пьесы Вильяма Шекспира, будь их автор нашим современником, — так созданы спектакли «Римские трагедии» Иво Ван Хове (Амстердам, Нидерладны) и «Троил и Крессида» Люка Персиваля (Мюнхен, Германия). Оба спектакля объединяет тема предельной политизации общества, давным-давно превратившегося в банальный полигон для испытания всевозможных стратегий «экономического и культурного развития».

ПРЕДВЫБОРНЫЕ ГОНКИ И ВНУТРИПАРТИЙНЫЕ ИНТРИГИ

В «Римских трагедиях» объединены три драмы: «Кориолан», «Юлий Цезарь» и «Антоний и Клеопатра». Почти семичасовой (!) спектакль играется в сценическом пространстве, напоминающем и обстановку современного офиса, и интерьер телестудии, и партийный штаб, и, когда надо, стильную приватную квартиру: неброских тонов мягкая мебель, уютные кадки с растениями, элегантный коридорчик из двух прозрачных стен и множество телевизионных экранов. Актеры — в современных деловых костюмах, подчеркнуто строгих и официальных, изображают политиков, ведущих бесконечную, бессмысленную и беспощадную борьбу за власть. Предвыборные гонки и внутрипартийные интриги. Демократия, оборачивающаяся тиранией. Хлипкие взаимовыгодные союзы, оканчивающиеся предательством. Политика, проникающая даже в личную жизнь, подчиняющая себе чувства людей. Все это изредка прерывается выпусками новостей и оглушающим грохотом войн, а оканчивается неизменно загодя анонсируемой смертью героя.

Но самое неожиданное: в течение спектакля зрители могут (при желании) покидать свои места и прямо на сцене, у стоек, расставленных по периметру основной площадки, отведать буфетных закусок, заказать себе чашку кофе, воспользоваться компьютерами с выходом в интернет или даже зайти к профессиональному визажисту, а потом присесть на один из многочисленных диванчиков на сцене и дальше следить за перипетиями — хоть в экранных трансляциях, хоть «вживую». Такой ход — вовсе не экстравагантная выходка. Рядовой зритель, попадая в пространство спектакля, неожиданно привносит в действие новые смыслы. Живущий своей параллельной жизнью обыватель невыгодно оттеняет суету мышиной возни этих, на первый взгляд, почтенных и озабоченных людей. Политики вроде как особо и не нужны никому, они неинтересны и скучны. Так почему же их лицами просто-таки под завязку забиты телеэкраны? Почему мы так пристально наблюдаем за их жизнями, в ущерб собственным? И даже начинаем очеловечивать их, жалеть, сочувствовать им, абсолютно равнодушным и безучастным к нашей судьбе? Но Ван Хове не только задает все эти неудобные вопросы, но и намекает, нам, что, как ни декларируй собственную независимость, как ни убегай от назойливых «людей в сером», все равно мир давно уже ими, политиками, захвачен и покорен. И мы, зрители, скромно сидящие на диванчиках и попивающие кофе, — часть этого завоеванного пространства. Наша личная свобода, констатирует режиссер, бывает только внутренней, да и то надо еще долго разбираться, что же это такое.

НЕ ПОЛКОВОДЦЫ — КЛОУНЫ

Другой режиссер, Люк Персиваль, при подходе к той же теме оказался более едким и ироничным. У него, как и у Ван Хове, миром правят политиканы, но только «Троил и Крессида» — это не трагедия, а остроумная комедия-карикатура. Эта не самая популярная пьеса Шекспира написана по мотивам гомеровской «Илиады», рассказывает о событиях десятилетней войны между греками и троянцами, разгоревшейся из-за похищения Парисом прекрасной Елены. Так вот, у Персиваля затяжную и малособытийную войну ведут с обеих сторон не прославленные полководцы, а уставшие клоуны, в измятых костюмах и несвежих рубашках, давно впавшие одновременно в депрессию и в маразм. К тому же режиссер, сохраняя смысл, местами просто пересказывает текст Шекспира фразами из газетных передовиц и телевизионных выступлений современных политиков. Герои смешно и претенциозно разглагольствуют о войне, о демократии, о сути и смысле происходящего, о «неизбежных последствиях» и «прогнозируемых результатах», и конца этим разговорам не видно. Надо ли говорить, что в этих «словах-словах-словах» грузнет и погибает подобие любви между троянцем Троилом и гречанкой Крессидой, в которой ненужных слов тоже оказалось намного больше, чем необходимых дел. И вполне логично, что Персиваль, диагностируя всеобщую гиподинамию и ипохондрию, даже не пытается намекнуть на спасение или хотя бы вразумительный финал: «война» зашла слишком далеко. И все давно забыли, кто прав, кто виноват, за что воюют и каких, собственно, побед ожидают. А главное — позабыли, как жить по-другому, не сотрясая воздух пустыми филиппиками и пафосными одами, не бранясь и не кривляясь, не подменяя собственное существование имитацией жизни.

ЖИЗНЬ «МАЛЕНЬКИХ ЛЮДЕЙ»

В противовес Ван Хове и Персивалю, спектакли Эймунтаса Някрошюса «Идиот» Федора Достоевского (Вильнюс, Литва) и Кристофа Марталлера в «Riesenbutzbach. Постоянная колония» (Вена, Австрия) дотошно изучают и описывают жизнь «маленьких людей». В первом случае речь идет о людях, не умеющих, боящихся и, в конце концов, стыдящихся быть искренними, чуткими, добрыми, справедливыми. Князь Мышкин, который и есть главный «Идиот», у Нярошюса вовсе не святой и не «идеальный человек» —просто он, юный и чистый, почти еще ребенок, не разучился быть самим собой. Он не стесняется плакать, когда грустно и страшно, и хохотать, когда весело, говорить только правду — словом, не стесняется оставаться без брони из жестокости, цинизма и эгоизма. Остальные персонажи, напрочь лишенные социального и финансового неравенства, отличаются от Мышкина лишь «возрастом души». Они более скрытные, замкнутые, у них другие расчеты и иное понимание связующих по рукам и ногам «приличий». Нечто «идиотическое» сокрыто и в Настасье Филипповне, и в Рогожине, и в Аглае, и даже в Тоцком, вот только они это старательно маскируют. Для чего? А тут у каждого свои расчеты: начиная от детской потребности выглядеть посолиднее, заканчивая желанием манипулировать другими людьми. Чем взрослее общество, говорит режиссер, тем меньше оно нуждается в наивных «идиотах», заменяющих прагматизм человеколюбием, а принцип личной выгоды — мечтой о всеобщем счастье.

Кристоф Марталлер, чей спектакль был показан в предпоследний день фестиваля, действительно подвел своеобразный итог начатого разговора. Отмечу, что спектакли этого режиссера никогда не основаны на пьесах, в привычном понимании этого слова. Все они поставлены по авторским сценариям, созданным совместно с драматургом Стефани Карп. И в светлых, юморных марталлеровских опусах рассказывается порой по нескольку десятков историй, подсмотренных в наших буднях. Таков же и спектакль «Riesenbutzbach. Постоянная колония». В нем нет сюжета — лишь причудливое ассорти из всевозможных историй о европейцах, которым выпало жить во времена кризисной лихорадки, предвещающей конец эпохи безудержного, неконтролируемого потребления. Люди с трудом расстаются со своими вещами, они к ним прирастают, сливаются с ними. Люди требуют все больше и больше новых предметов мебели и гардероба, услуг, комфорта и, разумеется, кредита. Но деньги «больше не работают» — бунт рабов оборачивается крахом надежд и иллюзий их хозяев. Такова, пожалуй, магистральная тема спектакля. А попутно ведь существуют и еще пара десятков не менее важных проблем: например, потеря приватного пространства европейцем, жизнь которого протекает под пристальными взглядами видеокамер, консьержей, любимых соседей, сотни социальных служб. Шепот телефонного разговора транслируют через громкоговоритель, частная беседа происходит под невинно свисающим сверху микрофоном. Человек просто-таки обречен на публичность, на общество, на самого себя. Кульминацией спектакля становится презабавный «показ мод». Все эти странные, шаржированные, слегка гротесковые, простые обыватели вдруг выходят на дефиле в нелепых костюмах а ля небрежный «домашний туалет». Но хохот в зале стоит не от натянутых по грудь спортивок, а от того, как актеры демонстрируют своих героев, трогательных, несуразных, тушующихся, прячущихся за вещами, не умеющими их носить, но радостных и неверно полагающих, что чем-то можно прикрыть пустоту своей жизни.

И этот отчаянный смех публики — пожалуй, лучшая из всех возможных реакций человека, увидевшего себя в полный рост со стороны. А весь фестиваль в целом и эти четыре режиссера, в частности, доказали, что такой смех над собой жизненно необходим. И тогда, при всем неутешительном и суровом диагнозе, выставленном европейским театром обществу, надежда на «выздоровление» еще остается.