Чудовище к юбилею

Годзилла — монстр, созданный японским кинематографом. Однажды продюсер кинокомпании Toho посмотрел американский фильм «Чудовище с глубины 20000 саженей» о динозавре, пробудившемся в результате испытаний атомной бомбы, и решил сделать нечто похожее в Японии. Результатом стал колоссальный ящер высотой поначалу 50, а позднее — все 100 метров, мутировавший под влиянием ядерного взрыва, неуязвимый для пуль и снарядов, стреляющий из пасти атомным лучом.

Первый «Годзилла» вышел в 1954 году и впечатлил зрителей настолько, что за следующие полстолетия было снято 27 продолжений. Появился целый жанр киноисторий о гигантских животных-разрушителях — токусацу. В Голливуде судьба монстра до недавних пор не складывалась. Посредственный режиссер, но ловкий конъюнктурщик Роланд Эммерих снял в 1998-м блокбастер о гигантской игуане, однако итог получился настолько неубедительным, что создатели франшизы запретили Эммериху продолжать. И вот теперь — «Годзилла» Гарета Эдвардса, независимого кинематографиста британского происхождения.

На сей раз японцам брошен достойный вызов. Эдвардс учел все необходимые компоненты жанра. Главный сюжет построен вокруг личных мотивов: отец главного героя, инженер-ядерщик (Брайан Ли Крэнстон — тот самый Хайзенберг из сериала «Во все тяжкие») теряет жену (Жюльет Бинош) во время странной аварии на атомной станции в Японии и затем кладет жизнь на то, чтобы  узнать, что там на самом деле произошло. Сын (Аарон-Тейлор Джонсон) — военный сапер — поначалу одержимости отца не разделяет, но потом присоединяется к поискам и попадает в самый эпицентр катастрофы.

В японском каноне Годзилла выступает в ипостасях и агрессора, и защитника человечества от других тварей, которых вместе с Годзиллой называют кайдзю. Эдвардс придерживается традиции «хорошего Годзиллы», который воюет на стороне людей, ибо им вместе со всей природой угрожает опасность от других кайдзю по имени Муто — гибридов стометрового комара с инопланетным Чужим из одноименного фильма ужасов.

Собственно, суть токусацу — не мелодраматические коллизии (каковые Эдвардс обеспечил в изобилии, но это как раз наименее интересно), а выходки подобной живности. Так вот, спецэффекты и баталии удались безусловно. Муто великолепны, а Годзилла полностью соответствует характеристике, данной ему одним из героев — король чудовищ. Он колоссален, при этом обладает невиданной ранее в «годзиллиаде» животной грацией, его тело выписано в убедительных деталях, его голос напоминает не корабельную сирену, как в японских версиях, а именно рык доисторического колосса. Эдвардс постоянно показывает монстров в сравнительных масштабах, рядом с человеческими фигурами или с творениями человеческих рук. Эффектных сцен хватает: король-ящер плывет в океане рядом с сопровождающими его кораблями ВМФ США, кажущимися на его фоне сущими игрушками; боевые самолеты бесполезным хламом сыплются с неба. Муто пикирует в океан как нечеловеческая стрела, пущенная неким разгневанным богом; два кайдзю бьются среди руин Сан-Франциско.

 Последнее стоит выделить особо. Эдвардс мало того что показывает битву во множестве ракурсов, иногда даже пуская ее на заднем плане, что позволяет избежать монотонности, присущей японским поединкам, — но еще и набрасывает на эпизод особую сумеречную патину, из-за чего в отдельные моменты сражающиеся монстры выглядят как невероятные ожившие горгульи, а вся сцена обретает характер сновидения, гигантоманской галлюцинации. Ну и, конечно, финальный удар, наносимый Годзиллой одному из Муто, войдет в историю цикла. Собственно человеческая канва, как сказано выше, незатейлива до банальности, но ради таких кадров все эти глицериновые слезы можно вытерпеть.

Эдвардсу удалось то, что никто не смог до него: вывести Годзиллу из его японской колыбели, подарить ему мир, а миру — его, еще более великого. Пройдет время, некогда захватывающие спецэффекты выветрятся и станут столь же смешны, как куклы 1950-х, но Король опять встанет из океана, чтобы призвать новые поколения зрителей победной песнью уничтожения.