«Сейчас сердце Европы бьется в Украине»

Польский актер и режиссер Анджей Щитко поставил пьесу своего соотечественника, известного в мире драматурга, прозаика и сценариста Януша Гловацкого «Антигона в Нью-Йорке». Напомним, в Украине к творчеству Гловацкого обращался лишь Станислав Мойсеев, который в 2007 г. воплотил его «Четвертую сестру» на сцене Молодого театра в Киеве.

Кстати, в Харькове также представили и только что изданный сборник пьес Я.Гловацкого «Найвищі будинки, найглибші могили» в переводе Александра Ирванця. На премьере «Антигоны в Нью-Йорке» присутствовал сам автор, который с 1983 г. проживает в США. Однако поляки считают, что Януш Гловацкий является олицетворением нравственности польского общества, высоко ценя его авторитет и мировую известность.

«АБСУРД ВООБЩЕ РАСТЕТ, КОГДА РЕАЛЬНОСТЬЮ СЧИТАЕТСЯ ТО, ЧТО ПОКАЗЫВАЮТ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ»

— По словам известного польского публициста Павла Смоленского, «сейчас сердце Европы бьется в Украине», — отметил на пресс-конференции Януш ГЛОВАЦКИЙ. — «Антигона в Нью-Йорке» — пьеса о любви и отчаянии в эмиграции. Сегодня это очень острая проблема. Вы сейчас имеете свою внутреннюю «эмиграцию» — переселенцев из Крыма, Луганской и Донецкой областей. Недавно мою пьесу об Антигоне поставили в Стамбуле. И я видел там много беженцев из Сирии. Люди, держа в руках сирийские паспорта, попрошайничают, потому что не знают, за что жить. Эмиграция — вечная проблема, но в данный момент она очень активизировалась.

Антигона Софокла, как героиня античной трагедии, чувствует себя обязанной похоронить тело брата, что властью кому-либо запрещено под страхом смерти. Антигона имеет дилемму между правом человека и законом богов. Я считаю, что небо сейчас настолько омрачено, что Бога не видно, а человеческие законы заступили приказы военных комендатур, полиции и представителей других силовых структур. Поэтому мы должны положиться на свой моральный инстинкт... Мы видим каждый день по телевизору столько ужасного, что ирония является наилучшим способом защититься от негатива.

В пьесе всего четыре действующих лица (от пятого, эмигранта Джона, собственно говоря, осталось одно тело): пуэрториканка Анита, поляк по прозвищу Блошка и бывший художник из Санкт-Петербурга еврей Сашка. А еще полицейский Джеймс Мерфи, который выступает «рупором» официального отношения властей к эмигрантам и бездомным. Именно из-за этого образа можно проследить особенности трактовки пьесы в разных странах и современных сообществах.

Полицай якобы следит за выполнением законов демократии, произносит много правильных лозунгов о свободе, охране прав человека, а в действительности имеет безграничную власть и пользуется ею как вздумается. В Польше он выглядел как офицер КГБ, в Праге воспринимался скорее комичной фигурой наподобие Швейка. В Мадриде это был гомосексуальный шоумен. Он заигрывал с публикой, пытался ее заворожить. В Нью-Йорке полицейского играл очень известный репер, который хотел отдохнуть от музыки и пошел играть на сцену. Бездомные его смешили, но он сдерживал этот смех и пытался доказать, что их очень уважает. В Москве полицейский был очень грозен (это было во времена Ельцина). Спектакль играли в театре «Школа современной пьесы» известные артисты Любовь Полищук, Владимир Стеклов... А на премьеру приехали дамы в мехах и с брильянтами, мужчины в смокингах на «Феррари», потому что на афише было написано Нью-Йорк. Зрители надеялись, что это будет гламурная история... Я ужасался заранее, потому что это моя пьеса о бездомных!

— Пан Януш, расскажите, как случилось, что вы уехали из Польши далеко за океан?

— В Польше я учился в театральной школе, но оттуда меня выгнали «за отсутствие профессиональных задатков и за цинизм»... Когда профессора задавали сделать этюд на определенную тему, я выдумал не очень эстетичную мизансцену. Потом сказал, что не хочу быть яйцом и кататься по сцене, потому что мне стыдно. Когда меня выбросили из школы, то отомстил тем, который начал писать театральные рецензии. А когда обо всех бывших учителях написал плохо, потерял мотивацию, то перешел к литературе и понял, что о некоторых книгах нельзя писать плохо — по идейным соображениям. Поэтому очень восхвалял один беспорядочный современный роман и объяснял, что он лучше, чем «Улисс» Дж. Джойса. Все, кроме автора, поняли этот стеб, иронию, даже сарказм. Потому что это приблизительно то же самое, что сказать: «Комедии Шекспира смешнее его трагедий!». В те времена в нашей стране вообще было много абсурдных вещей, которые не выдумает ни один драматург. Слышал, как во время разгона демонстрантов водометами командир давал команду «Огонь», хотя стреляли водой! Абсурд вообще растет, когда реальностью считается то, что показывают по телевизору...

В 1981 году в Лондоне поставили мою пьесу «Попелюха» и я поехал посмотреть премьеру. А вернуться в Польшу уже не смог, потому что тогда Войцех Ярузельский (премьер-министр ПНР) ввел военное положение. Так я очутился в Америке, где мне помог Артур Миллер, величайший писатель (кстати, один из мужей легендарной киноактрисы Мерилин Монро). Я же преподавал в колледже теорию драматургии.

Я очень хорошо знаю то место, где происходит действие «Антігони в Нью-Йорку» — в Нижнем Манхеттене (в том парке были аллейки: польская, украинская, пуэрториканская)... Целый микрокосмос мира, окруженный небоскребами со всех сторон. Особой разницы наций не чувствовалось, когда встречались поляки, украинцы или русские. Разговоры между интеллектуалами и бурлаками могут быть очень похожими. Как жить и как выжить, что съесть, или где взять водку? Существует ли свобода? Есть ли любовь... То есть в пьесах я отталкиваюсь от реальной ситуации. Поэтому своим учителем считаю скорее Чехова, чем таких соотечественников, как Виткацы, Гомбрович, Мрожек, о которых меня часто спрашивают. Интеллектуальное жонглирование, игра в оригинальность — не для меня. В большом музее литературы я пытался найти собственный маршрут...

ПОЛЬСКИЙ СЛЕД...

Одна из ветвей репертуарной политики шевченковцев очевидно настроена на польскую драматургию. В конце 1980-х это была «Оперетта» В. Гомбровича — первая, робкая попытка настройки на волну новой парадоксальной драматургии — она среди социалистических стран в Польше первой получала права гражданства. Через десятилетие здесь воплотили «Горбуна» С. Мрожека. Сегодня актер и режиссер С. Пасичнык, который исполнял главную роль в спектакле, ставит «Танго» этого же автора — пьесу о том, как трудно выйти за рамки будничной жизни, которая превратилась в разрозненные куски морали и бессмысленных догм.

А еще нужно вспомнить предыдущую работу на малой сцене «Березіль» у шевченковцев Анджея Щитко «Прощай, Иуда». Интересно, что автор И.Ирединский вспомнил историю предательства не библейского Иуды, а нашего современника с таким же именем еще в 1965 году, и сейчас она получает современные контексты на волне политических событий в Украине. Кстати, в 2014 г. спектакль «Прощай, Иуда» харьковчане с успехом показали на театральном фестивале в Познани. Наконец новая постановка Анджея Щитко «Антигона в Нью-Йорке», как оказалось, тоже настроена на понимание современных социальных процессов, а не является слепком из античных форм трагедии. Не зря же упоминавшийся уже Славомир Мрожек воскликнул коллеге: «Неужели ты не понимаешь, что трагедия сегодня невозможна? Сегодня возможен только фарс!»

Постановщик спектакля Анджей Щитко уверен, что спектакль актуален. Другой мир, в который многие стремятся, может оказаться не таким уж привлекательным, как кажется издалека. Каждый может оказаться в такой же ловушке, как и герои представления.

— Джон Кеннеди как-то сказал своим соотечественникам: «Не спрашивай, что Америка может для тебя сделать. Задумайся над тем, что ты можешь сделать для Америки!». Эта ситуация очень похожа на украинскую: спросите себя, не что Украина может для вас сделать, а что вы можете сделать для страны, — советует режиссер. — Иначе мечта о богатом мире, в котором якобы исполняются мечты, может стать дорогой к краху. Украина — это ваша Европа и ваша Америка! Украинцы должны сами создать свою страну собственными руками, а не в надежде на Запад.